Романтик хайку

Бусон – романтик хайку. Шелли и Лермонтов созерцательных четверостиший. Парадокс в том, что ни Шелли, ни Лермонтов в хайку невозможны. Это Кабуки полон страстей, на то он и театр, а хайку – поэзия медитативная, ее цель – страсти угасить, утихомирить, освободить от них вечно мятущийся ум. Сам Бусон это признавал, благоговея перед Басё, всю жизнь свою посвятив сохранению творчества величайшего мастера хайку и возврату к чистоте и ясности его поэзии. Но – «суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». Благоговея перед предшественниками как теоретик поэзии, поэт Бусон выходил за рамки их вольных или невольных установлений. Старый жанр в его обществе помолодел, как молодеют все жанры и стихотворные размеры, когда их приглашают к чему-то еще незнакомому.
Ёса Бусон родился в маленькой деревне, название которой вам ничего не скажет. Возможно, он был сыном деревенского старосты. О его детстве не сохранилось решительно никаких сведений. Даже имя, данное ему при рождении, неизвестно. Зато известно, из его собственных сочинений, что он получил хорошее образование, читал китайских и японских поэтов, учился живописи. К слову, известность он сначала получил как художник, а уж потом как поэт.
Бусон рано потерял родителей и в двадцать лет уехал в Эдо. Сиротство и путешествие в Эдо – характерная черта многих поэтов, художников, скульпторов и артистов периода правления сёгунов из дома Токугава. Кто-то, обратив на это внимание, приходит к выводу, что жизнь в те времена была тяжелой, люди жили мало, умирали рано. Жизнь, действительно, была не сахар, особенно в провинциальной японской деревне, с этим не поспоришь. Но я не могу пройти мимо того, о чем часто забывают – как много талантливых сирот из этой самой глухой японской провинции в период Эдо не только не пропало на пыльной обочине истории, но обрело известность, уважение и признание всей страны. Еще при жизни. Во многом этому способствовали школы и мастерские разного, как сказали бы сейчас, профиля, куда принимали по единственному принципу – есть ли у тебя способности. Дальше бери веник в руки и иди служить мастеру, а он тебя подтянет и в рисовании, и в стихосложении, и в знании конфуцианского канона. И не только не возьмет плату за обучение, но еще и накормит, и кимоно даст, чтобы прикрыло твой тощий ученический зад.
Такой мастер, Хаяно Хадзин, один из лучших сочинителей хайку своего времени, не дал пропасть таланту деревенского романтика. Хадзин привил Бусону любовь к наследию Басё, которую пылкий ученик довел до обожания. В подражание своему кумиру Бусон пустился в путешествие по стране. Около десяти лет провел в дороге. Остается загадкой, почему за все это время он ни разу не посетил родную деревню, хотя испытывал сильную ностальгию, посвятив земле своего детства цикл «Весенний ветерок над дамбой Кэма».
Зато он посетил север Хонсю, по тропинкам которого когда-то бродил Басё. В подражание своему идеалу, оставившему в наследство потомкам путевой дневник «По тропинкам Севера», Бусон писал заметки-хайбун (род эссе) о своих приключениях и впечатлениях. В 1744 году он опубликовал их под псевдонимом Бусон, и с тех пор пользовался преимущественно им. До этого у Бусона было несколько других поэтических псевдонимов. Имя Ёса он взял от названия родной деревни его матери. Как художник он известен под псевдонимом Тэсо.
Завершив свое большое путешествие, Бусон навсегда поселился в Киото, обзавелся семьей и преподавал поэзию в чайном домике, который сохранился до наших дней. Его талант получил признание других поэтов и ценителей хайка, он стал преемником своего учителя Хадзина, главой поэтической школы «Полночная беседка» и получил официальное право быть судьей на поэтических турнирах.
Творчество Бусона стало одной из вершин поэзии хайку. Принято считать, что он возродил принципы Басё: благородную простоту, ясность образов, возвышенный и, вместе с тем, понятный язык. Все это так. Правда и то, что Бусон много сделал для сохранения памяти о Басё. Достаточно сказать, что благодаря его стараниям Басё официально причислили к пантеону буддийских святых. Казалось бы, восторженный почитатель должен был сделаться таким же восторженным подражателем. Но в поэзии Бусон не ищет тропинок, по которым ходил Басё. Его хайку с Басё роднит только форма.
Главное, в чем расходятся эти двое – восприятие жизни. Лирический герой Басё настолько глубок и мудр, что явно живет не первую тысячу лет. Он успел все узнать, оценить и взвесить – потому его мир так прост, а взгляд столь ясен. Лирический герой Бусона мгновенен, как мгновенны мы все в своих желаниях, огорчениях и радостях. Басё видит мир, как тот, кто наблюдает за каплей росы на кончике травинки. Бусон и есть капля росы, это он сейчас сорвется с листа или испарится под лучами солнца. Герой Басё остается с нами и остается после нас. Герой Бусона живет и уходит с нами. Он слишком остро осознает свою индивидуальность, чтобы раствориться в бесконечном свете нирваны, и это делает его близким нашему восприятию. Может быть, ближе, чем Басё. Просто о последнем мы больше слышим, и его имя чаще попадается нам в сетевых рассуждениях о восточной философии.

Вот из ящика вышли…
Разве ваши лица могла я забыть?
Пара праздничных кукол.
***
Печальный аромат!
Цветущей сливы ветка
В морщинистой руке
**
К западу лунный свет
Движется. Тени цветов
Идут на восток.
***
Коротка ты, летняя ночь!
Проплывают меж тростников
Пены легкие пузырьки.
***
Грузный колокол.
А на самом его краю
Дремлет бабочка.
***
Уходят сразиться друг с другом
Двое монахов-разбойников,
В летней траве исчезая…
***
Возле самой дороги
Расцвели под ночным дождем
Брошенные кувшинки.
***
С запада ветер летит,
Крутит, гони т к востоку
Ворох опавшей листвы.
(Перевод Веры Марковой)

Бусон. Автопортрет


Весенняя зелень и кукушка

@темы: "давайте будем нести искусство людям"

---

"Курица"

Раннее утро. Настолько сумеречное, что молодой, еще не нагулявшийся вампир может без опаски лететь между домами к родному гробу.
Дождь собирается, как барышня на первое свидание - нервно, сбивчиво и растерянно. Небо лениво тучкуется. Солнце с линии горизонта пытается разогнать тучи веником, но до облаков еще высоко, у него ни луча не выходит. Облака нехотя перебираются подальше от летящего в них веника и продолжают тучковаться.
За окном ветреный покой, накрапывающее блаженство. Открыть глаза... закрыть... уснуть и видеть сны...
"Куда-а?!...х-тах-тах..." Благостную тишину разрывает кудахтанье. Отчетливое, близкое, способное напугать своей внезапностью даже молодого вампира.
Сны разлетаются стайкой вспугнутых капустниц. Откуда здесь курица? С тех пор, как съехал мой сосед по прозвищу Голубятник, во всей округе не было ни одного цыпленка, даже KFC. Неужто кто-то опять закурил?
Осторожно выглядываю в окно, боясь обнаружить под ним беспризорную курицу. Мало мне кошек, с которыми я хоть знаю, как обращаться. А что делать с курицей? Захочет ли она спать на подушке? Нужна ли ей когтеточка? Приучена ли она к лотку?
Оглядываю пустырь, в который заботами нескольких сменявших друг друга ЖЭКов превратилось некогда зеленое пространство. Курицы нет.
Зато есть майна.
Она проснулась первой и сейчас весь пустырь ее владение. Майна гордо вышагивает под мелким, наконец, решившимся хоть на что-то, дождем. Вышагивает и кудахчет.
Во все майнушное горло. От всей майнушкиной души.
Майны умеют кудахтать. Живите теперь с этим.

@темы: "сезоны"

---

Добро пожаловать в кэтхаус))

SunKitten,
добро пожаловать

@темы: "приветствие"

---

...и видеть сны

Голова кружится, когда смотрю, хоть и понимаю, что это просто картинка.

---

Между летом и тишиной

Деревья начинают желтеть. Одно у дороги ровно наполовину желтое и наполовину зеленое - ни дать ни взять, авангардисты баловались. По небу плывут большие, как киты, облака с темным брюхом и ослепительно белыми боками. Солнце щекотит их пальцем-лучом. Облака переворачиваются на спину и ловят палец пушистыми лапами. Солнце смеется и запускает обе руки в клубящуюся стаю. На землю льется свет, окрашенный соком хурмы, - все оттенки оранжевого, розового, прозрачно-желтого. Люди, дома, деревья, машины - всё залито хурмой, словно мир превратился в банку компота, приготовленную для зимнего хранения. Сентябрь - генеральный прогон осени. Еще немного, и состоится премьера. А пока можно пить нектар тепла, свежести и света, запоминая на весь оставшийся год вкус времени между летом и тишиной.

@темы: "сезоны"

---

Сон и кошка

Самая воспитанная кошка в мире. Спит не на голове у своего человека, а в ногах чинно устроилась. Наверное, это июльская кошка
Картина ташкентской художницы Татьяны Фадеевой. Недавно брала у нее интервью, получила огромное удовольствие от общения — и с ней, и с ее кошкой

@темы: "давайте будем нести искусство людям", "котишки"

---

Как Меря тишину вернул

С днем осеннего равноденствия всех, кто празднует Мабон, Дервизу или Сюбун-но-хи. Сытого вам счастья, как любит говорить один из моих персонажей. А также сил, вдохновения, радостей и сладостей *опять меня на жрать-жрать потянуло *

Маленький подарок к Равнодню Сказка получилась большая, но, надеюсь,

нескучная

С чудью у Мери новая жизнь пошла. Раньше он о жилье своем не заботился – зачем? Главное, чтобы звезды да сказки под рукой были, остальное неважно. А вот о чуди заботиться надо. Она хоть из леса, а тепло любит. Чтобы тепло было, пойдет Меря в дубраву, в березняк, в осинник – наберет хвороста. Домой вернется – очаг растопит. Пойдет на реку, сделает прорубь – рыбы наловит. Заглянет к соседям, даст отрез тишины, – они ему овса, ржи, репы отсыпят. Сварит Меря уху, кашу, испечет блины – накормит чудь. Чудь половину съест, остальное Мере подвигает. Так и Меря заодно поест. Потом сидят на лавке. Меря корзины плетет, песни поет, сказки рассказывает. Чудь клубком свернется и спит, или перья чистит и урчит довольно. Соседи тоже довольны: жены на мужей не кричат, свекрови на невесток не ворчат, даже яблоню, что растет в одном дворе, а ветви в другой двор свесила, никто не делит. Благодать!
Только полная благодать в раю бывает, а на земле то одно случится, то другое стрясется. Вот и стряслось. Возвращается раз Меря с рыбалки и еще на подходе к селищу слышит шум. Кричат как будто. Подходит ближе – что за напасть?! – в одном сурте жена на муже скалкой кафтан выбивает, в другом муж жену гоняет, в третьем золовка снохе в волосы вцепилась, в четвертом братья наследство делят, уже драться начали. Крики, ругань, суматоха – ничего не разобрать.
Хотел Меря узнать, что происходит, да никто ему не отвечает, все заняты. Тут мимо него мальчишка бежит, санки свои природные почесывает – видно, стегнула мать розгой.
– Что случилось? – спрашивает его Меря. – Куда вы тишину подевали?
– Украли тишину, – бурчит мальчишка. – Приходил кто-то ночью и всю забрал. А кто он был, никто не знает. Может, леший, может, сам Черный Змей..
Сказал мальчишка и дальше побежал.
Меря в свой сурт заторопился. Пришел, кинулся к ларю, в котором тишина лежала – нет тишины! Весь запас злодей безымянный выкрал.
Призадумался Меря.
– Чудь, – говорит, – твои нюх и слух не сравнить с человечьими. Ты должна была вора почуять. Приходил ночью кто-нибудь?
Чудь нахохлилась и зачухала обиженно: «Чудь! Чудь!»
Мол, в чем это ты меня подозреваешь?
Меря больше расспрашивать не стал. Не хватало еще, чтобы и они поссорились. Посмотрел внимательно по всем углам. Сделать это было легко – сурт почти пустой. Много у Мери только связок со звездами, что с потолка свисают – одни повыше, под самой крышей, другие пониже, головой можно задеть. А за одну связку клок странной шерсти зацепился. На перья чуди не похож – жесткий, как сухой зимний куст, колючий, как ночная вьюга, тусклый, как весенний лед.
Хотел Меря этот клочок снять, рассмотреть поближе. Протянул руку, а чудь как сорвется с места, хвать клочок в клюв и – пропала! Только кончик хвоста у Мери перед глазами мелькнул. Попытался Меря чудь за него ухватить – рука в пустоту провалилась.
Мере к пустоте не привыкать – у него в ларях и желудке частенько пусто бывало. Не стал он руку отдергивать, а запустил еще и другую. Потянул в разные стороны. В ответ заскрипело, будто открылась старая дверь. Меря и шагнул в эту дверцу.
За спиной стук сухой раздался. Это дверь за ним захлопнулась. Огляделся Меря – ничего не видно. Вокруг то ли дым, то ли туман плавает. Сделал Меря шаг – чувствует, что сам как будто плывет в этом тумане. Не иначе, попал он в Реку-за-Краем. Ту, что раз в жизни переходят.
Раз на раз не приходится, решил Меря. А если начал плыть, плыви дальше.
Привычно плыть не получалось. Как ни колоти туман руками и ногами, все равно опоры нет. Вокруг – пустота, хоть и крашеная.
Пусть сама несет, решил Меря. Перевернулся на спину, руки на груди сложил, глаза закрыл. Чувствует – пустота его подхватила и, в самом деле, понесла. И так Мере спокойно вдруг сделалось. Устроился он поудобнее и задремал. Плывет, а ему сны снятся разноцветные, радостные, как весенние цветы. Даже пахнут по-весеннему. И кажется Мере, что сам он вот-вот расцветет – из веснушек лютики полезут, а волосы ветреницей рассыплются, руки-ноги подснежниками прорастут. Станет Меря весенним лугом. Будут девушки на нем венки плести, песни петь, будут коровы на нем траву щипать, а пастух Кётя – шутки шутить да игры выдумывать. Чудак он, Кётя… Чуднее его только чудь…
Тут Меря встрепыхнулся, глаза открыл. Вспомнил – он же здесь не просто так! Ему чудь выручать надо.
А река все несет. Так ведь насовсем унести может. Выбраться бы из нее. Только как?
У всех рек берега есть, даже у Реки-за-Краем. Одна беда – добраться до этого берега не на чем, и доплыть не получается, течением все одно на середину сносит.
Приподнял Меря голову, повертел – по-прежнему один дым вокруг.
Что есть, из того и плесть, подумал Меря. Потянул за дым – вытянулся дым в толстую нитку. Меря ухватил дыма побольше – вытянул тонкую веревку. Снова ухватил, еще больше, и получилась у него веревка толстая, основательная. Размахнулся Меря, кинул наугад в туман. Веревка натянулась. Меря ее руками-ногами обхватил и стал по ней на другой берег перебираться. Скоро, однако, веревка закончилась, а туман остался. Меря опять дыму хвать! Снова веревку свил. Так и полз, веревка за веревкой, всё дальше. Один раз не рассчитал малость, чуть не порвалась веревка, еле успел новую вытянуть.
Отдышался немного, пополз снова – чует, штанами снизу за что-то зацепился. Провел Меря рукой, а кто-то как вопьется в него зубами! Меря так и свалился с веревки, прямо на твердую землю. Добрался, значит, до берега.
На том берегу жила Белая Собака. Это она, Мерю увидев, за штаны его ухватила, а потом за руку укусила.
Стоит Белая Собака над Мерей, рычит – огромная, сердитая, глаза желтые, клыки как у Древнего Зверя, ну те, что находят иногда в полунощной земле. И эти самые клыки норовит она в Мерю вонзить.
– Сытого тебе счастья! – отвечает Меря на ее рычание. – Не поделишься ли им, не угостишь ли чем вкусным, тетушка Белая Собака?
Белая Собака так удивилась, что на задние лапы присела от неожиданности, зажмурилась и головой повертела. Со времен Первого Хозяина и Первой Хозяйки не бывало, чтобы кто ее тетушкой назвал.
– Ну как же, – пояснил Меря, садясь. – Ты мне руку до крови прокусила, так что мы с тобой кровные теперь. Кровными врагами быть не можем: я на тебя не в обиде, да и тебя не обидел. Значит, мы кровные родственники. Ты мне – почтенная тетушка, я тебе – почтительный племянник. Скажи мне, тетушка, живет ли здесь кто, кроме тебя?
Белая Собака встала, рыкнула снисходительно, словно и впрямь тетушка, – вперед пошла. Меря за ней.
Вывела его Белая Собака на зеленый луг, весь цветами усеянный. Над лугом птицы поют, среди цветов сидят три девушки, одна краше другой, – плетут венки. Увидели Мерю – подбежали, за руки взяли, все венки на него надели, так что он как будто в княжеской шапке стал, высоченной да разноцветной. Усадили на зеленую траву, медовым хлебом угощают, молоком парным, ягодами спелыми.
– Оставайся у нас, – говорят. – Ты нам полюбился. Станешь одной из нас мужем, а другим – милым братцем.
– Спасибо за честь, – поклонился Меря красавицам, – только мне ее не снесть. Мне чудь бы выручить и в наши сурты тишину вернуть. А вы себе мужей получше найдете. В доме у меня пусто да голо, я звезды считаю да о сказках мечтаю. Зачем вам такой недотепа?
Посерьезнели красавицы. Перестали улыбаться.
– Останься по-доброму, – говорит старшая из сестер, – а не то мы матушке пожалуемся. Худо тебе будет.
Снова поклонился девушкам Меря:
– Худо ли, хорошо – там видно будет, а мне в дорогу пора.
Хлопнула тогда старшая в ладоши, и все трое запели, да так жалобно, словно над покойником плачут. Зашумел над ними ветер, пригнулась к земле трава, разлетелись птицы. Смотрит Меря – мчится к лугу темное облачко. Все ближе, ближе, вот оно уже с грозовую тучу, а вот все вокруг собою покрыло, мгла сделалась, ничего не разобрать.
– Ты кто такой, чтобы меня тревожить, дочерям моим обиду чинить?! – завыла мгла. – Сейчас же выполни, что они хотят, а то умрешь тут же, скорой смертью.
Догадался Меря, что говорит с ним старуха Скоросмертица. Поклонился и ей.
– Не обижал я твоих дочек, матушка Сокросмертица. Наоборот, добра им желаю. Они хотят, чтобы я из них жену себе выбрал, а я говорю, что им мужья получше нужны. Сама посуди, какой я тебе зять? Что с меня взять? Вот и тетушка моя, Белая Собака, тебе то же скажет.
Мгла замолчала, и в молчании том оторопелость слышалась.
– Ты Белой Собаке племянник? – наконец, обрела дар речи Скоросмертица.
– Мы с ней кровная родня, – подтвердил Меря.
– Тогда впрямь мне зятем быть не можешь, потому как и мне племянник. Нет у нас обычая внутри рода родниться.
–Так и я говорю, – подхватил Меря, – плохой обычай. Дочери твои пусть из другого рода себе мужей найдут. А меня отпусти, мне чудь искать надо. Не подскажешь ли, как ее найти?
– Чудь… – задумалась Скоросмертица. – Мне она не встречалась. Можно у средней нашей сестры спросить, Долгосмертицы. Может быть, она знает.
Подхватила мгла Мерю и унеслась с ним быстрее урагана. Моргнуть Меря не успел, очутились они посреди болота. Все болото бурой ряской покрыто, белесые пузыри со дна поднимаются-лопаются, полусгнившие деревья в бурой воде стоят, и ничто нигде не шевельнется, всё неподвижное и беззвучное. Даже пузыри лопаются бесшумно.
– Эй, сестра, спишь ли? – позвала Скоросмертица. – Не встречалась ли тебе чудь?
– Не встречалась, – вздохнуло болото.
– Значит, и Долгосмертица не знает, – промолвила мгла. – Можно еще к нашей старшей сестре слетать, Лютосмертице.
– Благодарю, матушка, – вежливо отказался Меря. – Дальше я как-нибудь сам.
– Тогда иди, куда ноги идут, – посоветовала мгла. – Может, что выведаешь. А может, и нет. Мир-за-Краем велик, даже смерть его не весь знает.
Сказала, отпустила Мерю и умчалась.
Остался Меря среди равнины, такой плоской, словно на ней тесто разделывают. Только один камешек-пупырышек у ног Мери торчит, еле заметный. От него тропинка бежит, тоже еле видная. Ступил на нее Меря – тропинка бежит себе дальше. Меря на ней стоит, вокруг поглядывает, песенку насвистывает. Так и бежала тропинка, пока не уперлась в высокую гору.
Поглядел Меря на гору – она ровная, гладкая, блестящая, словно зеркало. Нигде трещинки не видать. Поглядел под гору – там лаз узкий чернеется. Меря в этот лаз протиснулся, и вывел его лаз к селищу не селищу, стойбищу не стойбищу: вся земля буграми взрыта, поверх бугров дерн положен, а в бугры лазы ведут, каждый лаз камнем привален. Меж бугров снуют диковинные шары, все в мохнатой шерсти. Шерсть жесткая, как сухой зимний куст, колючая, как ночная вьюга, тусклая, как весенний лед. Понял Меря, откуда тот клок взялся, что чудь у него из рук вырвала.
Пригляделся: у шаров ноги-руки есть и даже головы различить можно. Это они только с виду совсем круглыми показались.
– Сытого вам счастья! – пожелал Меря моховикам. – Вы, люди добрые, чудь тут не видели?
Люди добрые разом встрепенулись, и на Мерю накинулись. Повалили, связали. Стоят над ним, лопочут непонятное. Решают, верно, что дальше делать.
Вот незадача, подумал Меря. Даром, что я племянник Белой Собаки, а пропаду среди каких-то совсем скучных бугров.
Только подумал, глянь – мчится Белая Собака. Пасть разинула от подножия горы до самой ее макушки, хочет моховиков проглотить.
Те, понятно, испугались, между бугров своих мельтешат, верещат что-то.
– Тетушка Белая Собака! – крикнул связанный Меря. – Подожди их есть! Вдруг они про чудь знают?
Тетушка пасть прикрыла, потом вдруг ощерилась, подкатила к Мере лапой самый большой шар.
– Говори! – приказывает.
Шар тот оказался старейшиной моховиков.
– Ну… это.. – замялся старейшина. – Мы.. это…
Свистнул, бок почесал и руками развел.
– Ага… – поддакнули другие моховики. – Мы это…
И тоже руками развели.
Белая Собака зарычала.
– Мы хотели немножко взять, – заторопился старейшина. – Хорошо же, когда не кричит никто, не ссорится… Нечаянно все взяли…
Старейшина вздохнул. За ним вздохнули разом все моховики.
– Так это вы тишину стащили? – по-прежнему связанный Меря тоже вздохнул, только с облегчением. – В рот попалось, что лбом не доискалось. Зачем же вам так много тишины? Четверти бы на всех хватило. И вам хорошо, и мы бы без доли не остались.
– Пожадничали… – уныло протянул моховик и отчаянно заскреб по левому боку.
– Прощения у тебя просит, – пояснила Мере Белая Собака. – Простишь?
– Пусть сначала половину тишины вернут, – решил Меря.
– Мы всё вернем, – покаянным голосом проговорил старейшина.
– Всё, – теми же голосами подтвердили моховики.
– Старейшиной тебя сделаем, – продолжал умильно старейшина. – Будешь
среди нас самым моховитым моховиком.
– Спасибо за доброту, только мне старейшинство не нужно, – отказался Меря. – Но почему же вас чудь не учуяла?
– Учуяла, – ответил старейшина, опять почесывая бок. – Промолчала только. Не выдала. На озере за нашим селищем с незапамятных времен ее родичи гнездятся. Раз в триста лет детенышей выводят. Отсюда молодая чудь на все стороны света разлетается. И она тут родилась. Потому мы тут все друг другу родные.
– А где же она теперь? – встрепенулся Меря.
– На озере, – пояснил старейшина. – Решила улететь к своим, в Мир-за-Краем, подальше от расспросов да подозрений.
– Чудные вы все, – вздохнул Меря. – Может, теперь меня развяжете, раз все равно все рассказали?
Моховики Мерю развязали, к озеру сбегали, чудь кликнули. Схитрили, конечно, про Мерю не сказали. Сказали – дело, мол, есть.
Чудь явилась. Как Мерю увидела, нахохлилась сначала, топорщиться начала.
– Чудь, ты что, меня не признала? – говорит Меря, а сам улыбается во весь рот. – Идем домой, а, чудь? Я по тебе так соскучился – сказать нельзя.
Тут чудь к Мере как подпрыгнет! На руки взобралась, клубком свернулась, урчит тихонько, чухает: «Чудь, чудь». А из глаз что-то светлое катится, ну, словно роса или бисер.
– Не плачь, чудь, – говорит Меря, а сам носом шмыг. – Я тебя нашел. И тишина отыскалась. Вот же славно жить будем!
Моховики тем временем Мере тишину притащили, всю, до единой ниточки. Меря ее поделил поровну. Половину моховикам отдал, половину себе забрал. Все довольны остались. Только Белая Собака ворчала, что надо бы моховикам за воровство бока надрать, но Меря упросил ее отпустить всех подобру-поздорову. Моховики на радостях Белой Собаке поднесли гусей да уток и камень белый поставили, на котором в праздники выставляли ей угощение.
А когда Мерю провожать стали, старейшина порылся в меховой шубе и достал из нее яблоко, наполовину красное, наполовину желтое.
– Вот.. – протянул Мере. – Это… ну вот…
– Подарок тебе за то, что зла на них не держишь и тишину поделил поровну, – сказала за старейшину Белая Собака. – Это яблоко равного дня и равной ночи. Половина – день, половина – ночь, половина – лето, половина – зима. Доставай его дважды в год, и точно знать будешь, когда сеять, когда урожай собирать. Береги его. Смотри, не съешь по дороге!
Меря засмеялся, но яблоко, на всякий случай, поглубже за пазуху засунул. И
отправился домой. Плутать ему уже не пришлось, чудь короткий путь показала.
Вернулись они, а в селище вечер уже. В тишине вечерней брань и крики не смолкают. Грохоту, правда, поменьше стало. Видать, всё, что могли перебить и поломать, уже перебили и поломали.
Побежал Меря с чудью по селищу. Чудь клювом тишину на куски режет, а Меря во дворы закидывает. До глубокой ночи бегать пришлось. Зато, когда вышла Лосиха в небе пастись, такая звонкая да сладкая тишина настала – с самой лучшей песней не сравнить.
С той ночи замирились мужья с женами, свекровки с невестками, соседи с соседями. Помаленьку починили что разбили да поломали, и снова славно зажило селище. Меря дважды в год волшебное яблоко из ларя доставал. От соседей не скрывал, так что все сеяли теперь вовремя, и урожай собирали к сроку, и дважды в году устраивали пир да игры.
Всем хорошо – Мере с чудью еще лучше. Их звезды никто не тронул, а сказку не разобьешь, не поломаешь, она всегда целехонька. Вот я сказку вам испекла, и еще бы одной угостила, да к Мере тороплюсь. Подошло ему время яблоко доставать. Пора Равнодень праздновать.

Предыдущую сказку про чудь и Мерю можно найти

тут

hvedrung9.diary.ru/p221851258_skakzi-u-sinego-k...

@темы: "сам себе праздник", "сезоны", "рассказцы"

---

Игра в классики

Гумилев написал это Ахматовой. Но после "Благих Знамений" я не могу не вычитывать в них что-то совсем другое.

Нежный брат мой, вновь крылатый брат,
Бывший то властителем, то нищим,
За стенами рая новый сад,
Лучший сад с тобою мы отыщем.

Там, где плещет сладкая вода,
Вновь соединим мы наши руки,
Утренняя, милая звезда,
Мы не вспомним о былой разлуке.

А в какие известные тексты вы вкладываете свой фанатский смысл?

@темы: "мое кино", "сам себе праздник"

---

Разговорчики

Из услышанного на улице.
"Я им говорю: "Не надо мне вкус портить. Он и так у меня отвратительный!"

@темы: "мимобегом"

---

Холодный мир, горячие пельмени

Не могла пройти мимо

@темы: "сам себе праздник"

---

Полдень. В ожидании Рафика

Сентябрьский полдень набросил на квартал тонкое голубое покрывало. Серые замшевые тени дремлют прямо на дороге, нисколько не беспокоясь, что кто-то может нарушить их сон. Домохозяйки готовят обед и досматривают очередной сериал, незамысловатый, как детские кубики, но – «всё прямо из жизни!». Два соседа-пенсионера, обсуждавшие Олимпиаду в Париже и неведомо куда подевавшегося Рафика, разбрелись по домам, так Рафика и не дождавшись. Первоклашки уже пронеслись по улице с такой скоростью, будто их хотят догнать и вернуть в школу. Старшеклассникам еще рано, у них еще занятия, они еще с тоской смотрят в окно на манящее их футбольное поле. В полдень улица пустынна, даже погода вкуса шабли не выманит истинного ташкентца на улицу. На улице истинный ташкентец обретается вечером, совсем немного – утром, но в полдень – в полдень полагается есть, спать, читать, смотреть сериалы, играть с соседом в шахматы, если умный, или в карты, если подкидной дурак, – неторопливо вкушать жизнь, уверенно полагая, что в этом несколько однообразном гурманстве и заключен истинный ее смысл. А все остальное лишнее. За исключением Рафика. Его все же надо бы отыскать.

@темы: "сезоны"

---

Mr.Cat Guy

С днем рождения, дорогуша!
Ты не только великий музыкант, но и добрейший человек. Я это точно знаю. Коты к плохому не потянутся.

@темы: "love of my life"

---

Книжки и котишки

Ровно год назад я начала вести "кошачьи среды". Надеюсь, весь этот год вам было с ними нескучно, забавно и, может быть, даже тепло. А мне было хорошо от ваших лайков и комментариев. Котики и дальше будут появляться в этом дневнике — может быть, не строго каждую среду (всё меняется, и этот дневник тоже), может быть, с ними будут появляться и другие звери, реальные или фантастические, может быть, это будет не только живопись. Время покажет. А пока — последняя "кошачья среда" нынешнего года Я изрядно заморочилась, думая, что бы такое выбрать для нее. Выбор подсказала Валькирия, улегшаяся на раскрытую книгу. Пусть будут читающие коты! Тем более, что такие подборки уже есть в Сети. Почему бы им не стать на одну больше?))
Тепла и уюта вам и вашим любимцам!

Maija (aka ~moussee) "В библиотеке"



Макото Мурамацу "Старинная повесть"




Гизела Буомбергер. "Кошкин дом"



Хироко Танака. Без названия



Хиди Шаулис. "Как дрессировать своего человека"

@темы: "давайте будем нести искусство людям", "котишки"

---

Зельеварение по-намангански

Я варила зелье еще до того, как Северус Снейп сделал это мейнстримом.
Мне было десять лет, я попала из холодной Пензы в розовый и жаркий Наманган. Родители уходили на работу, бабушек, тети и двоюродной сестры рядом не было, прежние подруги остались там, куда я теперь могла приехать только летом на каникулы, новые подруги едва намечались, а вокруг — дивный новый мир, солнце, розы, абрикосы и неведомые растения, не похожие на все, что я видела прежде. Хотелось чего-то незаурядного.
Как раз о ту пору меня увлекали колдуны. Не добрые волшебники, а прям суровые лорды и леди ситхов колдуны и колдуньи. Волков вещал, что им положено зелье варить. Волкова я уважала за Урфина Джюса (хоть тот ни разу не колдун). К тому же, другие источники были с ним солидарны. Кун еще в первом классе сообщил мне, что Медея творила всяческие снадобья магического свойства. Где-то что-то проскальзывало в сказках народов мира. Асуры в индийском эпосе не чурались травы из котла. В общем, мой интерес к теме был в меру подогрет. И однажды я пошла на любимый пустырь, набрала там разных колючих и ползучих стебельков, семян, созревающих плодов каперсника, пришла домой, взял маленькую кастрюлю и учинила первый в моей жизни сеанс зельеварения Полученную в итоге жидкость мутно-зеленого цвета, в которой, как в майском супе, плавали ошметки травы (в отличие от майского супа, совершенно несъедобной) я залила в литровую банку, которую поставила на хранение под письменный стол.
Первым мои труды обнаружил папа. На его вопрос, что это, я не моргнув глазом, ответила: "Зелье". Родителям схватиться бы за сердце и отвести меня к психиатру, но мои родители, чудеснейшие люди на Земле, сказали себе: "Перерастет. В детстве все дурью маются". А мне сказали только, чтобы я пользовалась одной кастрюлей, а не всеми одновременно. Так в мое распоряжение попала маленькая кастрюля и карт-бланш на колдовство.
Я отрывалась. Ух, как отрывалась Добавляла в травки мамины кремы для рук и лица, папин одеколон, лосьоны, шампуни и пенку для ванн. Принесла из школы мел, растолкла и всыпала. Заправляла готовое блюдо специями и золой от лучин, которые делала и жгла на балконе. И ни разу не получила не то что по шее, я даже ни одного замечания не получила от родителей. Только когда банки заполонили все пространство под письменным столом, папа потребовал убрать их оттуда — они мешали работать. По удачному стечению обстоятельств, к тому времени, то есть, через полгода, я остыла к зельеварению, целиком переключившись на археологию. Поэтому не дрогнувшей рукой вылила плоды трудов своих в унитаз, а банки отнесла на мусорку. Колдовство меня уже не интересовало, меня манили библиотека царя Ашшурбанипала и ушедшие под землю города.
А чем таким, от чего окружающие могли покрутить пальцем у виска, занимались в детстве вы?

@темы: "сам себе праздник", "welcome to my life"

---

Зачиталась

@темы: "Валькирия", "сам себе праздник", "котишки"

---

Котик-бегемотик

Читаю жюльверновское "Путешествие к центру Земли" и жажду масштабов. Воображению подавай плезиозавров с мастодонтами, а окрест — соседские дитята по колено и коты-подростки, вылупившиеся из летней жары. Остается залезть в интернет и найти подходящий размерчик. Ну, вот как у японского художника под сетевым ником Ariduka55. Его котики таких размеров, что мастодонт котиком покажется. И набралось их на целую

книгу

www.amazon.com/dp/4046024321/ref=as_li_ss_tl?ie... . Как говаривал Буба Касторский: "Вы хочете песен? Их есть у меня".
Аридака (Аридука?), к слову, вполне умеет и в нормальных котиков. А еще у него есть жуткие коты-призраки, которые наверняка способны вам позвонить. Но мы сегодня — о милоте, только о милоте, пусть и немного избыточной.

@темы: "давайте будем нести искусство людям", "котишки"

---

Август. Манговый рассвет

Тишина. Сизые тени на доме справа. Манговые, сбрызнутые густым красновато-желтым соком восходящего солнца — на доме слева. В зеленых листьях блестит мокрое золото, ветки деревьев словно перевиты блестящими шнурами. Майны бегают по серо-сиреневому асфальту, играя в птичьи классики. Классики им не по нутру, им бы впору резинка пришлась. Кто в детстве играл в "резинку"? Вот для майн самая та игра, они бы рекорды в ней ставили и протащили в программу Олимпийских игр, но резинки у майн нет. Приходится во что-то благопристойное. Скворцы недовольно и хрипло кричат, срывая раздражение на проходящем мимо коте. Кот сонный, ему неохота связываться с майнухами. Он только прижимает уши и проскальзывает в кусты, где птицам его не достать.
Сосед совершает утренний ритуал. Голова всунута в пространство между поднятым капотом и начинкой авто, пальцы выбивают нервную дробь по металлу, взгляд сосредоточенно-обескураженный, словно машину человек видит впервые в жизни. Потом крышка капота захлопывается, человек садится за руль, машина легко и бесшумно трогается с места и скрывается за поворотом. Иногда мне кажется, что это ежеутреннее рассматривание двигателя — еще один способ привлечь внимание окружающих. Вот, а у меня машина! А у вас нет, бебебе!
По улице быстро шагает седовласый прохожий с маленьким внуком. Мальчик поминутно о чем-то спрашивает дедушку. У деда обреченно-отрешенный вид, которым он показывает: отсутствие внуков — непорядок, без них перед родней неловко и приятелям некем похвастать, а присутствие внуков — такая канитель...
Следом за ним пробегает дама с собачкой. Белая шляпка, короткие штанишки, грудь вперед, нижняя грудь — назад. Эта и с внуками разберется, и с целым миром впридачу. Собачка звонко лает, дама звонко кого-то приветствует, и долго еще серебряная ложка звенит о края стакана, наполненного манговым рассветом, пока ее не перекрывают вырвавшиеся из квартир дети со скейтами, роликовыми коньками, велосипедом и мячом наперевес.
Сразу столько детей можно увидеть только в конце августа. Когда лето заканчивается, а хочется чтобы его было на целый год. Когда младшие подросли, а старшие еще не повзрослели. Когда в город вернулись те, кого увозили к дедушкам и бабушкам в провинцию. В конце августа город превращается в королевство Матиуша Первого, где взрослым решительно нечего делать.
Удивительно, но в начале сентября это наводнение схлынет, и броуновское движение чинно вольется в школы. Словно августа и не было...

@темы: "я живу в красивом городе", "сезоны"

---

Мир принадлежит им

DragicaMicki Fortuna, художница из Словении, рисует всякое. Зайдите на ее

сайт

dragica-micki-fortuna.pixels.com/ — там и портреты, и пейзажи, и абстрактная живопись, и забавные картинки для детей. Работы универсальные: можно на стену в рамочке повесить (всё продается, цены указаны), можно на футболке или кружке запечатлеть. Вполне современный подход к искусству. Тем более, что большинство работ выполнено в приятной и вполне реалистичной манере. Неброские цвета, симпатичные лица, привычные предметы, кораблики в романтической дымке, домики с пальмами, весенние цветы, толстая спелая тыква... И, разумеется, котики. Спокойные, уверенно домашние, знающие, что их человек создал мир, который принадлежит только им. "Плодитесь и размножайтесь"...

@темы: "давайте будем нести искусство людям", "котишки"

---

Апокалипсис клинописью

В школе я зачитывалась книгами о глиняных табличках Месопотамии: как нашли библиотеку царя Ашшурбанипала, как переводили поэму "О всё видавшем" (вечная память Син-леке-уннини, который то ли написал,то ли переписал приключения Гильгамеша, неважно, он в любом случае сохранил их для нас). Потом эта тема надолго исчезла с моего горизонта — последние лет дцать я не получала никаких известий о новых находках или открытиях, связанных с клинописными текстами. И вот оно, свершилось. Прилетела ласточка с сообщением, что два дешифровщика вавилонских туппим почетный профессор Лондонского университета Эндрю Джордж и энтузиаст клиночтения из Японии Танигути Дзюнко перевели четыре таблички из фондов Британского музея.
Тексты возрастом четыре тысячи лет, предположительно из древнего города-государства Сиппара, попали в музей то ли в конце XIX, то ли в начале XX века, а вот руки до них дошли только сейчас. Впрочем, содержание табличек таково, что думаешь — могли бы и еще полежать. Какой-то вавилонский нострадамус напредсказал землякам всякое мрачное: нашествие саранчи, голод, войны, смерть царя и разрушение родного города. Вавилоняне вообще были пессимисты, убежденные, что их боги общаются с людьми преимущественно обещаниями вымести надоевший человейник из мироздания драным веником. А для пущей убедительности посылают лунные затмения — недвусмысленный пролог местного конца света. Жрецы с Луной дружили (месопотамский календарь был лунный) и умели рассчитывать даты лунных затмений. А заодно делали предсказания одно страшнее другого.
Тут бы сесть вавилонянам и заплакать, но... было два существенных "но".
Во-первых, пророчества в расшифрованных табличках изобилуют спасительным "если": «Если затмение внезапно затенится от своего центра [и] прояснится полностью, царь умрет, Элам погибнет...». А если оно затенится как-то по-другому, царь, хвала богам, останется, и царство не погибнет. Во-вторых, если даже все так плохо, надо быстренько провести правильный ритуал: мясца с пивком богам подкинуть, пообещать им что-нибудь ценное (земли, например, серебро или построить новый храм с разноцветным как детский мячик зиккуратом), в конце концов, подменить настоящего царя временным (боги из своей небесной дали все равно не разглядят, кто там на троне, главное, чтоб в короне). И — вуаля! — можно жить дальше, предаваясь размышлениям о фатальной неизбежности всяческих бед в жизни человека.
Такие вот невеселые таблички. Но я все равно рада, что их расшифровали. Есть повод вспомнить про собрата моего Син-леке-уннини.

@темы: "шляпа Индианы Джонса"

---

Мемы маслом

Норвежец Эспен Олсен Сотервик — тот случай, когда виртуальная реальность проникает в старые добрые "холст, масло", и речь не об абстрактных композициях, а вполне реалистической живописной манере. Он одновременно пишет сумрачные пейзажи, в которых не хватает только Пера Гюнта с ружьем и троллями за ближайшим пригорком, и участвует в отрисовке компьютерной игры. А еще он очень любит мемных котов. Им Сотервик посвятил целую серию картин. Я в мемных котиках не сильна, а вот вы наверняка их всех угадаете. Как угадаете, сразу пишите в комментарии — должна же я знать, кого так старательно искала для нынешней "кошачьей среды"

@темы: "давайте будем нести искусство людям", "котишки"