Были времена, вновь пришли былинные

15.03.2017 в 17:06

Пишет  alwdis:

Славянская мифология. Курс вебинаров.
Четверть века назад я написала статью "Верования древних славян" для энциклопедии "Религии мира". Русские былины я изучаю еще дольше и те, что были у меня в диссертации, я знаю во всех существующих записях.
Лет пять назад с огромным успехом прошли мои лекции в программе "Академия" на канале "Культура".
Могу ли я сказать по этой теме что-то, чего нельзя прочесть в моих работах и посмотреть в передачах?
Могу и хочу! Во-первых, потому, что за 20 лет было опубликовано немало материалов, во-вторых, потому, что на многие вещи спустя десятилетия смотришь иначе. А третья причина в том, что этот курс ни разу не был записан в объеме пяти двухчасовых лекций.
Что-то в лекциях останется неизменным - согласитесь, Перун за эти 20 лет не превратился в Ящера (хотя некоторые киношники очень старались!), что-то будет жестко раскритиковано, причем это касается и моих работ, и известных авторов. Что-то будет просто подано глубже

Низшая мифология
Культ животных, наиболее почитаемые звери. Непривычные особенности зооморфной символики.
Низшие божества. Домовые и русалки в 21м веке.
Ящер, его культ и отражение в былине о Садко.

Высшая мифология
Дискуссия о Роде; Род в современном родноверии. Культ рожаниц; рожаницы в кружевоплетении.
Женские божества - Мокошь и Морена, праздники богинь.
Солнечные боги - Дажьбог и Хорс. Образы этих богов в "Слове о полку Игореве" и вопрос о вероисповедании автора.
Ярила и Русь в эпоху двоеверия.
Перун и Велес, миф об их бое, судьба Велеса в русской науке и неоязычестве.

Былины: негероические богатыри
Мирность русского эпоса на фоне мирового. Образ Микулы и его дочерей. Былина о Василисе и Ставре в сравнении с ирландским сказанием.
Хронотоп русского эпоса. Былина о Дюке как "роман фэнтези". Материальный мир былины.

Былины: Илья Муромец
Эпос как квазиистория; особенности изображения исторических событий.
Илья как архаический герой. Символика былины о Святогоре. Родство героя и врага: Соловей-Разбойник. Илья в современных анекдотах.
Илья как защитник Руси. Былина о бое с Калином в трех вариантах сюжета. "Племянник - это некролог".
Символика былины "Три поездки Ильи Мурома".

Былины: демифологизаия героя
Добрыня как воплощение норм. Былина о бое со Змеем на фоне южнославянских сказаний. Принцип дублирования в эпосе.
Добрыня в противопоставлении Дунаю. Архаические мотивы в "Добрыне и Маринке" и их трансформация.
Алеша как герой-трикстер. Проблема вторичной мифологизации и ее форм.

Вебинары будут проходит по пятницам 24 марта - 21 апреля, 19.30.
Стоимость курса - 1300 рублей (полный), 1000 рублей (льготный). Принадлежите ли Вы к льготной категории - каждый решает сам.
Стоимость отдельной лекции: 300 (льготн. 250) рублей.
Перечисляете деньги на мою карту Сбербанка, в смс-сопровождении указываете мэйл для подключения к вебинару. Кто не знает/потерял мой номер карты - пишите письма, вышлю.
Доллар, гривна, евро - пишите письма, вышлю счет (кроме мэйла и банковской карты ничего не нужно!).

Перепост приветствуется.

@темы: "на diary.ru живут талантливые люди", "легенда и символ"

---

Мартовские иды

Сегодня. В 44 году до новой эры.
Поднялась же рука у заговорщиков...

@темы: "личность"

---

Однокурсник

Позвонил Шарифулла. Когда же мы разговаривали в последний раз? Году так в 96-м. И вот он снова звонит. Шутит. Смеется.
Шарифулла… Однокурсник. Отличник. Умница и весельчак. Тридцать шесть лет назад он приехал из Кабула на учебу в Ташкент. С красным дипломом Ташкентского государственного университета уехал на родину. С тех пор в его жизни было несколько войн, талибановский концлагерь, руины прежней жизни и страна, разделенная формально правительственный север и анархический военно-полевой юг.
После концлагеря – пустыря с колючей проволокой (ни одного строения, только солнце), пустыря, где люди сходили с ума от жары и жажды, у него не осталось ни одного черного волоса, все седые.
А он смеется. Говорит, что перевел на пушту книгу об Узбекистане. Планирует будущее. Поздравляет с весной: «Мои комплименты. Александра!»
Расскажите мне после этого сказочку о мягкотелых, нежизнеспособных интеллигентах и отличниках.

@темы: "welcome to my life"

---

Человек со связями

Он человек со связями. То с плохой компанией свяжется, то с хорошенькой женщиной.

@темы: "слова, слова, слова"

---

Театр Лукаса

Кроме «параллельных сцен» «Месть ситхов» делает зрителю еще один подарок. Разговор Палпатина и Энакина в театре заставляет поверить, что приквелы все же снимал тот самый Лукас. Это сцена в духе ОТ, многослойная, с неожиданными намеками и выводами.
Начнем с того, как Энакин попадает в зал. Он бежит через театральное фойе, обгоняя неспешно беседующих и столь же неспешно поднимающихся по лестнице зрителей. Весь вид Энакина показывает: он здесь чужой, театр – не его стихия, известия от канцлера куда важнее представления. И, вообще, Энакин – простой парень с песчаной планеты, прямо от сохи техники, ему с изящными искусствами не дружить. Однако, обратите внимание, как удачно вписывается Скайуокер Первый в обстановку театра.
Давайте представим на его месте Оби-Вана. Что изменится в этом случае? Всего ничего и, одновременно, всё – цветовая гамма. Фойе театра и лестница – красные, почти кровавые по тону, зал – фиолетовый, с вкраплениями алых квадратов на подлокотниках кресел и глубокими черными тенями в ложах. «Воин в белых одеждах» Оби-Ван диссонировал бы с этим фоном. Энакин смотрится вполне гармоничной частью целого.
Значит ли это, что Энакин эстет? В каком-то смысле, да. Ему не чуждо понятие гармонии и красоты, что, на мой взгляд, следует учитывать авторам, пишущим об Энакине-Вейдере. Но, разумеется, важнее другое. Лукас поразительно точно ухватил и передал момент, когда Избранный, у которого внутри все кипит и уже начинает рушиться, во внешней проекции оказывается точкой равновесия между джедаями и ситхами. Палпатин это равновесие стремится нарушить, что понятно: ситхи и не ставят целью паритет, они добиваются превосходства. Джедаям, казалось бы, важно равновесие сохранить. Тем не менее, руководство Ордена нарушает его самым бессмысленным образом, предложив Энакину шпионить за Палпатином. Магистрам бы услать Скайуокера на другой конец галактики по срочному делу, отвлечь от интриги, а не вовлечь в нее, а они поступают ровно наоборот, нарушая собственные правила. Последствия известны. Если для ситха цель всегда оправдывает средства, то джедаи, взявшие на вооружение тот же девиз, неминуемо проиграют: нельзя безнаказанно провозглашать одни принципы, а следовать другим.
Сцена в театре – «солнечное сплетение» фильма. Короткая, она собирает воедино все «нервные узлы», затрагивает все темы трилогии приквелов: доверие и власть, правда и ложь, жизнь и смерть, суть и цель знания.
А еще здесь не только затронута – развернута тема истинности и кажимости, реальности и миражей. Театр Корусанта – не «очаг культуры» в столице галактики, а метафора преисподней (вспомним его инфернальные цвета). Как водится в преисподних, «сатана там правит бал», с легким скучающим презрением смотря из, чуть не сказала – императорской, ложи на свой театр марионеток. Рядом с сатаной- канцлером Лукас усаживает существо-куклу с застывшим, лишенным индивидуальности лицом и двух химер с человеческим телом и головами то ли парнокопытных, то ли ящеров. На первый взгляд они выглядят представителями разных рас, которых полно в далекой галактике. Но это кажимость: кем бы они ни были, в ложе Палпатина сидят не индивидуальности, а марионетки, внешне живые, по сути, мертвые. Точь-в-точь, гости на балу Воланда.
Появившийся в ложе Энакин – живой. Он интересен канцлеру не только способностями в Силе. Как любого беса, Палпатина увлекает неординарная личность. Преданность толпы – само собой, но подчинить своей власти кого-то выдающегося – вот наслаждение, вот где мастерство!
В отличие от магистров, для которых игра по правилам ситхов внове, Палпатин получает удовольствие от искусства интриги. В театре человеческих жизней он – режиссер сложной постановки, предвкушающий финальную овацию (Империю, действительно, провозгласят под гром аплодисментов).
Вся сцена в театре выстроена на «говорящих» деталях. Вот Энакин подходит к креслу Палпатина. Как Скайуокеру, с высоты его роста, общаться с сидящим канцлером? Сначала он наклоняется к Палпатину, но разговор обещает быть долгим, и тогда Энакин садится на колени. Пока – садится, по привычке, выработанной во время медитаций. Пока это еще не присяга на верность, не переход на Темную сторону, но уже намек на будущее. Об Энакине этот жест говорит куда больше, чем все эмоциональные, но художественно неубедительные диалоги. Энакин считает, что есть главное, а все остальное мелочи, и – уступает окружающему миру в «мелочах» до тех пор, пока «мелочи» не вырастают в монстра. Уступает Падме, которая не хочет, чтобы обнаружилась тайна их брака; уступает Совету джедаев, который настаивает на слежке за Палпатином; наконец, уступает Палпатину и будет уступать ему до тех пор, пока отступать станет некуда.
Разительный контраст с Вейдером, для которого мелочей не существует.
Для Палпатина вроде бы ничего не значащий жест Энакина очень важен. Он его запланировал. Он его ждал. Недаром канцлер приглашает Энакина сесть рядом с собой не сразу, а лишь после того, как молодой джедай выразил, пусть неосознанную, готовность подчиниться.
Начинается разговор, самый важный во всем фильме. Говоря о том, что между джедаями и ситхами, по сути, нет принципиальной разницы («Ситхи и джедаи во многом схожи, в том числе, в желании приумножить власть»), Палпатин внимательно наблюдает за реакцией будущего ученика. Энакин пытается возражать канцлеру, но возражения звучат неубедительно: говорящий в них не верит. Энакин слишком часто обнаруживает, что понятие общественного блага распространяется не на конкретные судьбы, а на политические конструкции. Ему приходится бросать людей (упавшую с борта Падме в «Атаке клонов», пилота в начале «Мести ситхов»), чтобы спасать становящиеся все более условными республику и демократию. Он вовлечен в двойную игру, где все меньше понятно, где друг, а где враг. Он устал от противоречий в собственной жизни и жизни галактики, тем более что мудрые наставники не только их не разрешают, но еще больше подливают сомнений. Энакин хочет знать ответы на важнейшие вопросы бытия, а не разгадывать бесконечные загадки.
Впрочем, одной усталости мало. Несмотря на все сомнения, Скайуокер отнюдь не склонен перескакивать на Темную Сторону из любопытства или даже из честолюбия. Тут нужно совсем другое. И, в ответ на затаенный страх Энакина потерять жену прозвучит знаменитый рассказ о Дарте Плэгасе Мудром, умевшем воскрешать мертвых. Прозвучит двусмысленно. На сцене в это время плавают гигантские прозрачные шары. Мыльные пузыри. Намеки Палпатина на обладание секретом бессмертия окажутся пустышкой. Возможно, и сама история Дарта Плэгаса в этом контексте – «мыльный пузырь», выдуманный как приманка для Энакина. Недаром ведь Палпатин называет ее легендой.
Интересно, что говоря об убийстве Дарта Плэгаса собственным учеником, Палпатин почти дословно цитирует Евангелие: «Он спасал других, а себя спасти не сумел». «Других спасал, а себя самого не может спасти», – злословили фарисеи, проходя мимо распятого Христа. Казалось бы, фраза выглядит кощунством. Где Христос, а где ситх! На деле Лукас дает подсказку зрителю: подобно персонажам евангельской драмы, Палпатин не верит в возможность воскресения из мертвых. Не верит хотя бы потому, что в шестичастной драме Лукаса играет роль владыки царства мертвых, отнюдь не склонного отпускать кого-либо из своих владений.
Плавающие на сцене пузыри заставляют вспомнить другую легенду, буддийскую, о царе Маре. Мара (морок, смерть) олицетворяет иллюзию в универсальном ее понимании. Он заставляет принимать кажущееся за действительное. Страх, страсть, гнев – все это находится в ведении Мары. На этих же струнах умело играет Палпатин.
Канцлер из далекой галактики выглядит удачливее своего индийского прототипа. Маре не удалось подчинить своей власти Просветленного (Будду). Палпатин заполучает Избранного, в обмен на обещание спасти от смерти Падме. Если бы история Энакина заканчивалась «Местью ситхов», можно было бы сказать, что сцена в театре – начало безоговорочного торжества Палпатина. Но у Лукаса просто так ничего не бывает. Мы уже видели ОТ. В перспективе «минувшего будущего» радужные пузыри на сцене – предупреждение не только для искушаемого, но и для искусителя.
И для зрителя тоже. Мне иногда представляется Лукас в той же ложе, на месте Палпатина, с легкой усмешкой смотрящий на зрителей. Что же, он имеет право смеяться, ведь он купил нас, да еще как, на величайшую в мире иллюзию под названием «кино».

Для ЗВ-обзоров

[L]Муравьиный лев[/L] <a href="http://hvedrung9.diary.ru/p212206464.htm">наблюдает</a> за ложей Верховного канцлера

@темы: "Star Wars", "мой звездный мир", "прогулки по небу"

---

Мечтать не вредно

Таблицу умножения Муравьиный лев забыл сразу после выпускного вечера. Что такое валентность, не знает до сих пор.
В далеком детстве родители купили шикарный "конструктор", из которого ровно ничего не получалось собрать.
Даже паззлы Муравьиный лев умудряется складывать вверх ногами.
Вся автоматика делится на "вот эти панельки" и "вот те кнопочки".
Убейте, чтоб Муравьиный лев понимал, что такое гипердрайв, по какому принципу работают голкороны, и на какой хрени летают стардестроеры.
Что из этого следует? Вы угадали. Муравьиный лев мечтает написать фик про Вейдера

@темы: "Star Wars", "welcome to my life", "лорд Вейдер"

---

И...

Какой же праздник без подарков!
Тем, кто хочет получить маленький "сувенир на память" от Муравьиного льва, предлагаю отметиться в комментариях.
Вы называете персонаж с добавлением "и...". В "и" можете вписать другой персонаж, ситуацию или предмет.
Например, "Урфин Джюс и его огород", "Герцог да Маликорн и его меч", "Тролль и его принцесса".
В качестве подарка получите миниатюру (вероятнее всего, бессюжетную, но кто знает)) на заданную тему.

Условие прежнее: персонажи должны быть мне знакомы и, как минимум, интересны.
Все, что входит в классический список предупреждений на ФБ и Фикбуке, к рассмотрению не принимается.
Остальное жду с любопытством)
Приятного вам дня!

Для  Киска-Мурыська

Карлсон и скрипка Шерлока

Люди – барахольщики. Это его твердое убеждение. Люди все время возятся с хламом. Хлам в квартирах, головах, отношениях. Пиетет перед вещами ему непонятен. Зачем усложнять жизнь? Если от чего-то можно отказаться, он отказывается. Не из принципа, а потому что так проще.
Например, вполне можно обойтись без имени. Спросите любого из соседей или сослуживцев, как его имя, и выяснится, что никто не знает. То ли забыли, то ли никогда не интересовались. Для них он – Карлсон. Мистер Карлсон или просто Карлсон, зависит от того, кто к нему обращается. И, кто бы ни обращался, имя для собеседника – лишняя информация. Не скажет же директор музея: «А что, Свен Карлсон, ведь ваша идея сработала – выставка удалась!» В таком разговоре вполне можно обойтись без свенов, сванте и петеров. Тем более что Петера обязательно захочется сделать на англоязычный лад Питером, а вдруг это обидит почтенного сотрудника музея? Возможно, он самый настоящий швед. Нью-йоркцы – народ пестрый, а национальность – вопрос деликатный, эти струны лучше не задевать. Достаточно вам и того, что где-то в Нью-Йорке живет музейный работник неопределенного возраста (о себе он говорит: «мужчина в самом расцвете сил») по фамилии Карлсон. Остальное вы можете уяснить по его внешнему виду. Коренастый – явно самоуверен. Полный – очевидно, любит поесть. Носит старомодного покроя одежду, предпочитая рубашки в крупную клетку и брюки на подтяжках – неприхотлив в быту и скуповат на расходы. А еще он любит поговорить, внезапно меняя тему, перескакивая с одного на другое и безаппеляционным тоном выдавая что-нибудь вроде: «Пустяки, дело житейское» про пироги не говорят!» Характер у него сложный, но любой из вас, даже не будучи детективом, догадается, что человек, подобравший на улице беспризорного котенка, не может быть плохим.
Вот у котенка есть имя. Даже два. Карлсон зовет его иногда Сванте, а иногда – Малыш. Всё зависит… Никто не может сказать, от чего именно зависит смена имен у котенка. Самого котенка это меньше всего волнует. Он одинаково ведет ухом и на «Сванте!», и на «Малыш!» и одинаково не хочет уступить кресло хозяину, притворяясь, что спит.
Впрочем, даже если уступить кресло, хозяин долго в нем не усидит. У Карлсона привычка гулять ночью по крыше. Да, да, почтенный полный музейный работник любит выбираться по пожарной лестнице на чердак, оттуда – на крышу и гулять под звездами так непринужденно, как будто у него пропеллер за спиной и высота ему нипочем. Жильцы соседних домов к этому привыкли, им будет чего-то не хватать, если в субботу с наступлением темноты на крыше не появится знакомый силуэт.
А еще им будет не хватать скрипки. Карлсон приходит на крышу не один, а в сопровождении любимой скрипки. Сначала он разгуливает в тишине, разглядывая городскую иллюминацию. Потом останавливается где-то на середине крыши и долго о чем-то думает. Наконец, подносит скрипку к подбородку, смычок – к скрипке, и начинает играть. И, знаете, это не та игра, что режет уши и вызывает желание кинуть в играющего чем-нибудь тяжелым. Это – настоящая музыка. Похоже, Карлсон сочиняет мелодии сам, во всяком случае, то, что он играет, еще никто никогда не слышал.
Возможно, когда-то он мечтал стать музыкантом. Всемирно известным скрипачом. Новым Паганини. Но какой уж Паганини из толстенького веснушчатого коротышки! В век телекамер и сетевых роликов музыкант должен выглядеть на миллион баксов. Это главнее таланта. Может быть, Карлсон так и решил. А, может быть, решили за него. Кто знает.
Кто знает, может быть, когда-то он мечтал быть детективом. Разгадывать ужасные тайны, распутывать загадочные преступления. Недаром же он работает в музее детективных историй.
Чего только нет в этом диковинном музее! Даже нож Джека Потрошителя. Подделка, конечно, но посетители уверены, что – настоящий. Карлсон только усмехается, слыша приглушенное или не очень «вау!» при виде ножа и других подобных экспонатов.
Настоящая в музее только скрипка. Скрипка, подаренная коллегами с Бейкер-стрит. Директор уверяет, что это копия, но Карлсон знает правду. Какой настоящий музыкант обходится одним инструментом? У Шерлока Холмса было две скрипки, может быть, даже больше. В любом случае, эта – настоящая. Вы только послушайте, как она поет!
Скрипка натолкнула его на идею музыкального выступления во время выставки. «Отличный способ привлечь этих зажравшихся эстетов! – одобрил директор. – Заодно устроим благотворительную лотерею, соберем деньги на обновление экспозиции! Классику слушают люди с кошельками. Надо бы только название подходящее придумать. Что-нибудь броское. «Скрипичный ключ к убийству» или в этом роде».
«Карлсон и скрипка Шерлока», – не моргнув глазом, ответил Карлсон.
«С ума сошли? Кто на это поведется?» – рассердился директор.
«Все», – невозмутимо ответил Карлсон.
Он оказался прав. Зал ломился, и не только от эстетов. Прочитавшие объявление решили, что их ждет комедийный мюзикл с поедателем плюшек и Шерлоком ВВС.
А, когда зазвучала скрипка, даже те, кто понял, что их надули, и никакого мюзикла не будет, почему-то не смогли уйти.
Почему-то они плакали.
Почему-то они улыбались сквозь слезы.
Почему-то они не хотели покидать зал, растерянно и задумчиво оглядывая зал, когда скрипка умолкла и полный веснушчатый музыкант ушел, не поклонившись.
Почему? Кто знает?
Музыка – такой детектив, что даже сыщик с Бейкер-стрит здесь вряд ли смог бы разобраться.

Для  mrLokiOdinson

Всё, кроме любви

– Владыка богов приветствует тебя, царь! – Гермес поклонился. – И велит сказать: «Снова глупцы угрожают нашей семье. Младшие сыновья сыновья Геи возомнили себя новыми владыками мира. Мощь их огромна и вид ужасен, но впервые ли нам встречаться с ужасом и силой? Одолеем, если встанем заодно. Ты нужен мне, брат!»
Аид про себя усмехнулся. Ввиду опасности громовержец тут же вспоминает, что они братья.
– Что-нибудь еще? – спросил вестника.
– От себя добавлю, – ответил Гермес. – Отправляясь на битву, не задерживайся, царь. Не медли в дороге даже на миг.
– Не слишком ли ты молод давать советы? – нахмурился Аид. – Прощай!
Гермес снова поклонился. Вышел из сиявшего призрачным светом тронного зала в лабиринтоподобные коридоры дворца.
Здесь, в коридорах, окликнула его Персефона. Прижав палец к губам, поманила за квадратную колонну, увенчанную головами черных быков.
– Матери привет передай, – попросила, когда Гермес неслышно скользнул за колонну. – Скажи, что все время о ней думаю. Вышитое мною покрывало принеси от меня в подарок.
Гермес принял золотой ларец с подарком для хлебоподательницы Деметры.
– Холодно мне здесь, – Персефона зябко повела плечами. – Тоскливо.
– Любящий муж – лучшее средство от тоски, – попытался утешить ее Гермес. – Аид верен тебе. Никаких поводов для ревности. Жены олимпийцев завидуют.
– Жены олимпийцев даже мертвым умудряются завидовать, – невесело улыбнулась Персефона и вдруг спросила. – Почему ты сказал ему не задерживаться в пути? Ты что-то знаешь? Ты видел будущее?
– Владыка богов торопит всех нас собраться на поле сражения, – ответил Гермес. – Потому и сказал: не задерживайся.
– Ты от себя это говорил, не от владыки богов, – возразила Персефона. – Гермес, мы же брат и сестра, дети одного отца! Скажи правду!
Гермес вздохнул чуть приметно. Персефону он жалел, но характер ее зная, ярости царицы не пожелал бы никому.
– Женщина, – вдруг поняла Персефона. – Поэтому ты говорил о верности Аида.
– Девушка, – поправил ее Гермес. – Юная девушка. Она не соперница тебе… сестра.
– Она красивая? – не слушая его, настойчиво спросила Персефона.
– Она тебе не ровня. Царь любит только тебя, царица. Он не заметит другую.
– Если заметит, я ее… уничтожу! – в ярости Персефона сорвала с запястья браслет из листочков мяты, бросила под ноги. Наступила. В сумраке коридора разлился запах, свежий, горький, как оборвавшаяся любовь.
– Кто она? Говоришь, мне не ровня? Значит не богиня. Нимфа? Дочь людей?
На Гермеса глянули потемневшие от ревности глаза.
– Прости, царица! – посланник богов учтиво поклонился. – Мне пора. Битва, где может погибнуть наш мир, важнее женской ревности. Ласковее будь, прощаясь с мужем, тогда Аид не взглянет ни на богиню, ни на смертную.
– Он заключил меня, как пленницу, в своих подземельях, а себе хочет свободы, – проговорила Персефона. – Не бывать же тому. Если он задержится в дороге, кто бы ни была эта женщина, ей не жить.
***
Аид недобро сощурился, направляя бег черных коней к выходу из подземелий. Глаза уже резало предчувствие света. Гелиос, бог живых, не приглушит свое сияние ради царя мертвых. Они никогда не нравились друг другу, хотя сражаться им предстоит на одной стороне.
Подземным богам не полюбить день и весну. Как небожителям не полюбить вьюжный сумрак и морозную тишину равнин подземных. Гиганты же не любят ни то, ни другое. Их стихия – железо и огонь. Если победят гиганты, гигантским пожарищем станут Олимп, и земля, и его царство. Лучше один день терпеть Солнце, чем вечно гореть в огне.
Аид подстегнул коней. Колесницу вынесло из клубящейся туманом горной расселины, подхватило дыханием сыновей Эола, повлекло над Землей. Вспыхнуло навстречу неумолимое сияние Гелиоса, и Аид невольно отвел глаза, посмотрел вниз, на покрытую первой зеленью землю.
Там девушки играли на поляне. Одна из них, звонко смеясь, с силой кинула мяч. Черные волосы ее рассыпались по плечам, щеки раскраснелись, словно для поцелуя, алые губы.
Мяч взлетел высоко над девичьими головами.
Та, что смеялась, подняла глаза.
Глаза у нее были зеленые, как первые весенние травы.
От зрелища стальной колесницы и правившего ею черного всадника, они не заметались испуганными воробьями, не закрылись от страха, не остановились от удивления. Смело выдержала девушка пристальный взгляд Аида. Осталась на поляне, пока ее товарки с визгом разбегались и прятались за деревьями.
Аид вспомнил, как впервые увидел Персефону. Тогда тоже было много девичьего визга, и голос его царицы вплетался в вибрирующий на самых высоких нотах хаос. Дочь Деметры кричала и пыталась убежать.
А эта девушка… Что ее привлекло?
«Не задерживайся, царь», – предостерегал Гермес.
От чего предостерегал? Кто может угрожать владыке мертвых?
Поколебавшись секунду, Аид направил колесницу вниз, на прогретую солнцем поляну, от которой поднимался чуть резкий мятный дух.
***
– Спасибо, что передал мой подарок, – Персефона коснулась кончиками пальцев руки Гермеса.
Владычице Деметре это доставило радость, – ответил Гермес.
– Это доставило ей слезы и боль, – отозвалась Персефона, теребя в руках листочек мяты, – но хорошо, что ты об этом не говоришь. Впрочем, мертвым все равно. И я, похоже, привыкаю к законам подземного мира. Мне начинает нравиться общество чудовищ и призраков. Муж, кажется, доволен.
– Приятно слышать, – осторожно сказал Гермес.
– Никогда не смогу понять, что он нашел в той… женщине. Ни стыдливости, ни робости. Если бы у Афины была свита, ей подошло бы находиться там. Она даже не плакала, умирая. Отвратительно.
Персефона отшвырнула измятый листочек.
– В ней было слишком много жизни. Слишком много.
– Может быть, именно это и привлекло царя, – заметил Гермес. – Даже владыке мертвых иногда хочется жить.
Персефона выпрямилась.
– Да, смерть надоедает. Но все заканчивается ею. Не так ли, брат?
– Прощай, царица, – ответил Гермес. – Надеюсь, впредь ты будешь счастлива.
***
Выходя из расселины, Гермес ощутил несвойственный эти местам аромат. Пахло прогретой на солнце мятой. Он всмотрелся в клубившийся вокруг туман.
Целая поляна мяты.
Откуда она взялась?
Гермес сделал шаг в сторону поляны, и почувствовал, как на плечо ему легла могучая рука.
– Ты торопился на Олимп, вестник, – раздался за его спиной голос Аида. – Мой тебе совет: не задерживайся.
– Да, о царь, – смиренно ответил Гермес, выскальзывая из отпустивших его железных пальцев.
«Слишком много жизни», – вспомнил он слова Персефоны.
Засмеялся.
«Всё заканчивается смертью, царица. Всё, кроме любви».

Для  Нитрогликоль

Торт для Фьюри

– Вы уверены, Коулсон?
– Абсолютно, сэр! Мы его сканировали, проверили металлоискателем, взяли пробу на вирусы и наличие радиации, и я даже по собственной инициативе… прошу прощения, сэр, там одной розочки не хватает… я рискнул и убедился… это точно торт.
Агент Коулсон довольно улыбнулся. Видимо, розочка стоила того, чтобы рискнуть.
Фьюри обошел стол, рассматривая возвышавшийся на нем предмет. Квадратный торт из темного шоколада с кокетливыми розочками и кремовой надписью «Фьюри» походил на деталь картины Дали.
Откуда это могло взяться в кабинете шефа ЩИТ?
– Может… она прислала? – предположил Коулсон.
– Она? – задумчиво переспросил Фьюри, продолжая рассматривать торт ястребиным оком. – Она может.
– Кстати, – он повернулся к Коулсону. – В каком состоянии проект?
– Прекрасно! – откликнулся Коулсон. – Мы уверенно идем на опережение.
– Не расслабляться, – строго предостерег Фьюри. – Среди наших противников есть темная лошадка.
– Рыжая лошадка, – попытался пошутить Коулсон.
– Вот это мне и не нравится, – отозвался Фьюри. – Очень не нравится.
– Да, сэр! – показательно посерьезнел Коулсон. – Разрешите идти?
– Идите, – великодушно разрешил Фьюри. – Отдыхайте пока. Впереди много работы.
Коулсон сделал понимающее лицо и вышел. Оставшись один, Фьюри еще раз прошелся вдоль стола, косясь на торт как на скрытую угрозу.
«Да что я, в самом деле! – вдруг подумал он. – Веду себя как параноик. Что, партнер по проекту не может прислать небольшой презент в ответ на оказанную услугу? Не лимузин же ей в самом деле дарить и не счет в банке. Вот получи я такое, следовало бы насторожиться. А торт – милый пустячок с намеком на большое будущее. Ты умница, Хилл! Надо бы сказать тебе об этом».
Он потянулся было к мобильному, но передумал. Его могут прослушивать. Лучше он поблагодарит ее при личной встрече, когда проект будет успешно завершен.

***
– Поздравляю, сэр! – вид у Коулсона был такой, будто агент выиграл джек-пот. – Мы в дюйме от цели! Она вот-вот дожмет конкурента. Можно считать, проект удачно завершен.
– Она тоже так думает, – Фьюри кивнул на стол.
– Еще торт? – Коулсон слегка вытянул шею.
– Полюбуйтесь! – Фьюри широким жестом пригласил Коулсона подойти ближе.
Круглый белый торт сильно смахивал на свадебный. Его поверхность щедро украшали сердечки, между которыми красовалась надпись: «Поцелуй меня, дорогой!»
– О, сэр! – Коулсон потупился и понимающе улыбнулся.
– Рано, Коулсон, рано праздновать! – Фьюри принял прежний суровый вид.
– Да, сэр! Разумеется! – Коулсон согнал улыбку с лица и направился к выходу.
Впрочем, у двери он все-таки не удержался:
– Разрешите вопрос, сэр. Что вы делаете с этими… тортами?
– А что? – насторожился Фьюри.
– Я подумал… сотрудникам не помешает маленький праздник…
Фьюри просверлил взглядом не в меру инициативного подчиненного.
– Торт – это улика, Коулсон. Если хоть кусочек попадет в руки врагов… Что мы делаем с уликами?
– Уничтожаем, – деловито откликнулся Коулсон и с привычным озабоченным видом покинул кабинет.
Фьюри подождал, пока Коулсон закроет дверь, и откинулся в кресле.
Неужели победа?
Похоже на то.
Хилл умница. Да… И все же, при встрече надо дать ей понять, что общее дело еще не означает романтические отношения. Как у всех умниц, у Хилл непростой характер. Она любит быть лидером. А он, Фьюри, простой консервативный мужик, хоть и делает вид, что защищает всю эту гребаную демократию. Пусть она займет свое место, а он останется на своем, и они вместе будут делать общую работу - как партнеры по общему проекту. Америка нуждается в его помощи. Что Америка! Мир нуждается в его помощи. В надежном щите. И карающем мече, если нужно. А нужно почти всегда и почти везде. Так что, он еще долго будет при деле…

***
– Это катастрофа!
Коулсон рухнул в кресло в кабинете шефа, забыв о субординации.
– Катастрофа! – повторил он онемевшими губами. – Она же все время его опережала! Кто мог подумать, что этот шут гороховый в последнюю минуту ее обойдет!
– Джокер – самая нехорошая карта! – смотря в пространство, проговорил Фьюри.
Сейчас он чувствовал только одно желание –¬ напиться. И забыть обо всем случившемся. То, что произошло, было хуже нашествия читаури на Нью-Йорк. Хуже Альтрона. Хуже Халка в Гарлеме. Хилл, умница, его правая рука, его надежда… Ах ты ж, надо было взяться этому рыжему трикстеру, и всё обломать! Трикстер… Вот посмотрите теперь, каков он будет не в сказочке, а в деле!
– Кто за ним стоит? – сцепив пальцы, спросил самого себя Коулсон. – Русские?
– Если бы, – горько усмехнулся Фьюри и мотнул головой в сторону стола.
Только теперь Коулсон заметил третий торт.
Многоярусный.
Красно-золотой.
С толстозадыми амурами по краям.
Мастиковая надпись на торте гласила: «Поцелуй меня в задницу! Твой друг Локи».

***
Как всё просто!
Локи засмеялся, смотря в прозрачное бледно-голубое небо.
По небу плыли равнодушные к земным проблемам облака.
Как всё просто…
Он вспомнил, как почти пять лет назад явился в Митгард. У него была своя философия, и он пытался донести ее до людей. Он шел напролом. Рисковал собой. Рисковал другими.
А всё просто. Жителями этого мира можно манипулировать на расстоянии. Без крови. Без хаоса. Хаос, возможно, наступит потом, но его это уже не интересует.
Он своего добился.
Первое, что сделал новый президент Соединенных Штатов – подписал указ об упразднении организации ЩИТ как слишком дорогостоящей и неэффективной. Финансирование всех проектов Фьюри с сегодняшнего дня прекращено. Структура расформирована.
Власть переходит к другим людям. И, если Локи не потеряет интерес к Митгарду, именно он будет его незримым и единственно реальным правителем.

Для Yuna-Lian

Роман

Я не умею писать. То есть, совсем. Умел бы – написал роман. Романы, мон, это такие длинные умные истории, в которых все очень круто – и женщины, и тачки, и тот чувак, что их имеет. Самое интересное, мон, история может быть про что угодно, скажем, про компьютерные игры, но женщины и тачки в ней все равно как-то крутятся. Не знаю как. Знал бы – написал роман.
Это был бы роман как раз о компьютерных играх. Видишь ли, мон, когда Господь сотворил человека, он задал ему загадку длиной в целую жизнь. Вот человек живет и пытается разгадать замысел Божии. А компьютерные игры, которые называют порождением дьявола, и в которые, тем не менее, играем ты, я и дохрена народу в нашем мире, они – ключ к разгадке. Не сама разгадка, а только ключ, но это же не так мало, правда, мон?
Мне кажется, эти вавилонские игрища как ничто другое говорят нам о нашей жизни. Вот, смотри, ты начинаешь Skyrim, и у тебя есть разные варианты, множество вариантов, и все они что-то значат и не значат ничего. А еще, вспомни игры, где ты получаешь власть над персонажем. Не всегда безраздельную, но всегда власть. Придумываешь его жизнь, добавляешь ему характеристики и свойства, и чувствуешь себя почти богом, а потом глядь – оказывается, ты работаешь как проклятый, чтобы твой персонаж жил и прокачивался дальше. Ты становишься рабом, мон. Чьим? Вот загадка. А разгадка – она тут же, в тех же играх, только нет того, кто подсказал бы, ткнул тебя в нее носом.
Или все-таки есть?
Я как-то смотрел фильм, знаешь, из этих, про пришельцев из космоса и крутых ребят, что борются с ними на Земле. В том фильме пришельцем оказался бог, честное слово, мон, бог собственной персоной. Только он был в рогатом шлеме, и рога больше напоминали дьявольские, и у него был брат, большой чувак с небольшими мозгами. Это совсем не из Библии, мон, это какое-то древнее язычество, но, знаешь, тогда я подумал, что этот парень в золотом шлеме, он мог разгадать тайну жизни.
Почему я так решил?
Видишь ли, мон, компьютерные игры так похожи на нашу жизнь в деталях, потому что совпадают с ней в главном. У них всех есть схема. Сидят где-то умные чуваки и сочиняют игру, придумывают правила, по которым она должна вестись… по которым мы должны на нее вестись.
В жизни тоже есть схема. Ее сочинили задолго до тебя и до меня. Она такая прочная, такая продуманная и ненасытная, что, даже если ты считаешь себя свободным, ты все равно раб. Ты – в игре.
И вот бог из фильма, он вроде бы пытается захватить власть над Землей, а супергерои его пытаются остановить. У них это получается, в конце концов, но знаешь, почему, мон?
Потому что этот парень, он всё делает для того, чтобы проиграть.
Понимаешь, мон? Согласно схеме, ты должен выиграть. Ты играешь, пока можешь выигрывать. Живешь, пока можешь выигрывать. Тебя так запрограммировали. А пока ты запрограммирован, ты – ничто. Пустота. Дырка в заднице дьявола. Такой же придуманный персонаж, как те, что бегают в компьютерных играх.
Только выйдя из игры, ты можешь быть собой, мон. Быть.
Возможно, ты лишишься чего-то существенного с точки зрения тех, кто в игре. Свободы, как они ее понимают. Может быть, даже жизни, как они ее понимают. Но настоящая жизнь, мон, она того стоит.
Не знаю, смог ли я тебе что-то объяснить. Я ведь, как уже сказал, не умею писать. И мой роман никто не прочтет, и фильм по нему не снимут. Он так и останется в моей сумасшедшей растафарианской голове. Я рассказываю это только тебе. Другие, мон, не поймут, что проиграть – это порой и означает выиграть. Никто не поймет…
А того парня звали Локи.

*мон - "брат" (обращение у растаманов)

Для Нэко

Колдун Изумрудного города

«Вжик-вжик, вжик-вжик!»
Рубанок сдирает стружку с чурбака, летят-рассыпаются опилки, упрямая и упругая древесная плоть поддается натиску инструмента в человеческих руках.
«Вжик-вжик, вжик-вжик!»
Кто бы мог подумать, что придет время, и ему надоест этот звук. Визг рубанка, цокот долота, жужжание сверла начнут отнимать силы. Раньше, бывало, после целого дня работы он чувствовал такой подъем, будто летел над землей. Хотя мастерил сущие пустяковины: столы и стулья для обывателей да игрушки для их детей. Те самые, про которые обыватели потом говорили, что они «дерутся».
Урфин вспомнил разговоры в стране Жевунов, и ему стало смешно. Любому человеку свойственно иногда ушибаться о мебель. Любой ребенок может упасть с куклой в руке. И всё в порядке, если только не знать, что мебель или кукла сделаны столяром по имени Урфин Джюс. Служба Гингеме превратила столяра и огородника в глазах окружающих в страшного злого колдуна.
Служба… На лице Урфина мелькнуло едкое выражение. Да служи он Гингеме по-настоящему, половина Когиды до сих пор бы оплакивала своих близких. Жевунов спасло то, что между ними и Гингемой стоял человек, а не оборотень или людоед, или любой другой монстр с порубежий Волшебной страны.
Сейчас о нем снова распускают слухи, и чем дальше от Изумрудного города, тем больше боязливых разговоров о невиданных ужасах, творимых королем Урфином. Ужасы и впрямь невиданные – их никто не видел. Их просто нет. Но разве обязательно что-то увидеть, чтобы побежать рассказывать соседу очередную байку? Достаточно кому-нибудь захрапеть ночью, и вот уже зашелестело: «Он хрипел! Его душили! Не иначе, по приказу короля!»
Урфин отложил рубанок. Тяжело облокотился о верстак, на котором лежала заготовка очередного солдата. Хорошо дуболому! Нет желаний, нет цели – и не нужно платить за ее достижение. Деревянное спокойствие.
Урфин вдруг ощутил абсолютное, почти магическое одиночество. Как будто его заколдовали, отделили от мира прозрачной, но нерушимой стеной.
Он устал, безмерно устал от бессонных ночей, проведенных за верстаком, от дней, заполненных льстецами и подлецами, от неразумного упрямства тех, с кем можно было бы создать великую монархию, а они хотят лоскутное одеяло на месте Волшебной страны.
Он устал.
Надо бы отдохнуть.
Урфин снял кожаный фартук, бросил поверх незавершенного дуболома. Нажал одному ему ведомую точку внизу верстака.
В стене напротив выхода бесшумно открылась потайная дверь. Урфин зажег припасенный для такого случая факел и вошел в темноту.
…Подземный ход вывел его к реке. Противоположный берег терялся в рассветных сумерках, и река казалась огромной. По небу плыли облака, похожие на исполинские дворцы с башнями и многоярусными стенами. Сквозь них пробивались лучи восходящего солнца, окрашивая фантастическую декорацию в цвета золота, жемчуга и розовых лепестков.
Урфин выпрямился. Нет, ему никогда не жить по земной мерке. То, что творилось сейчас в небе, было куда понятнее того, что происходит в душе обывателя. Река волновалась, по ее блестящей, в золотых и жемчужных бликах, поверхности то и дело пробегала рябь. Вот появились первые маленькие волны. С высоты многоярусных облаков навстречу воде летел, усиливаясь, ветер.
Урфин вдохнул резкий влажный воздух, быстро разделся и вошел в реку. Оттолкнулся от дна. Поплыл. Глубина в этом месте начиналась почти у самого берега, но глубина его никогда не пугала.
Прохладная вода мягко обняла тело. Река держала его в своих ладонях. Ее быстрое течение казалось самым надежным из всего, что он знал на земле. Нежность воды смывала с него усталость, одиночество, привычную жесткость, превращая в мириады жемчужных отблесков, и отчаяние таяло в яростной победной песне летевшего с неба ветра.
Между нависших над рекой облаков блеснула молния. Молнией отозвалось в голове Урфина ощущение, похожее на то, что бывает у художника.
Он добьется своего. Он создаст свой мир. Мир, в котором уживутся нежность воды и неподвижная устойчивость верстака.
Придет время, и он поймет, как это сделать.

@темы: "сам себе праздник", "подарки я люблю"

---

Хорошо!

Появились фиалки. От фиолетовых лужаек в парках идет легкий, прозрачный, юный аромат. По фиолетово-зеленым коврикам, которые весна расстелила под деревьями, расхаживают афганские скворцы. За теплую зиму они отъелись и стали похожи на шары с желтыми клювами. Скворцы довольно урчат и квакают, греясь на весеннем солнце. Это самые бойкие обитатели города, их нисколько не пугает соседство рыжей кошки. Впрочем, кошка не обращает на птиц ни малейшего внимания. Она перекатывается с боку на бок и широко улыбается. Ей тоже хорошо и тепло.
Весна!

@темы: "я живу в красивом городе", "сам себе праздник", "сезоны"

---

Счастье есть

Рецепт праздничного завтрака на скорую руку.
Варим рис (надо, чтобы он получился рассыпчатый). Режем банан кружочками (если банан большой, режем кружочки на дольки).
Берем сковородку, бросаем на нее кусочек сливочного масла, выкладываем вареный рис, поверх выкладываем кружочки банана и торжественно (это кульминация и катарсис всего происходящего) разбиваем яйцо (в идеале утиное, но куриное запросто его заменит).
Закрываем крышкой и держим полминуты на огне.
Снимаем с огня. Снимаем крышку.
Приятного аппетита!

@темы: "сам себе праздник", "кухня лентяя"

---

Надо пробовать

Обожаю анекдоты из жизни знаменитых. Это просто праздник какой-то!

Юного Гердта правильной подаче пальто научил Всеволод Эмильевич Мейерхольд, и Зиновий Ефимович настаивал на том, что мейерхольдовская технология — единственно возможная!

Это ж вам не мешок накинуть. Тут целое искусство...

Гердт инструктировал так: пока дама накручивает на себя свои платочки-шарфики, — не стой в метре с растопыренным пальто (дескать, давай скорее, дура!). Нет! Пальто в это время должно быть смиренно прижато к груди кавалера, руки крест-накрест...

Кавалер как бы обнимает женское пальто, тактично обозначая свое счастье от одной мысли о возможном объятии с предметом... Он весь наготове!

И только когда дама навертела все свои шарфики-платочки, следует элегантным движением распахнуть пальто ей навстречу и — вторым элегантным движением, чуть снизу — подсадить его на плечи.

После чего, чуть приобняв даму сзади, следует нежно, сверху вниз, прогладить воротник. Гердт утверждал: даме будет приятно.

Я уточнил, на всякий случай:

— Зиновий Ефимович, вы уверены, что даме это будет приятно всегда, а не только тогда, когда это делаете вы?
Гердт ответил, конспиративно понизив голос:

— Надо пробовать.

Теперь вы знаете все.

Виктор Шендерович

@темы: "сам себе праздник"

---

Приятного посмотра!

Томыч снова в деле. Всем, кто решил пойти на "Остров черепа", приятного посмотра

@темы: "мое кино"

---

А сегодня же первый день весны! Всех - с готовящимся распусканием, расцветанием, распеванием по утрам и прочим
развесенним развеселием!

@темы: "сам себе праздник", "сезоны"

---

Вдвоем сквозь жизнь и смерть

Мое отношение к лукасовской Трилогии приквелов, мягко говоря, сложное, за исключением «параллельных» сцен с Энакином и Падме в финале «Мести ситхов». Пожалуй, только здесь смысловое наполнение не уступает эмоциональному накалу.
Начиная с появления Дарта Сидиуса на Мустафаре и вплоть до появления Дарта Вейдера на мостике стардестроера, нам показывают «перекличку» жизни и смерти, метафизический обмен ролями, где рождение несет в себе гибель, а гибель оборачивается рождением.
Символика «параллельных» сцен заставляет вспомнить Лукаса времен ОТ. Каждая деталь здесь на месте, каждая имеет значение, и у каждой есть пара.
Вот Оби-Ван кладет ладонь на лоб полузадушенной Падме: проверить, сохранилась ли в ней жизненная энергия, и, возможно, поделиться своей. А буквально через пару минут мы видим руку Дарта Сидиуса на полусгоревшем Энакине. Тот же самый жест получает новое значение. Это уже не диагностика и не только вливание собственной энергии в другого человека. Это благословение. Оно может быть получено как от Светлой, так и от Темной стороны. Светлая сторона ассоциируется с жизнью, значит, Падме благословляют в жизнь. Темная сторона, по замыслу режиссера, должна ассоциироваться с гибелью, значит, Энакина благословляют в смерть.
Казалось бы, при таком раскладе Падме должна жить, а Энакин – умереть. На деле происходит обратное. Падме, как констатирует врач-дроид, отказывается жить, хотя физически с ней все в порядке. Энакин же, несмотря на страшные увечья, борется со смертью даже в безнадежной ситуации. Он не сдается обстоятельствам. Это исключительно важно для понимания не только Энакина, но и Люка: свойство плевать на любое «безнадежно» сын явно унаследовал от отца.
Благословение, по Лукасу (вполне согласно с воззрениями любой религиозной системы), не гарантирует благ в этой, физической, реальности. Оно определяет, в каком из потоков – Света или Тьмы – движется человек. Двигаться ли ему вообще, каждый решает сам.
Сломленная переходом Энакина на сторону Тьмы, Падме умирает, и это ее выбор. Она может жить, но не хочет. Однако, поскольку благословение получено, происходит новый обмен ролями. Смерть оборачивается жизнью: Падме производит на свет «новую надежду» галактики – близнецов Люка и Лею. Умирающая Падме видит детей - их с Энакином продолжение. Последнее, что видит Энакин, перед тем, как стать Дартом Вейдером - черная маска, отрезающая его от мира живых.
«Рождение» Дарта Вейдера происходит одновременно с рождением его детей. Энакин и Падме, оба, находятся в медицинской палате, оба кричат от боли, оба своей жизнью платят за новую жизнь. «Хороший человек» Энакин тоже умирает, чтобы вместо него появился Лорд ситхов. Как не вспомнить здесь еще одну деталь из «параллельных» сцен. То, что Энакина везут под проливным дождем в открытой капсуле, до сих пор вызывает недоумение многих зрителей, упорно не желающих замечать: капсула является почти точным подобием гроба Падме. Их обоих хоронят. Провожают Падме в физическую, а Энакина – в метафизическую смерть.
И снова мы видим смысловые «перевертыши». За гробом Падме следует множество обитателей ДДГ. Здесь и набуанцы, и гунганы, новая королева Набу, и Босс Насс со своими приближенными. Падме любили, ее похороны удивительно «живые» по душевности и человечности, которые сопровождают ушедшую. За «гробом»-капсулой Энакина идет только Император, воплощение смерти, ненависти ко всему живому, и штурмовики, которым, скорее всего, даже неизвестно, что за человека они везут с Мустафара. Метафизическая смерть неразрывно связана с одиночеством.
И все же, воскреснет Энакин, а не Падме. Дело не только в том, что их история придумана вдогонку Оригинальной трилогии и вынуждена подстраиваться под существовавший ранее сюжет. Падме, при всех своих привлекательных качествах, уме и умении сопротивляться, если речь идет о ее народе, не обладает собственной волей к жизни. Волю она черпает извне – из чувства долга, любви к Энакину. Когда внешнее оборачивается против нее, Падме не достает внутренних резервов. В то время как Энакин живет собственной исключительной волей, позволяющей ему не только выжить, но и, в конце концов, воскреснуть по ту сторону Силы.
Эту волю к жизни и безрассудное, но такое необходимое умение не считаться с обстоятельствами Энакин передает детям. Так же, как передает им свойство жить колоссальными целями. Если действовать, то в масштабах галактики, не иначе. Тяга или отвержение вершин и масштабов – еще одно существенное различие между Энакином и его женой. Падме великолепно ориентируется в обстановке. Там, где надо принимать тактические решения, она лидирует. Но масштабных жизненных целей у нее нет. Она может бороться с Торговой федерацией – не с Империей. Она может разыскать Энакина на Мустафаре, но не вернуть его. Причина в том, что для Падме существует слово «невозможно». Будь иначе, она осталась бы жить, чтобы вырастить детей и – спасти Энакина.
Другое дело Люк и Лея. Для них, как и для отца, невозможного нет. Идя к отцу, Люк не взвешивает шансы, для него просто по-другому нельзя. Лея даже после того, как на ее глазах уничтожили Альдераан, не отказывается ни от жизни, ни от борьбы.
О младших Скайуокерах, конечно, не скажешь: «копия отец», но отец проглядывает сквозь них так отчетливо, что возникает мысль: а зваться лорд и леди Вейдер им бы подошло. В лучшем смысле, разумеется.
Рождение близнецов (мифологический сюжет, известный во все времена) – самое убедительное свидетельство, что Энакин жив даже во тьме своей метафизической преисподней. Смерть не способна к продолжению рода. Смерть не знает никаких чувств. А, как помнит зритель, первые слова «новорожденного» Вейдера: «Где Падме? С ней все хорошо?» Даже через смерть он проносит мысль о жене, так же, как последняя мысль Падме – о муже: «Я знаю, в нем есть добро».
Слова Падме – не просто еще одна «пасхалка», напоминающая об Оригинальной трилогии. Имя жены Энакина – Падме Амидала – образовано от имени будды Амиды, пользующегося огромным почитанием на Дальнем Востоке, особенно, в Японии. Этот будда неимоверно популярен, потому что однажды дал обет спасти все живые существа. «Падме» переводится с санскрита как «лотос»: в раю будды Амиды растут лотосы, и на каждом восседает спасенная им душа. Амида исходит из принципа, что в каждом есть добро, и потому поклялся спасти всех, независимо от того, праведные они, грешные или ужасно грешные.
В Оригинальной трилогии возвращение Энакина – заслуга Люка. Приквелы предлагают другое прочтение той же истории. Проснувшаяся в Вейдере любовь к сыну – продолжение его любви к жене. Падме умерла, но любовь к ней живет в Темном лорде и, в конце концов, спасает его. В черной душе однажды раскроется белый лотос. Об этом свидетельствует вырывающийся у Вейдера крик «Нет!», когда он узнает о смерти жены. Только что «родившись», он отрицает смерть. От этого «Нет!» пролегает мост не к «Нет!» Люка, а к словам самого Вейдера, обращенным к сыну: «Ты был прав насчет меня». «Ты был прав» – прежде всего в том, что невозможное преодолимо.

Для ЗВ-обзоров

[L]Муравьиный лев[/L] <a href="http://hvedrung9.diary.ru/p212093480.htm">пишет</a> о "параллельных сценах" в "Мести ситхов"

@темы: "Star Wars", "мой звездный мир", "прогулки по небу"

---

Нашла на Дневниках еще одно сообщество по "Звездным войнам". Насколько поняла, вполне действующее, хотя не вполне активное. В сообществе приветствуется все, что связано с вселенной ЗВ в целом.

По клику на эту картинку можно попасть в соо

Для ЗВ-обзоров

[L]Муравьиный лев[/L] <a href="http://hvedrung9.diary.ru/p212081944.htm">обнаруживает</a> еще одно сообщество по "Звездным войнам" на @Дневниках

@темы: "Star Wars", "мой звездный мир"

---

Чайный павильон Муравьиного льва. Часть III

Логично, что в стране передовой робототехники первые механические друзья человека появились более двух веков назад.
Ранние упоминания о каракури-нингё относятся к XVIII веку. Из названия этих кукол следует, что создаются они с целью подразнить или обмануть. На деле же - ловкость рук мастера и никакого мошенства. Каракури - это классические куклы-нингё (те самые, которые мы представляем, когда говорим о "японских куклах"), с одним существенным отличием: они могут двигаться. В движение их приводит встроенный в тело куклы механизм, основанный на пересыпании песка, переливании воды или ртути, циркуляции горячего пара. Принципы создания каракури всегда были строжайшей семейной тайной и передавались только от отца к сыну.
Наибольшей популярностью пользовались каракури, подающие чай. Представляете, вас пригласили в гости, вы сидите на татами, за низеньким столиком, беседуете с радушным хозяином, и вдруг к вам в буквальном смысле подъезжает красивая служанка или юный мальчик-паж, держа в руках маленький подносик с чаем. Еще и кланяется! Хозяин безмерно доволен: такого сюрприза гость не ожидал!
В целом же, каракури делятся на три вида: театральные куклы (бутай каракури), куклы для домашних игр (дзасики каракури) и куклы для религиозных церемоний (даси каракури).

@темы: "чайный павильон"

---

А мы с такими рожами возьмем да и припремся к Элис

Зря Муравьиный лев надеялся, что ташкентский кинопрокат оробеет и не покажет «Обитель зла: Последняя глава». Наши зомбей не боятся!
Пришлось идти. В темный зал. К зомбям в гости. Ибо не увидеть дядюшку Глена на большом экране – грех тяжкий, искуплению практически не подлежащий.
Нас таких, убоявшихся греха, в зале было три штуки ровно. Будь тут виски со льдом – и ощущение, что все это устроено исключительно для меня. Впрочем, оно же было. Как полагается, со льдом. На экране алкоголь красиво присутствовал. Дядюшка Глен красиво и профессионально его пил. Лучший кадр в фильме.
А вот Элис, она хорошая. Наша Элис не курит, наша Элис не пьет и мыслью о будущем светлом живет. И тоже красиво смотрится на большом экране. Хотя лямки пора менять на рукава: есть такие болезненно предательские места на женском теле, которые гримом не замажешь.
Как ни странно, но фильм, скроенный по давно надоевшей схеме, даже порадовал. Возможно, Пол У.Андерсон снимал его вполне серьезно, а, возможно, это сознательная издевка над зрителем, но есть в происходящем привкус иронии. Как будто режиссер говорит: хотите энергичного абсурда – получите, распишитесь. Откровенно. Без попытки сделать вид, что «какбэ мы – суровые бойцы сурового реала». Зато аж с двумя отличными актерами в обойме, которые играют не только за деньги, но и для удовольствия. Особенно дядюшка Глен, изобразивший аж двух себя. Даже не знаю, кто мне больше понравился, клон или оригинал. Наверное, оригинал: наконец, я дождалась, что шотландца побрили и одели так, как он того достоин, а не как требует его хиппарская душа.
Хотя нет. Оба хороши. В некоторых сценах нынешний Айзекс поразительно напоминает брата Джона (и дело не в сюжете – в лице, глазах, жестокой складке у губ, выражении, с которым говорится о Боге), а ближе к финалу – Манфреда Пауэлла. И это его свойское, к Элис: «Да проходи уже, чего стоишь!» Ах ты, крокодил моего сердца. Пейринга на тебя не хватает.
Но я фики строчить не буду, нет. Не хочу портить впечатление. Я лучше следующую «главу» дождусь. Ибо никакая это не последняя. Элис заверила: у нее еще много работы. А кто ей работенку подкидывает? Правильно, доктор Айзекс_ ака_ Umbrella.

@темы: "мое кино"

---

Моховик-затейник

Мои дорогие, кто из вас знает, как ухаживать за мхами в домашних условиях?

*Я не пьяная, и это не горячка. При всей моей любви к кошкам и другим подвижным существам, единственный возможный вариант
на сегодняшний день - мох. Даже не цветы на подоконнике. А мох - это красиво (у нас разноцветный мох можно прямо из окружающей среды надыбать), немного загадочно и, в случае чего, мне не надо думать, куда его пристроить - вернул обратно в окружающую среду, и ладушки.*

@темы: "сам себе праздник"

---

Приветствие

Астери Нариэ

Добро пожаловать!

@темы: "приветствие"

---

Дверь закрыть любезен будь ты!

Не могла пройти мимо. Здесь работают настоящие джедаи. Даже, может быть, совет джедаев.

[L]Муравьиный лев[/L] <a href="https://hvedrung9.diary.ru/p212065221.htm">обнаруживает</a>, что Йода не любит незакрытые двери. 

@темы: "Star Wars"

---

Нечто большее

Помпеи, Геркуланум, Стабии... 79 год новой эры. Проснувшийся Везувий - навеки уснувшие города. Жестоко, но изумительные фрески Рима выжили потому, что погибли люди. Выжили под напластованиями лавы и пепла. Красота не спасла мир трех приморских городов, но это не отменяет сам факт красоты.
Вечной и вечно воевавшей Римской империи не откажешь в умении чувствовать и наслаждаться. Настенная живопись вилл и особняков - это не только хорошо знакомая "Поэтесса" или портрет супружеской пары, не только знаменитые дионисийские мистерии, но вот такие натюрморты - далекие предшественники "малых голландцев" (вот голландцы удивились бы!).
А что за удовольствие - живописные портреты римлян. Всматриваешься в эти лица, и понимаешь: жизнь, цивилизация, история - это всегда нечто большее, чем просто лава и пепел над погибшими городами.

@темы: "давайте будем нести искусство людям"