Узелок

Ок-ота - тишина, зачерпнутая в ладони, ломтями нарезанный свет, на меду настоянный воздух. И эта старая шелковица, которую Время, подслеповато щурясь, вяжет в узлы корявыми пальцами — укладывает в древесную котомку прощедшее, настоящее, будущее... Выводит на тяжелой коре знаки, при виде которых возникает странное чувство - вот сейчас тебя окликнут, и ты рванешься на голос, будешь идти в зарослях неведомых трав и потеряешься в них. Будешь идти и идти за неясной, тревожащей сердце мечтой, пока не соскользнут узлы, завязанные Временем, не распрямится старое тутовое дерево и не начнется совсем другая история.

P.S. "Ок-ота" дословно переводится как "Белый отец". Точнее перевести как "Белый старец" или "Белый (светлый, благой) наставник". Это древнее, явно домусульманское место поклонения силам природы, которое поздняя традиция связала с неким безымянным суфием, исцелявшим безнадежно больных. За исцелением сюда и до сих пор приходят, правда, уже совсем редко.

@темы: "легенда и символ", "дорога"

---

Хоббиты и драконы

Если одним ясным весенним утром отправиться сначала по ахангаранскому шоссе, а затем по проселочной дороге вдоль берега маленькой предгорной речки Кандырсай, то вы будете ехать, идти, болтать с друзьями... и не заметите, как попадете в Шир.
Вот еще недавно были вполне себе привычные сельские дома, и линия электропередач, и машинки, и все такое, и вдруг взгляд выхватывает зеленые холмы, которые выглядят как заправские хоббичьи норы, только круглых дверей не хватает. Рядом — холмы побольше, поразительно похожие на притаившихся драконов: вот сейчас откроется раскаленным углем светящийся глаз, окинет вас ленивым взглядом и снова угаснет. Здешним драконам нет дела до людского мельтешения. И до мохноногого народца тоже дела нет. У здешних драконов свой ритм жизни. Их ночь еще не прошла, их сон еще длится.
А когда вы будете проезжать мимо самого большого холма, может быть, услышите низкий равномерный гул, словно звук огромного гонга, и увидите серебристые звезды, узорной сетью рассыпавшиеся по зеленой траве.
Здешние холмы — живые. Они дышат. Они готовы открыться и открыть свои тайны. В затененных ложбинах, в яшмовой траве меж белых камней движутся легкие тени. То ли танцуют, то ли так беседу ведут. А сверху потоком льется солнце, и золотой его свет сливается с серебряными звездочками — тенями древнего городища Суйритепа, заключенного в зеленое тело холма.
Окажетесь в Ташкенте — побудьте здесь. Может быть, вам откроется что-то еще более удивительное.

P.S. Мои снимки никак не передают увиденное, но холмы и впрямь выглядят совершенно фантастически. Я в них влюбилась.

@темы: "легенда и символ", "дорога"

---

Встреча

Кошку бросила воля чужая,
на руках она знобко дрожала, —
дервиш нес ее, словно ребенка,
осторожно к груди прижимая.

Сабит Мадалиев

С поэтом Сабитом Мадалиевым я познакомилась в начале 90-х. Он был тогда главным редактором литературного журнала "Звезда Востока". А на прошлой неделе состоялась презентация его переводов на русский язык жизнеописаний знаменитых суфиев, сделанных Алишером Навои.
Сабит совсем белый стал и совсем-совсем суфий. Небо в глазах плещется.
А кошка в рубаи, похоже, его собственная. Мне говорили, у него жила дома кошка. Спала на его рукописях.

@темы: "слово и образ"

---

Выкинули

воскресенье, 09 апреля 2023 в 12:51

Пишет LenaElansed:

помогаю информационно
Москва, МО. Породистый кот на улице после смерти хозяина. Наследники выкинули.
Контакты для связи vk.com/id161055648 (автор поста Катюшка Аникеева)

Катюшка Аникеева
5 апр 2023 в 21:59
SOS!!!!! Может кому-нибудь нужен домашний любимец кот белый породистый вислоухий!!!!! В добрые руки, хозяин умер, родственники не берут его, ходит по улицы, мы подкармливаем, но взять себе не можем так как у самих две кошки!!! п. Сельхозтехника. Подробнее в лс.









#Спасите_кота #Белый_кот #Породистый_кот #Вислоухий_кот #Нужен_дом #СрочноНужнаПомощьКоту

@темы: "перепост"

---

Менестрель

Апрель — менестрель. На виоле играет, любовь воспевает. В солнце влюблен. Скроется солнце за тучами — плачет тревожным весенним дождем, капюшоном тумана укрывается. Сквозь завесу, тонкую, как благовония, смешанные с ядом, блестят фиалковые очи. Прозрачные руки держат у сердца виолу, укрытую зеленым плащом с огненно-алой каймой. Вслушайся — в шуме дождя, за три мира от тебя, и совсем рядом, песня звучит. Это Апрель о любви своей тоскует.
"Уж эти мне влюбленные! — ворчит старик Весенний ветер. — Только и знают, что сырость разводить!"
Дохнет ветер сердито, промчатся тучи — выглянет солнце. Апрель убирает капюшон, и от сияния бело-золотых волос его светло становится на прогалинах в горных лесах, на полянах, где зацветает земляника, в бирюзовых гротах у нефритовых озер. Громче слышится виола. Вторят ей горлинка, дрозд и перепелка. В горах тюльпаны распускаются, в степи маки зацветают.
Это Апрель о любви своей радуется.

@темы: "сезоны"

---

Летит как пух от уст Эола

Валькирия вспомнила, что она валькирия, и кошка на ветке, и вообще, кошки — те же птицы, только хвост длиннее!
И затеяла новую игру. Она перепархивает с дерева на дерево, а за ней порхают ее кавалеры
(кавалеров запечатлеть не удалось).

@темы: "Валькирия"

---

Кто в доме кот!

У всех коты хотят играть и гулять в 01.30 ночи, или я одна такая успешная?

@темы: "Валькирия"

---

Звезды

Небо устлано лепестками звезд,
ночь пропитана ароматом звезд.
В цветнике небесном гуляют ангелы
и плетут венки из мерцающих звезд.

@темы: "слово и образ"

---

Ташкентская весна

@темы: "сезоны"

---

По следам кошачьих лапок

"Мужик-ота?!" - озадаченно переспросил таксист. "Мушук-ота", - повторила я, пытаясь удержать на лице нормальное выражение. Но от этих попыток мой голос просел, и я забулькала, как горлица на весеннем припеке. "Это точно в Тойтепа?" - в глазах водителя читалась обреченная готовность вызвать, в случае чего, "скорую". "Ага, - я уже отдышалась от приступа веселья. - Давайте сначала. Мушук-ота - святое место недалеко от центра Тойтепы, которая сейчас Нурафшон. Поищем?"
Долго искать не пришлось. Водитель - добрейший, к слову, человек, - переговорил по телефону с тойтепинской родственницей и к тому моменту, когда к месту встречи подъехала моя подруга, мы уже знали, где располагается маленькая усыпальница покровителя кошек ("мушук" по-узбекски - "кошка") .
Удивительное место. Может быть, самое удивительное из всех, что я видела доныне. Вы не найдете здесь даже намека на пышность, блеск, величие, на попытку произвести впечатление и соблюсти имидж. Здесь тихо, аскетично и тепло, как если бы то была не гробница, а жилье вполне себе здравствующего суфия. Кажется, это он сам, своими руками укрепил изнутри купол мавзолея деревянным каркасом, напоминающим одновременно вьетнамскую шляпу, крышу африканской хижины и оттопырившегося паучка Ананси. Кажется, это он только что вышел в недвижную, залитую солнцем дремоту двора и вот-вот вернется, а кошки топчутся по зеленому покрывалу, оставляя на нем отчетливые следы испачканных в глине лапок. Говорят, такие следы появляются на его могиле каждое утро, но никто еще не видел кошек, которые их оставляют. А я воображаю картину: хоровод разномастных котиков вокруг человека со смеющимися глазами, и кто-то из пушистых улегся у него на плечах, кого-то он на руки взял, а вокруг - щербатые глиняные миски с едой и хитрые игрушки, которые хозяин здешних мест смастерил, чтобы позабавить своих питомцев.
Он - здесь. С ним можно поговорить, пошутить, улыбнуться. Побывав у Мушук-ота, я поняла, почему наша поездка началась с курьеза. Он любит такие ситуации.
Его можно спросить о кошках и о своей жизни, и обо всем мире, ведь каждый по-настоящему добрый человек обретает способность быть везде и оставаться там, где ему было лучше всего.
О Мушук-ота не сохранилось никаких достоверных сведений. Никто не знает, в каком веке он жил, как было его настоящее имя, но так ли это важно? Важно, что он любил и спасал бездомных кошек и собак, умел находить общий язык с дикими животными и самим своим прозвищем напоминает о нашей обязанности сочувствовать и помогать тем маленьким, которые без нас просто не выживут. Важно, что он жил, а еще важнее - что живет. Рядом. Сейчас. Это можно почувствовать, если вы приедете в Тойтепу, которая сегодня Нурафшан, и отыщите это невероятное место.
Спасибо тебе, таинственный безымянный покровитель кошек, за нашу поездку! Я очень хочу побывать у тебя снова.

Те самые следы



Та самая крыша



Могила покровителя кошек



Фрагмент интерьера



Фрагмент внешнего вида

@темы: "вставай, переходим эту реку вброд", "легенда и символ"

---

Человек и пространство. Часть III. La granda belezza

Пространство для себя обладает характерной чертой – оно и замкнуто, и открыто. Мы не пускаем посторонних в свой дом и остро реагируем, когда нарушают наши личные границы. С другой стороны, даже в пределах дома мы не изолированы от мира глухой стеной, а частная жизнь хотя бы частично оказывается на виду у ближайшего окружения.
Для звезды мирового масштаба открытость личного пространства становится фатальной нормой. Ты под прицелами объективов и любопытных взглядов – в баре, клубе, на пляже, ночью и днем, всегда и везде.
Одни артисты в такой ситуации выстраивают глухую стену между собой и другими, как это сделала Грета Гарбо. Другие (например, панк-рокеры) выбирают предельную открытость: знайте о нас всё, пока вас не стошнит!
Есть и третий путь, на мой взгляд, самый любопытный: превратить пространство для себя в предмет творчества. Жить так, будто каждый день – глава романа, куплет песни, эпизод из фильма. Тогда и обсуждать будут не тебя, а главного героя некоего условного произведения. Тогда твоя частная жизнь окажется спрятанной в жизни «художественной» – ни дать ни взять, китайский шарик, в котором спрятан другой, а там, внутри, еще один, и ни швов, ни разъемов, и не разгадать, как вообще возможна подобная конструкция.
Частная жизнь Фарруха Булсара, о котором, безусловно, можно собрать какие-то сведения и попытаться сложить их в связное повествование, остается спрятанной в жизни Фредди Меркьюри – а это имя не просто сценический псевдоним. Фредди Меркьюри – и реальный человек, и художественный образ. Неотделимость одного от другого означает невозможность для исследователя выяснить, каким был «настоящий» Фредди. Более того, невозможно даже выяснить, когда появился «Фредди Меркьюри», то есть, артистическое «я», закрывшее, как щитом, человека с конкретной датой рождения. Возможно, еще в интернате.
Нельзя забывать, что мы имеем дело с мастером интерпретаций. Он хотел, чтобы люди интерпретировали его песни, и он также оставлял за ними право интерпретировать его жизнь. В его «пространство для себя» всё равно никому доступа не было, оно осталось действительно личным и неприкосновенным.
Это не означает, что Фредди притворялся (хотя песня The Great Pretender ему подошла, как никому другому). Он всего лишь позволял интерпретировать легенды, возникавшие вокруг его сценического образа, не опровергая и не подтверждая их. Можно сказать, что он такой, каким вы захотите его увидеть. И что вы никогда не увидите его таким, каким он был сам для себя. Если честно, мне хотелось бы иметь такое же личное пространство, но не выйдет – подобное получается у единиц. У тех, кто обладает талантом создавать произведение искусства из собственной жизни. Пространство для себя как полотно художника-прерафаэлита или ваза от Rene Lalique. Что может быть лучше?
Центром всякого пространства для себя является дом. Если для артиста сцена – это дом, то верно и обратное – дом как продолжение сцены. В своем творчестве Фредди соединял разные виды искусства, в своем доме он тоже стремился к гармонии противоположностей. Приобретенный им в 1980 году особняк в неогеоргианском стиле был переделан так, чтобы стало просторнее. Простор необходим Фредди не меньше, чем музыка, и, в то же время, ему необходима «ореховая скорлупа», о которой шла речь в начале нашей истории. Необходимо чувство защиты, закрытости от внешнего мира, которое он когда-то испытывал в семье. Гарден Лодж, окруженный садом, огороженный стеной, – поистине, простор под защитой крепости. Обстановка внутри этой «крепости» тоже являет собой единство противоположностей. Только один пример – коллекция произведений искусства, собранная Фредди. Образцы викторианской живописи – гладкий мазок, тщательно выверенная композиция, неяркие, изысканные тона, а в другой части дома – жаркие краски уроженца Ямайки Руди Паттерсона, работавшего в стиле примитивизма.
Простор и замкнутость, изысканность и яркость, оживление (в доме часто бывали гости) и уединенность последних лет – Гарден Лодж словно зеркало отражал характер хозяина, и в этом он похож на всякое пространство для себя. Но есть то, что делает его уникальным – эстетическая ценность этого пространства. Гарден Лодж – не просто «мой дом – моя крепость» и не просто сокровищница, в которой владелец хранил коллекции картин и сувениров. По меткому замечанию Питера Фристоуна: «Это был не просто дом, а полотно, на котором он (Фредди – прим. авт.) писал свою жизнь». Дом стал воплощенной идеей красоты как сотрудничества, содружества разных, порой противоположных ее воплощений, той красоты, которую Фредди искал не только в открытом пространстве творчества, но и в недоступном публике «пространстве для себя».
И здесь завершается наше путешествие. Александр нашел свой источник бессмертия, имя которому – пространство красоты. Красота есть гармония противоречий. Эта гармония вызвала к жизни Bohemian Rhapsody, Barcelona и множество других любимых нами композиций. Она создала сценический образ не только Фредди, но и Queen в целом. Она была осью, вокруг которой вращались концертные выступления группы. Она лежит в основе клипов к квиновским хитам. Сумма эстетических противоречий, сведенных к единому художественному знаменателю. Не то же ли самое мы встречаем в мифах о героях, преодолевающих пространство в поисках зримой красоты – Грааля, Жар-Птицы, Елены Прекрасной? Вместе с обретенной красотой они получают некое волшебное пространство – сказочную страну, владыками которой становятся. Фредди с поразительной точностью повторяет в своей жизни этот миф о поисках красоты, с одним кардинальным отличием. Он, king of Queen, не находит, а создает пространство, в котором красота выступает условием свободы, а свобода дает простор красоте. Он создает мифологему нового века, и это выводит отношения человека и пространства на новый творческий уровень.

Часть II —

тут

hvedrung9.diary.ru/p221575757_chelovek-i-prostr...

@темы: "love of my life"

---

Человек и пространство. Часть II. Masterstroke

Со стороны творчество представляется состоянием идеальной свободы. Никаких ограничений, предписаний, запретов и требований. Полет птицы в небе, высота которого зависит исключительно от величины и силы крыльев. Красивый образ. Кого он не увлекал?
Однако вернее будет сравнить творчество не с полетом феникса, а с путешествием мифологического героя. У всех таких путешествий есть характерная черта: персонаж движется в пространстве, которое кажется абсолютно открытым (ни указателей, ни ориентиров, ни примет человеческого жилья), на деле же состоит из ряда закрытых миров (дремучий лес, пещера, замок великана, избушка бабы-яги). В каждом из этих миров герою приходится соблюдать более строгие правила, чем в обычной жизни (задавать ритуальные вопросы, произносить магические фразы, совершать символические действия), отвечая головой в случае ошибки. А вне этих закрытых миров – хаос «Пикника на обочине» братьев Стругацких, небытие, из которого нет возврата.

Открытое пространство как сумма закрытых миров – такой образ мы встречаем в мифологии, и он прекрасно передает одну существенную особенность искусства. На протяжении тысячелетий, от своего возникновения до второй половины XX века, искусство очень походит на мартиновский Вестерос: вот цивилизованные «мы», вот варвары-дотракийцы, с которыми почти нет контакта, а вот легендарная Стена, за которой живут одичалые, и с ними контакта уже нет вовсе. Даже беглый взгляд на историю культуры показывает неодолимые, кастовые барьеры между сакральным искусством Церкви и карнавальным – ярмарочной Площади, между церемонными развлечениями королевского двора и ничем не сдерживаемым весельем деревенского праздника, мистерией и кукольным балаганом, органной музыкой и игрой на волынке, станковой живописью и лубком – любым «высоким» и любым «низким». Причем, «высокое» искусство не только решительно отделено от «низкого», но внутри него самого существуют градации и деления, незыблемые и непререкаемые: в жанре средневековых «видений», включая великую Дантову поэму, нет места смеху, в классицистической трагедии не допускаются комические элементы, и даже в XX веке переодевание античных и шекспировских героев в современный костюм вызывало неоднозначную реакцию критики.
Справедливости ради, эти преграды периодически пытались штурмовать. В XIX-м и, особенно, XX веке происходит настоящий прорыв, «аристократический» по своей природе. «Высокое» искусство снисходит до своего прежде «неприкасаемого» собрата, соглашается воспринять некоторые элементы народного (или массового) творчества. Так, появляются музыкальные произведения, не только основанные на музыкальной обработке народных танцев, но и сознательно популяризирующие их. В XX веке дело заходит еще дальше – становится возможным синтез классики и популярных жанров (вспомним «Голубую рапсодию» Гершвина или хореографию Бежара с его принципом коллажа и использованием элементов кино, телевидения и массового шоу). Но пока это все тот же спуск Орфея в аид, интерес «классиков» к «современникам». Чтобы сделать пространство творчества действительно открытым, необходимо еще и обратное движение – от популярной, массовой, «низовой» культуры к «высокой». Было ли это возможным? Казалось, что – нет. Казалось, те же рокеры только и делают, что пытаются взорвать изнутри любую гармонию, от традиционной морали до музыкальных вкусов. Казалось, их передергивает от одного слова «классика», и они никогда не пойдут на контакт с ненавистным им миром «снобов»! Так думали все – до 1975 года. Когда появилась «Богемская рапсодия».
Но еще до этого – задолго до этого – автор Рапсодии столкнулся с проблемой открытой творческой среды как варианта закрытого пространства. Столкнулся почти сразу после переезда семьи Булсара в Англию.
Здесь необходимо прояснить одно существенное обстоятельство. Есть точка зрения, согласно которой Фредди встретился в Англии с расизмом и, чтобы избежать насмешек самому и уберечь от них своих близких, избегал в интервью воспоминаний о детстве и уклонялся от контактов с бывшими друзьями по Занзибару и Индии. Могло быть что-то подобное? На бытовом уровне (кто-то что-то кричал вслед, привязывался на улице) – скорее всего, да. Но не в художественном колледже, где он учился, не в рок-группах, участником которых был, не среди друзей-студентов, с которыми «на паях» снимал квартиру. Не в творческой среде в целом. Совершенно точно – нет. Убежденным хиппи, фанатам Джими Хендрикса, искателям истины (в том числе, в восточных философских системах) было, простите, фиолетово, какая национальность прописана в документах товарища Фредди. И если Фаррух стал Фредди еще в детстве (его и в семье так звали, а потом и в школе), то фамилию он сменит только в 1971 году, выступая до этого в двух рок-группах как Фредди Булсара.
Но Фредди точно знал, что добьется славы. Бывает у гениев такое интуитивное предчувствие. Как тут не вспомнить, что, по утверждению одного из знакомых молодого Булсара, Пола Хамберстоуна, Фредди говорил: «Наступит день, и я стану таким же великим, как этот парень (Джими Хендрикс – прим. авт.). Нет, я превзойду его…». Или воспоминание Криса Смита, сокурсника по колледжу в Илинге, о знаменитых словах Фредди: «Я не буду звездой. Я стану легендой». Уже до переезда в Англию Фаррух Булсара знал, в какой сфере хочет славы – в музыке, вернее, рок-музыке. По мере того, как в Англии эта уверенность крепла, крепло и понимание, что есть слава, основанная исключительно на твоих способностях, и та, что держится на любопытстве публики к твоей жизни. Слава второго типа неизменно несет в себе привкус несамостоятельности: ты как будто проходишь по «квоте», получая дополнительный балл за детство в экзотическом антураже. Вот этого Фредди совсем не хотелось. Ни спекуляций на восточной теме, ни любопытства, ни «дополнительных баллов». Он хотел, чтобы аудитория оценивала исключительно его способности. Он слишком долго жил в закрытом пространстве дома, школы, общества со строгим жизненным укладом. Теперь ему необходимо по-настоящему открытое пространство. И он расчистит его, начав с себя. Всю жизнь Фредди неуклонно следовал этому решению, и, надо признать, добился цели. Все подробности биографии посыпались только после 1991 года, после смерти Меркьюри. При жизни люди куда больше знали о его песнях, чем о нем самом. «Чистая» слава, слава в духе Греты Гарбо, – как он и хотел.
И вот теперь, наконец, о главном. Славу принесли не только выдающийся вокал Фредди и его артистические способности, но – в той же мере – работа по превращению закрытых творческих миров в действительно открытое пространство.
Это работа на много лет, и начинается она еще до «Королевы». Послушайте запись композиции 1969 года под названием Green, которую Фредди сочинил и исполнил в составе группы Ibex (Wreckage). На первый взгляд, перед нами типичная рок-баллада. Но в ее мелодии есть неожиданный простор, несвойственный традиционной балладе с ее устоявшейся четкой структурой (включая всеми нами любимую Love Of My Life). В Green еще нет музыкальных экспериментов, но для них уже предусмотрено место: в проигрыше между куплетами не только возможны, но прямо просятся хоровые вставки – как в «Рапсодии».
Green – tabula rasa, неведомая земля, перекресток, откуда можно отправиться по хоженой, простой и понятной тропе и выстроить в ее конце еще один замкнутый мир, или сделать реальностью мечту об открытом пространстве. Не только найти свой стиль, но и создать собственный жанр, на котором, говоря словами Фредди, «ярлыки не держатся».
Первый же альбом Queen, ставшей для Меркьюри группой всей его жизни, показывает, какой из двух путей выбрал наш борец с преградами. Из пяти композиций, написанных Фредди, три – Great King Rat, Liar и My Fairy King – смотрятся как недвусмысленные заявки на синтез рока и оперы. И это не рок-опера, а совсем новое явление, для которого неплохо бы придумать специальный термин
Приглядитесь к Great King Rat, одного из ранних и все еще недооцененных творений Фредди. У этой композиции, вышедшей почти за четыре года до Bohemian Rhapsody, чуть ли не такая же сложная структура – вступление, основная часть, состоящая из двух «актов», долгий инструментальный проигрыш, финал. В конце второго «акта» отчетливо проступает балладный мотив, «тишина» которого сменяется драматической борьбой вокальной и инструментальной партий. Наконец, мы видим заявку если не на «хор из семидесяти голосов», то уже на многоголосие. История про короля крыс – это оперная ария в формате хард-рока, монолог Мефистофеля в джинсах и с электрогитарой. Подчеркну, именно Мефистофеля, а не Джокера, например. Фредди стремится расширить границы рока, сочетая его с элементами классического музыкального наследия, в отличие от многочисленных коллег по цеху, которые всеми силами пытались от этого наследия уйти.
Одновременно Great King Rat – самодостаточная музыкальная драма с завязкой, кульминацией и развязкой, и такая самодостаточность тоже требует (как и в случае с Рапсодией) отдельного термина. Great King Rat – больше. чем песня. Это не картинка из жизни или чувство, переданное с помощью слов и мелодии, а драматургическое действие, в котором меньше, чем за шесть минут мы успеваем пережить переплетения судеб, столкновения характеров, проблему выбора, роковой конфликт и трагическую развязку. Что, в конечном счете, тоже отсылает нас к опере – или к тем площадным представлениям, которые проходили в средние века и всегда сопровождались музыкой (может быть, поэтому Great King Rat у меня стойко ассоциируется с брехтовским театром).
В том же ключе написан Liar с его не менее сложной структурой и драматизмом совсем не песенного – театрального плана. В Liar уже найдены такие приемы из Bohemian Rhapsody как имитация хора, знаменитая перекличка хора и солиста, «круговое» движение музыки в хоровом эпизоде, вызывающее почти физическое ощущение, что герой мечется в замкнутом круге, и – вишенкой на торте – затихающий, как будто гаснущий голос солиста в финале.
Во всех упомянутых композициях слышатся отзвуки разных оперных традиций. Great King Rat вызывает ассоциации с партиями Мефистофеля из «Фауста» Гуно, Liar приводит на память сцены из моцартовского «Дон Жуана», а более короткая и «прозрачная» My Fairy King самим названием, образами и музыкальным строем заставляет вспомнить «Королеву фей» (Fairy Queen) Генри Пёрселла. Ни в одной из трех песен нет прямых отсылок или заимствований из упомянутых опер, но ассоциации от этого никуда не деваются и не становятся менее стойкими. Особенность музыкального новаторства Меркьюри в том, что он включает в свои композиции не фрагменты популярных классических произведений (как поступит следующее поколение музыкального шоу-бизнеса), а приемы, идеи и самый дух классики, органично совмещая их с приемами, идеями и духом рока.
Подобный подход не мог рассчитывать на популярность: для того, чтобы оценить Great King Rat, Liar или My Fairy King, в них нужно вслушиваться, кроме того, нужно иметь хотя бы поверхностное представление о музыкальной культуре в целом. Вроде бы проигрышный путь, когда речь идет о шоу-бизнесе. Только Фредди и не думал с него сворачивать. Да, он сочинял и другие вещи – простые по форме, ритмичные рок-композиции, прекрасно вписывавшиеся в многожанровый репертуар Queen, но уже в следующем альбоме группы (Queen II) появляется March Of The Black Queen. Музыкальная ткань Марша Черной королевы более цельная, чем ранние опыты Фредди, и, в то же время, она богаче оттенками, «переливами» мелодии, она обретает блеск и плотность золотой парчи. И это новый уровень художественного синтеза: перед нами не только музыкальное и драматургическое, но и, в определенном смысле, «живописное» произведение: несмотря на отсутствие клипа, слушатель легко может нарисовать в своем воображении Черную королеву и ее спутников, представить цвета их нарядов, обстановку, в которой происходит действие. Самое поразительное, что, вопреки своему названию, композиция рождает ощущение простора. Это не марш Монтекки и Капулетти (по-настоящему маршевое здесь только вступление), а «Полет валькирий». Черная королева отнюдь не тяжеловесна. «Летящие» музыка и голоса создают образ вихря, несущегося над землей, ничем не скованного, не ограниченного. Благодаря такому эффекту March Of The Black Queen, несмотря на сложность построения, кажется написанной на одном дыхании. Музыка как будто говорит, что жизнь всегда находится в движении, ее невозможно остановить, загнать в жестко определенную форму, встречаемся ли мы с добром или злом.
Простор, движение, свобода – главные ценности для Фредди, главные пункты его музыкальной этики и главная цель, к которой он стремится, представляя слушателю все новые облики открытого пространства. Человек с дипломом дизайнера может наполнить музыку красками, а может превратить песню в рассказ о картине: в песне, одноименной произведению художника Ричарда Дадда The Fairy Fellows Masterstroke, слова вплоть до мелочей передают содержание картины, а музыка в точности воспроизводит ее тревожное, почти галлюцинаторное настроение.
Говоря языком кино, Фредди все время ломает четвертую стену, стараясь найти тот идеал, где все эпохи, виды и формы искусства будут не только сосуществовать между собой на равных, но и превратятся в единое целое. Наиболее близко ему удалось подойти к своему идеалу в 1975 году, в Bohemian Rhapsody.
Рапсодию можно назвать кульминацией по-настоящему открытого пространства. Это не значит, что после нее Фредди прекратит поиски или перестанет отменять границы. После 1975-го будут Somebody To Love – «маленькая опера» в стиле соул и It`s A Hard Life, чье вступление заимствовано из «Паяцев» Леонкавалло. Будет альбом Barcelona с ее роскошной музыкой и поразительным по внешнему противоречию и внутреннему единогласию дуэтом Меркьюри-Кабалье. Будет «вокальная симфония» Was It All Worth It c альбома The Miracle. Будет, наконец, Innuendo, в которой опыт Рапсодии получает новую глубину. Свое путешествие по открытому пространству Фредди не оставит до конца жизни. Но Bohemian Rhapsody стала идеальным выражением самой сути такого пространства, где снятие границ между классическим и массовым искусством приводит к неповторимому по своей красоте и совершенно новому результату. Рапсодия – не грейпфрут, полученный в результате скрещивания классики и рока. Она – философский камень, итоговое звено в цепочке волшебных превращений, подвластных только искусству.
Рапсодия выступает квинтэссенцией прежних музыкальных находок Меркьюри. Именно в ней эти находки получают наиболее полное и гармоничное воплощение. По сложности она превосходит все, что Фредди создал ранее. Процитирую найденную мной на просторах интернета работу студентки Новосибирской государственной консерватории имени М.И.Глинки К.Телегиной и доцента Ю.Антиповой «Претворение барочных принципов в «Bohemian Rhapsody» группы «Queen»: «Каждый из шести разделов (Рапсодии) представляет отдельный музыкальный жанр и стилевую манеру (опера, баллада, хорал, инструментальная импровизация, романтическое прелюдирование, хеви-металл). Строение композиции отсылает, с одной стороны, к жанру рапсодии, расцвет которой связан с романтической эпохой. С другой стороны, очевидны пересечения с импровизационными по типу мышления жанрами барокко (токкаты, фантазии, фуги, в которых в свободном потоке сменяли друг друга речитативные, фугированные, прелюдийные, танцевальные, с эффектами эхо или перекличек, и многие другие эпизоды)». При этом Рапсодии присущи цельность и гениальная моцартовская легкость, делающие ее такой привлекательной для слушателей самого разного уровня подготовки. Она так же живописна, как и Марш Черной королевы, и также рождает ощущение безграничного простора, взгляд на землю с высоты, но если Черная королева – это вихрь, то Рапсодия – парение орла над рекой, впадающей в океан. В этой широте действительно есть что-то от Гершвина, И все же, это не Гершвин, и не Моцарт, не прямые «цитаты» из классиков, а масштаб восприятия мира и полнота жизни, присущие классике в целом. Как ни парадоксально, но рок-музыка, главным своим принципом провозгласившая свободу, сама себя неизменно загоняла в жесткие границы протестного настроения. Фредди одним из первых понял, что нельзя вечно смотреть на жизнь из-за баррикад, и в Рапсодии поднялся над всеми возможными баррикадами искусства.
В том числе, он снес баррикаду традиционно понимаемого содержания песни. Bohemian Rhapsody – образец «смерти автора». Возможно, Фредди читал эссе Ролана Барта во время учебы в Илингском художественном колледже или, как минимум, слышал о нем от преподавателей и сокурсников. Несомненно одно: идея французского философа о праве читателя самому интерпретировать текст, не могла не привлечь человека, для которого многозначность смысла и множественность интерпретаций являлись одним из необходимых условий творческой свободы. Человека, который добился переименования группы из Smile в Queen, поскольку последнее название, по его же словам, «отрыто для интерпретации». Рапсодия точно так же открыта для интерпретации. Она – сад ветвящихся дорожек, идеальный роман, в котором столько же сюжетов, сколько и читателей. «Rhapsody – одна из тех вещей, которые дают простор воображению, – говорил Фредди. – Мне кажется, ее просто надо послушать, подумать и открыть какой-то свой смысл».
С Bohemian Rhapsody Фредди обнаружил новые возможности синтеза форм. Клип к этой композиции открыл эру музыкальных клипов как средства прочтения новых смыслов – из иллюстрации к тексту он превратился в ключ к индивидуальному прочтению. У клипа к Bohemian Rhapsody нет сюжета, но видеоряд порождает столько аллюзий на самые разные культурные феномены, что воспринимается как видеоэссе о пространстве культуры и творчества. Этот клип тоже – «одна из тех вещей, которые дают простор воображению».
Наконец, говоря о Рапсодии, нельзя обойти молчанием еще одну особенность композиций за авторством Фредди Меркьюри. Они хореографичны. Они легко вписываются в понятие современного балета. Это подтвердил сам Фредди, исполнив в 1979 году под собственную музыку номер с Королевским балетом на благотворительном гала-концерте в пользу детей с особенностями умственного развития. «Насколько я помню, это был единственный случай, когда рок-н-ролл рискнул приблизиться к миру балета», – вспоминал Фредди. Сам же он, говоря словами Сида Вишеса, вполне сознательно «нес балет в массы», то напоминая о нем сценическими костюмами, то обращаясь к Фавну Нижинского в клипе I Want To Break Free. Об этом клипе много говорено, но все говорящие, увлекшись обсуждением музыкантов-мужчин в женских нарядах, упускают из виду главное. Видеоряд к I Want To Break Free, с отсылками к одному из самых популярных английских телесериалов и к одной из самых культовых хореографических постановок – это буквально прокламация идеи Фредди о диалоге массовой и «высокой» культуры. Опять дающая возможность нового пространства – нового прочтения того, что создано по обе стороны баррикад.
Я никогда не закончу эту главу, если буду разбирать всё творчество Фредди, но мне совершенно необходимо остановиться на альбоме Barcelona. Записанный вместе с Сеньорой – великой Кабалье, он стал музыкальным романом о пространстве. Первая же композиция, одноименная альбому, говорит нам о городе – Барселоне, и о Городе – рае, который вне времени и места, но в котором находится время и место каждому влюбленному, мечтателю, поэту. Дальше слушателя ждет путешествие через страны и культуры – здесь будут японские мотивы, испанские, будет соул и композиция The Fallen Priest, которая одних заставит вспомнить «Поющих в терновнике», других – «Собор Парижской Богоматери», а вместе – ощущение многообразия мира. Не смотря на то, что композиции альбома не связаны друг с другом, они представляют единую историю о поиске человеком своего идеального пространства, о создании им того незримого, внутреннего эдема, который не привязан к конкретной географической точке, но вполне может быть в ней воплощен. Земной, узнаваемый мир, и мир грез, в котором сбываются все мечты о свободе. Мир сцены, где только и возможна открытость искусства.
Сцена – вот ключевое слово к творчеству Фредди Меркьюри. Он превращал в сцену студию звукозаписи, где «королевичи» работали над очередным альбомом, и переполненный стадион, и выступление на телевидении. В этом кроется один из секретов оглушительного успеха Queen на благотворительном мега-концерте Live Aid, когда им не оказалось равных среди самых знаменитых исполнителей. И в этом – причина того, что ни одну из попыток восстановить группу после смерти Фредди нельзя назвать удачной. В выступлениях Брайана Мэя и Роджера Тейлора с Полом Роджерсом и Адамом Ламбертом есть и спецэффекты, и легендарная мэевская гитара, и хороший вокал. Даже драйв есть. А вот Сцены – той, что возникала, стоило Фредди появиться – нет. И это сразу превращает магию интерпретаций в просто зрелищное мероприятие. Вместе с Фредди ушел уникальный художественный синтез, объединяющий рок-музыку, оперу, театр, хореографию, живопись, кино, заставляющий вспомнить своей сложностью художественные принципы барокко (исследователи искусства XX и XXI столетий давно обратили внимание на глубинную связь искусства постмодерна, в том числе, рок-музыки, с барокко). Ушла философия Сцены, объединяющая стихию игры «низовой» культуры с отточенной эстетикой культуры «высокой». Innuendo, композиция, открывающая последний «квиновский» альбом с участием Фредди, была последним, итоговым примером этого блестящего синтеза.
Во время записи Innuendo Фредди снова оказался в замкнутом пространстве, на этот раз фатальном. Смертельная болезнь – ловушка, из которой нет выхода. Или есть? Фредди отвечает материалом, которого хватило не только на два прижизненных альбома, но и еще один посмертный, а вдобавок и сегодня появляются записи песен, когда-то не вошедших в упомянутые альбомы. Это уже не интуитивный опыт и поиски себя, как в детстве и юности, это – зрелое решение человека, знающего, чего он хочет, но – как же узнается в нем ученик интерната, который, по его собственным словам, быстро пришел к выводу, что «самым разумным было как можно лучше воспользоваться тем, что имелось»!
Как можно лучше пользоваться тем, что есть, перед лицом одиночества, непонимания, болезни, смерти и собственных страхов – единственный путь, не знающий тупиков. Фредди прошел его от начала до конца, создав не только своего творчества, но и сделав творчество принципом жизни – искусством создавать пространство для себя.

Часть I

тут

hvedrung9.diary.ru/p221575737_chelovek-i-prostr...

@темы: "love of my life"

---

Человек и пространство. Часть I. Ореховая скорлупа

Наконец-то. Я его одолела. Эссе о Фредди Меркьюри, которое я писала страшно подумать, сколько.
Выложу тремя отдельными постами. Буду рада, если у кого-то хватит терпения всё это прочитать

Идея пространства всегда волновала человеческое воображение. Мир бесконечно огромен и непостижимо мал, каждый шаг в нем рождает парадоксы, человек оказывается творцом сотворившей его среды, которая, в свою очередь, пересотворяет человека. Александр, нашедший источник бессмертия, – не тот Александр, что сражался с Дарием. Человек стал легендой благодаря пространству, которое всю жизнь преодолевал и преобразовывал, но и пространство, с ним связанное, тоже сделалось легендой: в Средней Азии вам покажут десятки мест, где якобы побывал великий македонец, и расскажут самые невероятные истории. Пространство легко выводится сознанием в область надмирного и сверхземного, превращаясь из физической величины в духовную, становясь мотивацией и полем для творчества. Оно конкретно и метафизично, понятно и непостижимо, это одновременно несколько автобусных остановок, станций метро или городских кварталов, которые нужно преодолеть, чтобы попасть на работу, и путь к источнику бессмертия – символ вечного странствия в поисках совершенства. Путешествия могут быть образом жизни, Путь – образом истины. Мы наделяем пространство множеством аспектов, и есть люди, подобные Александру, в жизни которых оно играет особую роль. На их примере можно лучше понять себя в своем собственном пространстве, вернее, понять, как распоряжаться его возможностями.

Это эссе посвящено Фредди Меркьюри, человеку, для которого пространство было значимо во многих смыслах, в том числе, буквальном. Если ты родился на краю земли, тебе наверняка придется много путешествовать, прежде чем чего-то добиться. А если ты рок-певец и фронтмен культовой группы, перемещения по миру становятся судьбой, ибо они – часть твоего творчества. Но намного важнее та роль, которую играли в жизни Фредди другие, более сложные, аспекты пространства. Я попытаюсь рассмотреть три из них, на мой взгляд, основные. Речь пойдет о замкнутом и противостоящем ему открытом, творческом пространстве, а также о «пространстве для себя» – образе жизни, который может складываться стихийно, а может оказаться сознательно выстроенной системой ценностей.
Я отдаю себе отчет в субъективности своих рассуждений. Возможно то, что я пишу о Фредди, можно написать о других творческих людях – певцах, композиторах, художниках, – с куда более веским основанием. Возможно. Но я пишу о Фредди. Читать ли вам и соглашаться ли, решайте сами. В конце концов, каждый из нас волен выбирать в пространстве творческих идей те, что больше ему по нраву. А я перехожу к началу задуманного мною сюжета – к человеку в замкнутом пространстве.

Ореховая скорлупа

Пандемия коронавируса породила, в числе других, проблему замкнутого пространства. Миллионы людей вынуждены были соблюдать самоизоляцию и существенно ограничивать свое общение даже после того, как отменялись требования карантина. Замкнутое пространство перестало быть темой психологических романов и уникальных примеров самопреодоления, оно перешло в обычную жизнь, сделалось условием, определяющим наши будни. Границы общения, передвижения, самовыражения сузились для всех. Соответственно, вопросы, которые раньше были предметом исследования знатоков – философов, психологов, психиатров, – захватили массовое сознание. Чем является замкнутое пространство – угрозой или убежищем, тюрьмой, отрезающей от мира, или экспериментальной площадкой, где можно неторопливо обдумывать и создавать новое? Пожирает оно наши возможности или рождает их? Где его границы и насколько они прочны? Наконец, создан ли человек исключительно для того, чтобы раздвигать границы, или для него естественно также и выстраивать их, ограничивать свою активность, копить ресурсы для нового личностного рывка?
Ответы на эти вопросы ищут в той же психологии, философии, религии, духовных практиках, собственном творчестве и, конечно же, чужих примерах, – ведь удачно найденный пример может пробудить веру в собственные таланты. Особенно, если он отвечает на «проклятые» вопросы времени.
Достаточно по верхам пробежать биографию Фредди Меркьюри, чтобы понять, насколько большую и многозначную роль играло в его жизни замкнутое пространство. Фредди родился в консервативной семье на острове возле берегов африканского континента, вдали от больших городов, оживленных трасс и многих благ цивилизации, учился в закрытом частном интернате, а последние годы жизни вынужден был ограничить свой мир пределами дома за высоким забором. Замкнутое пространство в начале, оно же – в конце. Финал смыкается с первым шагом, закольцевав всю историю. Символично, не правда ли?
Как уже было сказано, Фредди родился на острове. Занзибар – африканская «ультима туле», край земли, сонное царство жары и отсутствия перспектив. Впрочем, супругов Булсара, родителей будущей рок-звезды, степенных парсов, эта размеренная жизнь могла вполне устраивать. Замкнутое пространство имеет свои плюсы – в нем меньше склок, интриг, борьбы за выгодное местечко, в нем отношения проще, теплее, человечнее. Сам же Фаррух (имя, данное Фредди при рождении) слишком мал, и окружающая действительность представляется ему единственно возможной. Заметим, кстати, что замкнутое пространство, воспринимаемое как единственно возможная форма существования, часто становится и единственно правильной формой в сознании его обитателей. Для многих жителей глубинных, сельских, патриархальных районов Азии, Африки, обеих Америк по сей день сняться с места, покинуть родное селение – беда, катастрофа, кара Божия, и вынудить к этому могут только совсем уж экстремальные причины. Замкнутое пространство воспринимается как сакральное, выйти за его пределы значит, подвергнуть себя риску осквернения, греха. Стоит учитывать сакрализацию закрытости от мира, когда речь идет о Фредди. Дело в том, что парсы тоже тяготеют к идеалу замкнутого пространства, резкому разграничению между «своими» и «чужими». Парсом нельзя стать, им можно только родиться. Вход в храмы парсов запрещен всем, не прошедшим «навджьот» – обряд посвящения. В Индии и сегодня большинство парсов предпочитает жить в традиционных зороастрийских кварталах и охотнее поддерживают связи внутри своей общины, чем вне ее. Парадоксальным образом эта замкнутость сочетается со столь же традиционной деловой активностью, стремлением дать детям первоклассное образование и тягой к комфорту (а, следовательно, и благам цивилизации), что повышает градус мобильности среднестатистического парса по сравнению со среднестатистическим индийцем-индуистом.
В сухом остатке Фредди получает генетическую мобильность (далеко ходить не надо – уже его отец, Боми Булсара, оставит родные места в штате Гуджарат и отправится сначала к африканским берегам, а потом переберется в Англию) и наследственную тягу к замкнутому пространству. В нем уживаются домосед и гражданин мира, ломающий, раздвигающий, пересекающий границы во всех их смыслах; экстраверт, способный довести до экстаза многотысячную аудиторию, и интроверт, оберегающий от посторонних взглядов все, что происходит за пределами сцены. Он не хочет ничем себя связывать, но именно он в критические моменты истории Queen будет удерживать великую группу от распада, потому что эта группа станет для него эквивалентом «своего» мира, который для традиционного парса составляют семья и община, той самой единственно возможной, а, значит, единственно правильной формой существования.
Стремление к замкнутому пространству и одновременная потребность выйти за его пределы живут в душе Фредди с детства и до последних дней. Ребенком он привязан к семье, отчаянно скучает по родным во время учебы в Индии, но, когда придет время определяться со своими жизненными предпочтениями, уйдет жить на съемную квартиру, будет ночевать у друзей, спать на полу и экономить деньги на обеде – лишь бы сохранить самостоятельность. В эмоциональном отношении это могло пробудить давнюю детскую тоску по дому. Тем не менее, «домашний мальчик», не колеблясь, идет на риск: ему нужно пространство для творчества, которое никак не может быть замкнутым.
Другой риск: окончательно потерять связь с семьей, отдалиться, перестать быть своим для самых близких людей. Многие, кстати, так и думали: в публикациях, выходивших после смерти Фредди, нередко повторялось, что он многие годы не общался с родителями и сестрой. Как выяснилось позднее, всё было с точностью до наоборот. Фредди удалось не только освоить предельно открытое пространство рок-музыки, но и сохранить связь с замкнутым и упорядоченным миром родительской семьи. Более того, именно упорядоченность, порядок станут основным требованием Фредди в обустройстве собственного быта, определят его мечту о большом доме, где каждой комнате отведена строго определенная роль, где стихийное перемещение предметов и обмен ролями (одно из главных условий открытого пространства) невозможны в принципе. Кажется, в глубине души он более «одомашнен», чем многодетный семьянин Джон Дикон, но этой «одомашненности» всегда будет успешно противостоять потребность в постоянном движении и ломке шаблонов («Дафна, вы опять ведете!» – как говорил незабвенный Осгуд Филдинг III в любимом фильме Фредди Some Like It Hote). Сейчас уже невозможно сказать, было ли это противостояние заложено в самом характере Фредди, или его сформировали обстоятельства, самым значимым из которых явилась жизнь в закрытой школе-интернате в Панчгани, куда Фредди поступил в 1955 году и откуда уехал обратно на Занзибар в 1963-м. Восемь лет в мире, закрытом куда более жестко, чем мир семьи. Тысячи километров, отделяющие от дома, письма как единственный способ общения с родителями, суровая дисциплина учебного заведения с чисто английскими традициями и необходимость встраиваться в замкнутый социум со всей сложностью его отношений – такое испытание не может не повлиять на ребенка. Особенно, если ребенок эмоционален и застенчив, – а застенчивость и эмоциональность Фредди не только в детстве и юности, но и на протяжении всей жизни отмечают практически все, кто хоть раз вспоминал о нем.
Если пространство сужено, а его границы наглухо закрыты, наше сознание тут же продуцирует образ исчерпанности. Слишком мало простора, чтобы двигаться, слишком мало воздуха, чтобы дышать. Слишком мало возможностей, чтобы жить. Иллюзия исчерпанности – самое губительное последствие любого рода ограничений. Даже родной дом, если ты в нем заперт не по своей воле, из убежища превращается в темницу. Но одновременно это проверка на меру таланта. Только гений способен вырвать его обладателя из замкнутого пространства. «Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду мнить себя повелителем бесконечности…» «Дон Кихот» написан в тюрьме, «Теория всего» – в инвалидном кресле. Лучшие свои лекции Борхес прочел, будучи слепым.
На фоне таких примеров смешным и неубедительным покажется разговор о мальчике, создавшем в своей «ореховой скорлупе» свою первую рок-группу, где он даже солистом не был. «Дон Кихот» – и школьный бэнд The Hectics («Припадочные»), с энтузиазмом перепевающий хиты 50-х! Ливанский кедр и крошечное, почти невидимое семечко. Но у семечка есть главное: оно хочет расти. Одним из самых приметных признаков гения является целеполагание. Неважно, осознанное оно или интуитивное, гораздо важнее, что в любых, самых неблагоприятных условиях «хомо талантикус» стремится выразить то, к чему призван. В интернате Фредди сделал первый шаг по дороге, с которой уже не свернет. Да, в этом ему очень помогли уроки игры на фортепиано, оплаченные мамой, прослушивание оперных арий, организованные для учеников одним из преподавателей, и пение в школьном хоре. Но это лишь дополнительное топливо, не будь его, Фредди нашел бы что-то другое, так или иначе связанное с музыкой и питающее тягу к ней.
Учеба Фредди в Пачгани – прекрасный пример того, как использовать замкнутое пространство. Из интерната нельзя уйти, но в нем можно найти свое призвание; распорядок закрытого учебного заведения не подгонишь под себя, но в этом жестком мире есть шанс получить опыт творчества, пусть пока самодеятельный и несовершенный. Интуитивно Фредди понял, как заставить то, что работает против тебя, работать на тебя. Вся его дальнейшая история, от возвращения на Занзибар до ухода на отдельную квартиру в Лондоне – серия, казалось бы, незаметных шагов по пути к творчеству и творческой свободе. Когда родители колеблются, уезжать им с Занзибара в Индию или в Англию, он убеждает их выбрать последнее, хотя в Индии им всем было бы намного привычнее. В Англии он, вопреки желанию семьи, не хочет учиться ни на юриста, ни на бухгалтера, и выбирает художественный колледж. При этом он постоянно тянется к рок-музыке, пока не уходит в нее окончательно. Казалось бы, круг, наконец, разорван. Пределы раздвинулись настолько широко, что впереди – только беспредельность. Пространство творчества.

@темы: "love of my life"

---

Навруз пришел

С днем весеннего равноденствия! Увлекательных вам дорог, удивительных открытий, красивых приключений и счастливых впечатлений!

@темы: "сам себе праздник", "сезоны"

---

Венок из солнечных зайчиков

Март — трикстер среди месяцев. Охотник до всего опасного и мастер всего непредсказуемого. Зеленоглазый молодой Март кажется простодушным, но двусмысленная улыбка играет на его губах. Он выглядит веселым, но никто не знает, чем живет его сердце. Он может навечно влюбить в себя, но сам изменчив, как весенняя погода, а чувства его столь же недолговечны, сколь недолговечен снег под набирающим силу солнцем. Март не ходит, а танцует, не говорит, а поет, песней и танцем увлекая в топи призрачных желаний, несбыточных надежд, томительного ожидания того, что невозможно ни понять, ни выразить. Март нашептывает небылицы о странах, которых нет на карте, об ушедших под землю городах и поднявшихся к звездам людях и навевает сны о дорогах, по которым невозможно вернуться назад. Март убивает и дарит бессмертие. Те, кого он выбрал, обречены, но они же счастливы — их путешествие никогда не завершится, и каждый новый поворот сулит им открытия. А Март в венке из солнечных зайчиков, в узорной одежде, танцуя, ведет их всё дальше, пока не исчезнут из виду Земля, и Небо, и весь знаемый мир...

@темы: "сезоны", "легенда и символ"

---

... это одежда!

Когда я вылезаю из зимнего пальто и влезаю в кепку и джинсовую куртку, Свидетели Иеговы начинают обходить меня стороной, а студенты перестают уступать место в общественном транспорте.
Вывод: возраст — это одежда

@темы: "сам себе праздник"

---

Я тута!

Было трудно, даже страшно, но вроде бы жива и всё хорошо У нас весна и, надеюсь, скоро появятся фоточки цветочков. А пока —

ссылка

author.today/work/260569 на цикл о "Роскошном часослове герцога Беррийского", который я слегка подработала и выложила на Автор Тудэй. Там читать гораздо удобнее, чем здесь искать по тегам. Всех люблю.
Ваш пропаданец Муравьиный лев

@темы: "welcome to my life", "давайте будем нести искусство людям"

---

Ирокезы, анасази, майя, инки... далее везде

А кто вас увлекался индейской темой? Книги, фильмы, Гойко Митич, томагавк смастерить? Ролевая игра и тому подобное?
Меня когда-то индейцы сильно вдохновляли. Не умея в ручкоделие от слова "никак", я сама (!) смастерила лук, стрелы, колчан матерчатый (который больше походил на экосумку, в качестве чего и был использован впоследствии), а также вышила (!!!) налобную повязку. Кузина подарила мне пончо и джинсы в цветочек, и новоявленный "индеец" вводил своим видом в ступор почтенных наманганских аксакалов.
Любимой книгой был "Георг Синяя Птица" немецкой писательницы Анны Юрген. Эту книгу подарили маме за отличную учебу в 4 классе. Из научпопа больше всего запомнились "Тайны индейских пирамид" Милослава Стингла. Да, забыла сказать, что меня увлекали не только северные, но и южные индейцы, и я никогда не могла понять, почему в общем и целом тольтеками и майя интересуются меньше, чем апачами и ирокезами.
Из фильмов... да все с Гойко Митичем
А какие предпочтения были у вас?

@темы: "сам себе праздник"

---

А вот и год

3 марта официально исполнился год, как Валькирия стала моей кошкой. На самом деле это случилось раньше, в феврале, но я не удосужилась запомнить число, хотя до сих пор помню отчаянный крик при очередной попытке проводить котейку к ее "хозяйкам". И то, как она цеплялась когтями за пол. Я не знала, что там случилось, но поняла, что туда ей нельзя. Вообще никак. "Пошли домой", — сказала я, выпуская Валькирию из рук и открывая дверь. На этот раз подразумевался дом, который она сама выбрала. Надеюсь, не прогадала.
Вот такой была Валькирия, когда наше знакомство только начиналось.

Я кормила ее на улице. Выносила молоко в мисочке, покупала ей самсушки. Она была худющая, пыльная, с каким-то тусклым взглядом. Боялась. Мы долго знакомились. Где-то через полгода она решилась переступить порог нашей квартиры.
А теперь упитанный и наглый котэ носится по дому аки конь, требует, чтобы открыли все окна, и почесали за ушком, и не занимайте кресло, плизз, и унесите лежанку, и нет, верните лежанку на место, и где мой корм, и нет, сегодня не из мисочки, а на картонке, и вы что, с ума сошли, какая картонка — только из кормушки, даром. что ли, покупали!..
Так и живем И вполне друг другом довольны.

@темы: "Валькирия"

---

Прекрасен ищущий красоту

"Великая красота" (2013 г.). Оммаж Федерико Феллини от Паоло Соррентино. Вроде бы все тот же старый добрый неореализм, настойчиво вызывающий в памяти феллиниевский корабль, который все еще плывет. Только, как ни крути, курс уже другой. У Феллини был прищур добродушной грусти, Соррентино уже не скрывает усталости. Феллини даже в старости видел молодость, Соррентино даже в молодости угадывает старость и смерть. Красота, впрочем, никуда не делась. Красота Вечного города, южной ночи, рассвета, когда небо напоминает бледную жемчужину, прохладного мрамора и проблеска теплых чувств — красота поисков красоты, проходящих на фоне такого незначительного события как жизнь.