Скакзи у Синего камня

[Муравьиный лев]

С днем зимнего солнцестояния! Получайте подарки от вашего йольского котика Муравьиного льва.
Снеговик из яблок в творожном снегу — рекомендую как украшение к новогоднему столу. И не нужно ломать голову, где его потом хранить. Надежно, выгодно, практично

А еще дарю вам сказку. Первую и, надеюсь, не последнюю из цикла "Сказки у Синего камня".

Как Меря с чудьью познакомился

Когда соседи дрова на зиму рубили, в поленницы складывали, Меря звезды впрок готовил. Собирал, перебирал, хвостики увядшие отрывал, на нитки нанизывал и под крышей развешивал. Зима настала, – у Мери красота! Всё у него светом переливается. Деревянная ложка сверкает как золотая, глиняная плошка сияет, словно серебряная, и даже конопушки у Мери на носу блестят, как новенькая медная застежка.
Жить бы Мере да радоваться, но полная радость, она только в раю. А на земле то одного не достает, то другого не хватает. Вот и у Мери красиво, да холодно. Дров-то он не запас, сурт обогреть нечем. Соседи к Мере нос сунут – бррр! – и бежать. Меря им: «На звезды поглядите! Других таких спелых и на небе сейчас нет!» А ему в ответ: «К чуди тебя с твоими звездами! Тут недолго насмерть закоченеть!»
Мере, конечно, тоже холодно. Он же все-таки не Синий камень, к кому ходят предкам кланяться, он – живой Меря. Живым огонь нужен, а где его без дров раздобыть?
Поискал Меря в доме, не найдется ли сухарей. Нашел одни крошки. Собрал их в холщовый мешочек, сунул за пазуху, взял топор и пошел в лес, чтобы дров нарубить.
Пришел, стал подходящее дерево высматривать, да так и замер на месте. Уж больно хорошо! Снег не хуже звезд сияет. Старые дубы в горностаевых шубах стоят, богаче князя одеты. На молодых березах подвески серебряные звенят, как на невестах. Над ними небо синее, как праздничный кафтан, и праздничное, как медовый пирог. Меря даже забыл, что ему в лесу надо. Голову задрал, любуется.
Вдруг с верхушки самого большого дуба ком снега сорвался. Да не просто ком – целый сугроб, и прямо на Мерю упал. Оказался Меря внутри сугроба, одна шапка наружу торчит, рыжие вихры из-под нее выбиваются. В сугробе тесно, не повернуться, не шевельнуться, руки к бокам притиснуло, ноги, словно девичью косу, заплело. Что делать?
Подумал Меря, что, видно, судьба ему такая – остаться в лесу и быть снежным пугалом, Придут соседи рубить старый дуб, а он тут стоит! Стоит-то стоит, да что толку? Как он их напугает, если пошевелиться не может?
А если зарычать? Или завыть?
«Ууууууу!» – попробовал голос Меря. В тесноте сугробной голос потерялся и вышло тоненькое: «Ю!» Не пугало – заморыш-пугалёнок. Ююкает жалобно, в шапку норовит целиком залезть, чтобы от людей спрятаться. Сам залез, а ноги наружу торчат переплетенными пятками.
Меря как подумал про пугаленка, смех его разобрал. Запыхтел он. От пыхтенья снег ему в нос полез. Чихнул Меря. Снова чихнул, и еще раз, и еще. Тут сугроб не выдержал, оторвался и покатился по склону.
Долго катился. Меря уснуть успел, и проснуться, и снова уснуть, а он всё остановиться не может. Вдруг толкнулся обо что-то, перевернулся и встал. Теперь из сугроба торчат Мерины коты, а шапка с рыжими вихрами внизу очутилась.
Прежде Мере тесно было, а сейчас еще теснее. Даже чихнуть не может – разве мысленно, но от холода все мысли куда-то разлетелись. Одна осталась: если он из сугроба не выберется, соседи сурт заберут, а звезды выкинут. Сурт не жалко, пусть забирают, в нем все равно, кроме ложки, плошки да потухшего очага, ничего нет. Жалко звезды. Выкинут люди красоту – с ней уйдет радость, а без них обеих жизнь заболеет, того глядишь, совсем помрет.
От этой мысли Мере так нехорошо стало, словно кислым объелся. В жар бросило. Ага, сообразил Меря, и стал единственную уцелевшую мысль дальше думать. Как звезды в овраге за селищем валяются, как их снегом заносит, как в мире все темнее становится… Так разволновался, пока думал, так разгорячился от волнения, что сугроб изнутри таять начал. Таял, таял, пока не треснул и не раскололся надвое.
Меря из сугроба вывалился, сел и видит, что он на берегу озера. Озеро толстым льдом затянуло, берега мягким, как лебяжий пух, снегом засыпало. Вокруг сосновый лес стоит, в лесу тишина висит. Пришло Мере на ум, что неплохо бы тишину с собой прихватить. Когда соседи между собой что не поделят, или свекровь невестку бранить начнет, он им отрез тишины подарит, и снова мир.
Решив так, поднялся Меря, нашел сухую ветку подлиннее да попрочнее и начал осторожно тишину между сосен снимать. Снимет, свернет, дальше идет. Больше ста локтей намерил. Хотел еще немного тишины снять, потянул за ветку, а на ней сосулек видимо-невидимо. Под их тяжестью ветка обломилась и упала. Звон по всему лесу пошел. А на дереве что-то затопорщилось и Мере на голову свалилось. Хлопает, будто птица крыльями, кричит: «Чу! Чу!», – и дрожит: «..дь, дь, дь», – словно с перепугу клюв на клюв не попадает.
Меря это чудо с себя стащил и видит: птица – не птица, зверь – не зверь. Глаза круглые, как у совы, но не желтые, а такие, как бывает зимнее небо ранним ясным утром. Клюв гусиный. Все тело мохнатое, а перья ли это на шерсть похожи, или шерсть – на перья, не разобрать. Лапы, словно корни древесные, и не две их, а полдюжины. Крыльев и вовсе дюжина.
– Ух, ты! – обрадовался Меря такому диву. – Ты кто?
А диво с перепугу знай чухает да дидикает: «Чу! Чу!.. дь… дь..»
– Значит, ты и есть чудь, – решил Меря. – Та самая, к которой меня соседи посылали. Здравствуй, чудь! Я – Меря. Хотел тут тишины для своего селища намерить. Прости, что испугал. Я нечаянно.
Вынул Меря из-за пазухи хлебные крошки, что с собой взял, когда шел дрова рубить, протянул чуди.
– Угошайся!
Чудь перестала топорщиться. Понюхала. Поклевала. Когда половина осталась, лапой к Мере подвинула: теперь ты угощайся.
– Спасибо! – поблагодарил Меря и доел крошки.
Отряхнулся. Встал.
– Ну что, домой пора?
Домой хорошо бы, но куда идти? И далеко ли?
Вокруг ни души. Не у кого совета спросить, дорогу узнать.
Думает Меря, как быть, а чудь его лапой за тулуп тянет. Настойчиво так.
– Тебе чего? – спрашивает Меря.
Чудь в ответ крыльями замахала и головой на спину кивает: садись, полетим.
– Я же тебя раздавлю! – удивился Меря.
Чудь нахохлилась. «Чу, – ворчит, – чу!» И на глазах раздувается. Стала как шар с крыльями, вдвое больше Мери.
– Да ты волшебная! – восхитился Меря. – Значит, правду я говорил.
Говорил Меря, что сказки не врут, а люди над ним смеялись. Вышло же по его словам.
Взобрался Меря чуди на спину. Чудь крылья раскинула – полетели они, всё выше, всё дальше. Под ними – сосняки и дубравы, реки и озера, мшистые болота и еловые леса, городища и селища, равнина блином разлеглась, горы за ней сливками снега облиты. Над ними – синее небо и золотое солнце. Меря небо трогает – твердое. Не поймешь – камень, не поймешь – медь. Ногтем поскреб – прочное, ни единой царапины не осталось. Разобрало Мерю любопытство. Постучал он легонько по небу, чтобы по звуку понять, из чего оно сделано.
Едва постучал, в небе открылось окошко, а из него как ухнет гром! Как сверкнет молния!
Громовника своим стуком Меря побеспокоил. А все знают – громовнику только дай повод рассердиться. Из-за всякого пустяка гневается, словно недобрый свекор.
Начал он громом ругаться и молнии в незваных гостей швырять. Чудь так испугалась, что от страха едва Мерю не сбросила. Кувыркается, о небо стукается, еще больше тем стуком громовника сердит.
Меря в загривок чудин вцепился, натянул перья, словно узду, и закричал:
– Слышь, чудь! Молния только вниз лететь может, а ты – в разные стороны!
Чудь услышала. Перестала трепыхаться. Собралась и, когда новая молния ударила, влево метнулась. Громовник еще молнию кинул – чудь вправо ушла. Так и летает влево-вправо, крыльями машет, крутится вокруг себя, словно жернов, пока у громовника в глазах не замельтешило. Теперь он молнии наугад кидает, птицу толком не видит.
Почуял Меря, что громовник утомился. Вытащил из-за пазухи тишину, оторвал от нее порядочный кусок и говорит чуди:
– Лети вверх, прямо к окошку!
Чудь стрелой взвилась, к окошку подлетела, а Меря высмотрел в окошке громовника и кинул в него тишиной.
В тот же миг громовника сон одолевать начал. Глаза сами собой смыкаются. Зевнул он, выругался напоследок несильным громом, оконце в небе захлопнул и спать ушел.
А чудь и Меря свой путь продолжили. Больше приключений с ними не случилось, добрались они благополучно до Мериного селища.
За селишем овраг был, там чудь на землю опустилась. Меря с чуди сошел и спрашивает:
– Хочешь, чудь, в моем доме жить? Будем дружбу водить, кашу варить, сказки рассказывать, загадки загадывать, на лыжах кататься, на звезды любоваться?
Чудь кивнула и клювом до носа Мериного дотронулась. Согласна, значит.
Меря обрадовался. Но надо так сделать, чтобы никто про чудь не прознал. А то ей от любопытных да жадных житья не будет.
– Большой я тебя видел, а какая ты бываешь маленькая? – поинтересовался Меря.
Чудь стала уменьшаться и уменьшалась до тех пор, пока не сделалась размером с детеныша совы.
– Вот и ладно, – сказал Меря.
Спрятал чудь за пазуху и пошел домой.

@темы: "сам себе праздник", "сезоны", "рассказцы"

Comments

[yako-kaede]

А дров та и не нарубил. Будут вдвоём мёрзнуть

[Маримо Ю]

Муравьиный лев, дивная история ) Чудь с полудюжиной ног отдельно хороша.

[HaGira]

волшебная зимняя сказка, звезды с хвостиками - прелесть
спасибо за снеговика, сделаю такой на НГ

[Муравьиный лев]

yako-kaede,

А дров та и не нарубил. Будут вдвоём мёрзнуть

Теперь он в ответе за чудь, которую приручил, так что, дальше будет другая история))

Маримо Ю,
пока от операции отходила, она мне прямо-таки привиделась)) Со всеми перьями, крыльями и лапами.

HaGira,
спасибо
Покажи потом своего снеговичка))