Первый день нового года

Он наступил! Всех обнимаю! Исполнения желаний! Рагнарек временно отменяется

(Victor.Heiz, спасибо за столь славный новогодний подарок )

@темы: "Локи", "подарки я люблю", "Новый год"

---

Таки он наступает!

Мои дорогие друзья и читатели!
С наступающим! Пусть наступает ласково! Пусть будет мягким и пушистым, мурлычет и трется о плечо!
И да, пусть будет веселым! К ётунам трагедии, меланхолию, депрессняк! Пусть следующий год будет
веселым, озорным и молодым! Проживем его под девизом "Жизнь прекрасна, хотя порой и удивительна!"
И да хранит вас God of mischief

@темы: "сам себе праздник", "Новый год"

---

Сатори-блюз

Кто-то едет в Лондон смотреть "Кориолана". Кто-то был в Париже на премьере "Тор: Царство тьмы". Кто-то гуляет по переулку Локи в Рейкьявике.
А у нас зато песни красивые! И домик есть, глинобитный. Снаружи домик, внутри - буддийский храм. Вот.

@темы: "вставай, переходим эту реку вброд"

---

И снова Йоль

Люблю я это время года У нас как раз ночью выпал снег. Да много! Деревья в снегу, луна - как в сказке. А сегодня
иду на премьеру "Пустоши Смауга". Ну полный Йоль!

@темы: "сам себе праздник", "легенда и символ", "Новый год"

---

Йоль

Всех моих друзей и читателей поздравляю с Йолем!
Пусть это темное время года осветится вашими улыбками и проделками!

@темы: "сам себе праздник", "легенда и символ", "Новый год"

---

Журнал "Все звезды" №26

Кто еще не в курсе - в журнале "Все звезды" №26 статья о Томе, с множеством ошибок, но хорошими фото,и постер с Локи

@темы: "Локи", "Том Хиддлстон"

---

12.12.2013 в 10:58

Пишет  snowflake_flying:

Хорошая рецензия на Тор-2 (есть спойлеры)

03.12.2013 в 12:03

Пишет [J]Zlayakoryaga[/J]:

30.11.2013 в 00:13

Пишет  -Шельма-:

Локи 3
Простите, Тор 2.



Давно собиралась поделиться мнением, вчера меня допнули наконец. Там спойлеры, много букв и смайлы гифками. Там очень много букв.

Я вас предупредила

Меня что стало удивлять в современных комиксах – положительные герои перестают быть положительным. То есть заявлены они как хорошие, а ведут себя как мудаки. И как будто так и надо. Начну, как ни странно, с Одина. Весь первый фильм он втирал братьям, что они _оба_ достойны быть королям, а когда Локи упал в Мидгард исполнять его заветы, закрыл в тюрьму и скажи спасибо, что не казнил. А уж попрекать спасением во младенчестве – эт я даже говорить не хочу. Добрый дядя, очень и очень добрый. Меня переполняет уважение. А Злокозненный раздражает, он сцуко такая, вечно оказывается прав. Как Локи и говорил, в Асгарде он был не более чем трофеем и никаких отеческих чувств Один к нему не испытывал. Ну ладно бы приемыш-подкидыш – навешали ему лапшу, сняли лапшу – кого волнует. Но на протяжении всего первого фильма Один втирает _родному_ сыну, что люди – такие же как мы, их нужно защищать, опекать и прочее. И видя Джейн – даму в опасности, пришедшую в Асгард не по своей воле, называет ее козой и гонит обратно. Положительный герой, ага. Крышевал нас до недавнего времени.

Конечно, Локи тоже не няшка, убил 70 человек, довел до слез не-маму и вечно отыгрывается на близких, когда не может дотянуться до дальних. Но если вспомнить мотивацию, с которой он пришел захватывать власть над Землей, негодяй получается не таким уж негодяйским. Напомню - посыл состоял в том, чтобы спасти человечество принудительно, пока оно не перебило себя самостоятельно. И черт возьми, я знаю многих, кого устроила бы такая узурпация.


Нет, я ей-богу стараюсь абстрагироваться. Я отключаю чувства, включаю разум и пытаюсь найти положительный посыл и логику в действиях Асгарда. Марвела. Кого-нибудь. Но как не поверни, вижу их лишь у чувака в зеленом. Судите сами. Итак, первая мысль, которая возникает у асов при бунте в тюрьме – Локи. Ну вообще он может, да. Он такой. Так пойдите же, блин, посмотрите чо он там. Отнимите книжку, переведите в другую камеру, допросите, да просто держите на виду. Мы по Мстителям знаем - пара сантиментов стекла ни фига не останавливают Рогатого, если тому охота повеселиться. Собственно, защиту дворца хакнули благодаря ему.

Из зала подсказывают, что из-за него же погибла Фригг. Не могу не согласиться. Локи из фильма в фильм совершает одну ошибку – он думает, что у асов есть мозг. Логично было бы предположить, что сабж, каков бы он ни был, окружен пятью рядами стражи плюс Тор с молотком и Один с палкой. Кому бы в голову пришло, что Эфир, заключенный в хрупкую оболочку смертного тела, будет охранять одна, во всех отношениях прекрасная, но немолодая женщина? Кстати, тоже повредившаяся умом, ибо зачем создавать иллюзию Джейн, когда сама Джейн стоит в соседнем, мать его, углу? Почему не в противоположном конце дворца? Почему не в темнице, где наверняк искать не будут? О том, что действие происходит в горенке с балконом, открытой всем ветрам, я даже говорить не будут. И не спрошу, где были муж и сын, пока Фригг отбивала у вражины их арсенал и любимую девушку.

И проходит всего лишь полчаса с начала фильма, когда мудрый и добрый Один, пенявший Локи «ты сеешь смерть и разрушение» готов утопить Асгард в крови. За мир. А не менее мудрый и добрый Тор разрабатывает план, наполнивший мою душу восторгом. Я буду говорить подробно. Итак, наш положительный герой, за год ни разу не навестивший брата, приходит к нему и, призрев протянутую руку «она страдала?», выдвигает предложение. Меня не трогает, что ты обезумел от горя и сидишь тут в крови, слезах и обломках мебели. Ты мне больше не бро, убью при первом поводе, но без тебя никак. Отомсти за то, что мы допустили смерть матери, а потом я тебя обратно в камеру положу. И в этой связи согласие Локи вызывает у меня приятное удивление. Я бы нахуй послала, вы знаете, вот просто нахуй. Дождалась бы, пока падет Асгард, и сплясала бы на костях и обломках. А он такой


А дальше начинается феерия. Мало того, что у Локи есть время принять ванну, выпить, блин, чашечку кофе, помыть голову и причесаться. Тор ведет его через весь дворец, по центру пересекая огромные залы, а потом… надевает наручники. Итак. Единственный, кто может провести Молотоносного и Ко между мирами, лишен возможности оборонятся и от стражи, и от эльфов. Он не может даже создать иллюзию, дабы отвести глаза. Кстати, об иллюзиях. Тор, если ты забыл, что твой не-брат владеет магией оптического обмана, так он тебе напомнил! Раз, два, три… четыре раза. Или пять? Может, обратить тебя в стражника или беженца, всех остальных – в корзинку с котятами, и тихо-мирно покинуть столицу, ничем не рискуя? Нет?.. Ну как скажешь.

Как будто поумневший Тор захватывает вражеский корабль, разносит полстолицы, собирает за собой погоню, а потом катапультируется в утлую лодочку... летящую в том же направлении.

Нужно сказать, момент пересадки вызывает легкое чувство дежавю. Я снова убедилась, что Тор не переносит вида брата в летательном аппарате и все время норовит выкинуть. Кстати, поймают его там, не поймают – поди знай, а он скован и плавать не может. Ну хрен бы с ними, с братскими чувствами, кто вас между мирами проведет, если Локи пустит пузыри? А ты, Рогатый, точно впечатлен коварством Тора, или не избавился от семейных симпатий и хочешь сделать комплимент? Нужно сказать, Локи здесь видится мне положительным героем не потому что Хиддлс няша, а по факту. Мог придушить брата, мог ткнуть кинжал под лопатку, мог сдать страже, предотвратив измену. И на нее же сесть – а я что, я ничего. Захватили, заставили, вот, видите, руки связаны. Но Локи следует заведомо провальному плану Тора, попутно пытаясь вправить ему мозги, не в первый, кстати, раз. И ведь правду говорит: помрет твоя смертная. Ты даже не представляешь, насколько она сильна – отвествуют ему. Прости, Тор, но я тоже этого не представляю. Настолько, чтобы сбивать тебя машиной? Настолько, чтобы два года сидеть дома, не мыться и не ходить за свидания в тоске о том, кого знала три дня? Настолько, чтобы тыкать пальцами в незнакомые и явно опасные субстанции? И наконец, настолько, чтобы чистить рыла богам, зная, что ни тот, ни второй не могут дать сдачи? Меня не очень впечатляет.

Кстати, наш положительный герой тоже норовит подрихтовать мордашку Локи, и останавливает его лишь то, что Фригг не хотела бы. Да не Фригг не хотела бы, у твоего противника руки, мать его, скованы! А с тебя дети пример брать будут. Или освободи его сначала, или в кулаками не лезь. Хотя кому я это говорю. Обратите внимание, традиционную битву могучих скандинавских богов нам в этот раз не показали. Локи просто отпиздил своего брата, чем вызвал бурные аплодисменты у зрителей в лице меня. Могу смотреть на это бесконечно.


И вот уже середина фильма, даже ближе к финалу. Тор приволок свою девушку как наживку, подставил ее и предоставил возможность брату, которому не доверяет, воткнуть нож в себе в живот и отрубить руку. И Локи опять, снова пренебрегает возможностью. Он спасает Джейн, которая ему вообще никуда не упала, выручает брата, а когда план предсказуемо прогорает, ценой дыры в груди телохранителя Главгада. Такой герой, что даже сиропно. Еще бы чуть – и слили персонажа. Сцена с умиранием младшего брата на руках у старшего очень трогательна, но то, что Тор оставил тело гнить на чужой земле - он как бы немного смазывает. Никаких эпитафий, прощальных речей и надгробий. Сдох - разлагайся. А меж тем, не предоставь Молотоносный местным собакам растащить милые кости, финал, возможно, был другим.

Да нет, ну действительно. Я кручу сюжет и так, и этак, но мотивированно, логично, и, как ни странно, правильно поступает только безумный бог коварства и лжи. Заглянуть в глаза дорогим когда-то людям, понять, что ты действительно ничего для них не значишь, смириться и действовать по обстоятельствам. И это не трагедия, как может показаться. Это свобода. А что касается победы над эльфийской напастью – она у меня как-то в голове не отложилась. Помню гуглмэпс в небе над Лондоном, а еще что аномалии создавали при посредством прибора, который должен их отображать. Будет время - хакну сайт Пентагона при помощи просмотрового столика. Должно получиться.

Финал волшебный, вот что я вам скажу. Финал - бальзам на душу. Не думаю, что Локи убил Одина – вряд ли ему это по силам. Старик или впал в очередной сон ака решение всех проблем, или помер – он там заметно припадал на протяжении фильма. И типа отрицательный герой уговаривает брата сесть уже, наконец, на трон. Не изгоняет, не сажает за измену в тюрьму, что никого бы не удивило, не велит положить молот туда. В общем, то, что сейчас нас крышует Злокозненный, не кажется мне такой уж катастрофой. Спасибо, что спас нас от этих двоих, выбирая разумом, а не сердцем, я однозначно голосовала бы за тебя.

И какие выводы мы можем сделать из этого? Что маркетологам Марвел наконец-то провели интернет. Наконец-то они начинают понимать, что хочет от них широкая аудитория. В лице меня.

@темы: "Локи"

---

Марки Фарерских островов

Наткнулась в Интернете на интересную вещь. Почтовые марки Фарерских островов. Похоже, там Рагнарек ждут на полном серьезе.

Ну это, понятно, предыстория Рагнарека - наказание Локи.



Нагльфар



Рагнарек




Аск и Эмбла

@темы: "Локи"

---

Снова учусь улыбаться

@темы: "Локи"

---

Прет! Прет! Прет!

Вот это креатив, позитив и хочу больше такого! Автор - ЭНТОНИ ЛАШДЕН

@темы: "Локи"

---

Lokka Tattur

Мне очень нравится этот сюжет. Особенно нравится, когда он служит материалом для таких вот замечательных
фиков. Спасибо MARITA~

11.11.2013 в 15:06

Пишет  Marita~:

К вящей славе Злокозненного))
Автор:  Marita~
Название: Lokka Táttur
Фандом: скандинавская мифология
Персонажи: Великан Скрюмсли и семья крестьянина, а также "святая" скандинавская троица - боги Один, Локи и Хёнир
Жанр: angst
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: написано по мотивам «Lokka Táttur» – «Сказки о Локи», старинной фарерской баллады о том, как Локи спас сына крестьянина от великана-людоеда

Локи в роли благородного героя (арт неизвестного мне автора)


…Асфрид любила ее рассказывать, когда наш Осмунд уж чересчур расшалится – сказку про ётуна-людоеда, что забирает к себе непослушных детей. «У-уу, – воет ветер в трубе, гуляет по коньку крыши, злой, косматоголовый, – унесу-у, по полям разнесу-у!», Осмунд жмется к переднику матери – страшно. У-уу, а вдруг и вправду придет?

А он услышал – и в самом деле пришел, налегке, одетый, как странник, с мешком за плечами, и я отворил ему дверь, и дал отдохнуть с дороги, и усадил за стол вместе с женою и сыном, и он ел и пил, пока не потянуло в сон, а после – предложил мне партию в шашки…

***

– Гра-ха-ха-ха! Проиграл, проиграл, вчистую продулся! – сметая шашки, Скрюмсли поднимается из-за стола, высокий, головой в потолок, ётун в получеловеческом обличье, морозными, выцветшими глазами смотрит на меня и Асфрид. – Теперь, как мы и обещались – беру, на что глаз ляжет.

…Старая прялка Асфрид.

…Лавки, застеленные истертыми шкурами.

…Глиняные горшки над очагом.

– Зачем Осмунда из дому услал? Думаешь, не найду? – рыком перекатывается по комнате, Скрюмсли раздается вверх и вширь, из пасти – от уха до уха – выпячиваются кабаньи клыки, черные, серпами загнутые когти со скрипом проходятся по половице. – Ар-ргх! Под утро вернусь. И если обманывать вздумаешь…

***

Той ночью Асфрид не спала – сидела, камнем застыв в изголовье Осмунда, а я молился – впервые за всю свою жизнь, по-настоящему, искренне молился, и должно быть поэтому – меня услышали.

…Он был худой, как жердь, без правого глаза, а под полями широкой шляпы его дремали, нахохлившись, два ворона. Он щелкнул пальцами – тр-рак! – и Осмунд стал дымчато-белым, прозрачным, как родниковая струя, истек, покружившись в воздухе, пшенично-золотой горошиной в ладони Асфрид, и ворон на правом плече одноглазого трижды крикнул «кар-р!», и начался рассвет.

…золотой и желтый, точно бескрайнее пшеничное поле. «Тр-рак! Виу!» – у Скрюмсли в ладонях – остроточеная коса, колосья солнечно-наливными волнами омывают колени его, тысячи, мириады свежеотобранных зерен. «Кар-р!» – взметая крыльями придорожную пыль, ворон поднимается к небу, Скрюмсли ворчит, выбирая из глаз набившийся сор.

– Думаешь, не найду? Гра-ха-ха-хах! – смех Скрюмсли раскалывает небо серебряно-белою вспышкой, тяжелые, грозовые капли дождя вминают в грязь медвяно-желтые зерна, «тр-рак!» – Скрюмсли размалывает колос каменно-жесткими пальцами. – Попался, попался!

…песок и пыль. Черный в молниево-белом, ворон кружится над полем, сжимая в клюве ускользающе-гладкое зерно, и новая ночь приходит вместе с ним, черная, как вороньи перья.

***

Асфрид молилась вместе со мною, и он пришел – сияюще-светлый, из лунных лучей спустился к изголовью Осмунда, легкий, словно лебяжий пух. Острым, как клюв, носом, коснулся щеки – и Осмунд обратился в свет и луну, распался на тысячу звезд; подхваченный черно-густою тенью, прозрачно-тонким пером скользнул в руки Асфрид, и вскрикнув по-птичьи, остроносый исчез, и вновь наступило утро.

…белое, точно лебяжьи крылья. «Вз-з! – Скрюмсли натягивает тетиву, с рассерженным пчелиным жужжанием стрела уносится в небо. – Пи-иун!» Облака наливаются густо-красным, темные, как перебродившее ягодное вино, вскипают над головой; цепляясь крыльями за бритвенно-острый воздух, лебедь падает вниз – белый, невесомо-легкий, словно лунная тень.

– Думаешь, не найду? Ар-р-ха-ха! – Скрюмсли ловит тени пальцами-сетями, источенными, точно морские скалы, кончиками клыков, вгрызается в аппетитно-белое, и белое становится красным, ошметками мяса и перьев липнет к черной, заросшей шерстью губе. Скрюмсли кривится, сплевывая на землю.

– Вот ты где! Попался! – ветер везде и повсюду, свистит по-птичьи, хватая с ладоней пегое от крови перо, прицелившись, с размаху швыряет в небо, пылающее закатно-багровым, и Скрюмсли грозит кулаком заходящему солнцу, и ночь пляшет черным в широких, звериных зрачках его.

***

Он появился на третью ночь – рыжий, как заходящее солнце, выплыл из пламени очага, и пачкая половицы угольно-черным, склонился над Осмундом, словно заботливый лекарь.

– Рыба, – зеленые, по-лисьи хитрые глаза его блеснули, точно озерная ряска. – Не помогла земля, не справился ветер – я спрячу его под водой. Рыба. Кровь. Кремень и железо.

И сделался огненно-красным, от головы до кончиков пят, и зашипел, размахивая руками, точно вода, вскипающая над очагом, и звонкие искры-чешуйки, пылающие ржавым, летели от рук его, и падали на кожу Осмунда, и Асфрид била передником, пытаясь потушить. «Пш-ш…» – Осмунд плавился зажженною свечкой, кипящими каплями воска жег пальцы Асфрид, текучий, быстрый, исчезающе-малый, словно рыбья икринка, и рыжий смеялся, и сжав икринку между ногтей, нырнул с головой в восходящее за окнами солнце…

…рубиново-красное, точно икринки в брюхе у камбалы. Лениво шевеля плавниками, она плывет – в зеленых зарослях кувшинок, и сплюснутое лицо Скрюмсли над водой не кажется ей по-настоящему страшным. «Ба-аум!» – стоя по колено в воде, Скрюмсли замахивается острогой. Мертвенно-серая, в рыжеющих пятнах ржавчины, острога скалится десятками иззубренных ртов, кусучими стальными зубами рвет спину и плавники, вбивая рыбу в топкое, мутно-грязное месиво ила.

– Арг-ха-ха-хах! Попался! Попался-таки по-настоящему! – Скрюмсли зарывается пальцами в ил, выдавливая в ладони розовые икринки. – А думал, что не найду…

Вода цепляется за ноги, толкает в затылок и спину упругими лапами, точно заигравшийся кот, едкой, колючею шерстью вязнет между зубами. «Мя-аур!» – Скрюмсли захлебывается, когтями взрывая податливо-мягкие волны, и солнцем сияющие икринки танцуют над головой, и ночь опускается с неба – темная, как грязно-озерный ил.

***

– Скажи Осмунду – пусть бежит так быстро, как только сможет, – он ждал нас за сараем, точно коня, оседлав перевернутую лодку, и с мокрых, всклокоченных волос его стекали наземь огненно-красные струи. – А я сделаю все, что в моих силах. Кровь. Копье. Огонь и железо.

«Гра-ха-ха-хах!» Точно тяжелый, кузнечный молот раз за разом ударял в наковальню – Скрюмсли шел, головой в небеса, шагами раскалывая землю, Скрюмсли-ётун, Скрюмсли – Тысяча Глаз, и путаясь ногами в высокой траве, Осмунд пустился бежать, и каменная великанская длань тенью накрыла его у двери сарая… и Скрюмсли завыл, по-звериному страшно, когтями выдирая из горла кусучее, как жало, копье.

«Тр-ршш!» Быстрый, словно надвигающееся пламя, он выметнулся из-за стены…

…и резал и шил, кроваво-красными стежками, острый, как костяная игла, и Скрюмсли распадался на лоскуты, черными, обгорающими кусками плоти прятался в землю, и птицы пели над ним серебряными голосами, и огненно-золотой пыльцой осыпали цветы – желтые, как восходящее солнце.

***

«Фр-рщщ!» – похлебка бурлит над очагом, пенится, рассерженно идет пузырями, Осмунд хнычет, дуя на обожженный палец – злая вода! «У-уу, – эхом свистит в трубе, – унесу-у…» Асфрид обнимает сына.

…А я закрываю дверь поплотнее, чтоб дом не выстудили сквозняки, и долго смотрю на огонь – красный, как кровь, без устали бегущая в наших венах, и радуюсь про себя – тому, что даже в самых жестоких сказках есть неизменно счастливый конец.

@темы: "Локи"

---

Песчанка

ОСКАР, для тебя - обещанные песчанки.
Фото от моего знакомого, с которым были в одном медиатуре.

@темы: "сезоны"

---

24 ноября. Просто 24-е

@темы: "love of my life"

---

Семь морей рая

Рассказ 1997 года. Столько времени прошло, а меня по-прежнему уносит от этого запредельного парса.



- Кто-то должен умереть. Почему не ты? – спросила Смерть и посмотрела на меня очень ласково.

Далила перевернулась во сне, плотнее зажмурила глаза и закрыла нос обеими лапами, всем видом говоря: "Что за чушь вы несете?" Умница Далила, мы действительно несем чушь, поэтому мне так хочется запомнить солнце, пригревшееся на твоих боках. Без сомнения, ТАМ есть свет, но никто доподлинно не знает, есть ли там кошки, а свет, отделенный от кошек, лишен существенной доли очарования. Необходимо, чтобы свет и кошки были перемешаны в равных пропорциях, я заметил – это делает выносимей не только жизнь, но и любовь. Убеждение египтян, полагавших свет большой кошкой, заслуживает самой горячей веры.

Смерть тоже пригрелась на солнце и чуть не свернулась клубком. Но я видел, как подрагивают длинные белые ресницы. В отличие от Далилы, она не считала наш разговор чушью. Ей нужен был ответ.

Мне представлялось, что последняя встреча со Смертью будет затейливой и серьезной. Мы сядем играть в шахматы на мою жизнь, и я неминуемо проиграю, и голос с неба возвестит что-нибудь грозное нераскаявшемуся грешнику. Я даже подумывал заказать пурпурную мантию и приличествующее случаю белое трико с бриллиантовой монограммой на том месте, за которое обычно демоны волокут грешников в ад.

Но все произошло как-то иначе. Смерть и сегодня зашла по-свойски, по-простому, как заходила уже много раз. Сесил невозмутимо принял ее коcу, - он привык и не к таким визитам, - и проводил к моему дивану. Принимать гостей, лежа на диване, неприлично, но мне так надоели белые ресницы, что я не поддался искушению учтивости.

На этот раз Смерть дала понять, что настроена решительно. Грелась в кресле и терпеливо ждала. Она могла явиться грубо, отхватить мою голову косой и пинком швырнуть меня в могилу. Но она ждала. Своим вопросом она почти призналась мне в любви и теперь ждала ответного признания. Может быть, она хотела стать той "настоящей женщиной", о которой мне твердил Мэй, говоря, что я когда-нибудь непременно найду ее и пойму, наконец, что жил неправильно. Бедняга, ты просто женщина, хоть воображаешь себя владычицей мира, Killer Queen. Страдаешь комплексом некрасоты и стремишься восполнить его грандиозностью миссии. Привычка всех некрасивых женщин.

Ладно, я все равно скажу "да". Я не обременил себя ни женой, ни детьми. Огорчение немногочисленных родственников можно уравновесить строкой в завещании: любимому дяде Даблсу – пожизненная рента в размере... Чем больше размер, тем быстрее утешиться дядя Даблс, который устал подсчитывать, сколько темных сил претендует на мою заблудшую душу. Друзья... Останутся друзьями, всегда благодарными за повод выпить и самовыразиться (надо бы предупредить Мэя, чтобы на моих похоронах спели что-нибудь веселое).

Я погладил Далилу, которая вытянулась во всю длину своего гладкоупрямого тела. Смерть вопросительно открыла глаза.

- Так значит?...

- Так. Значит.

ДА.

Смерть вздохнула с облегчением. Обычно люди реагируют на ее вопрос очень бурно. Пугаются, обижаются, молят об отсрочке, судорожно каются в грехах. Смерть устает от такого шквала чувств. Сам того не зная, я дал ей долгожданную передышку, и она благодарно засуетилась.

- От чего умирать будем?

Деликатно. Она сделала вид, что не знает о вчерашнем свидании, - или позавчерашнем? – или третьего дня... Мэй давно говорил: поберегись, это не ангину подхватить, твоя знаменитая кровать, которой ты так гордишься, может стать трамплином в могилу, любой, кто в ней побывал – твоим могильщиком. Чертов Мэй...

- Что-то в вашем лице позволяет предположить, что я безнадежно болен, - услышал я собственный любезный голос.

- Еще как безнадежно!

- От этого и будем умирать.

Смерть развеселилась:

- Когда узнают причину, будет национальный скандал!

- Интернациональный, - уточнил я. – Не забывайте, мной интересуется все человечество.

Дальше разговор коснулся даты, и мы немного поспорили. Смерть торопилась подвести окончательный итог нашему свиданию:

- Три дня!

Но у меня оставались дела на земле.

Я послал Смерти самый нежный взгляд, на какой был способен по отношению к женщине:

- Вы очаровательны в своей нелогичности. В три дня умирают от болезни сердца, а мы условились, что будет скандал. Я ненавижу болезни, но ради нашего договора вытерплю все. Дайте мне всласть иссохнуть. Пусть разрастаются слухи, множатся сплетни, папарацци штурмуют мой дом в ожидании моей агонии, иначе, какой же это скандал?

Смерть колебалась. ГОТОВЬСЯ, ФРЕДДИ!

- Сесил! Бокал вина госпоже! Подождите минуту, я сыграю что-нибудь в вашу честь.

* * *

Стоило пальцам ощутить холодные клавиши, как я пожалел о своем "да". Но отступать непристойно. "Да" значит "да", а все, что сверх того – от лукавого. Голос и руки сложили знакомую песню о ком-то, кого я люблю и кто приходит ко мне в облике другого человека, хотя нет сомнений, что это я сам прихожу. К себе.

Не знаю, что понравилось Смерти – мой комплимент, вино или песня, только она тихо подошла и так же тихо сказала:

"Условие принято!"

Я кивнул и поднял бокал за ее здоровье.

Уже на пороге Смерть обернулась:

- Последний вопрос. Какой ты хотел бы меня увидеть?

Поразительная истина, о которой следует свидетельствовать вновь и вновь: Смерть – женщина. Только женщина может отречься от себя, заполучив вожделенную жертву. Она знала, что я не люблю белые ресницы и соглашалась не быть собой, лишь бы я принял ее хоть на мгновение. Она хотела, чтобы ее хотели.

Из всех людей, каких я знал, я мог бы вынести в последний миг только двоих – Сесила и этого чертова Мэя, который наверняка не выполнит ни одну из моих предсмертных просьб. Но Сесил и так будет со мной до конца, а Мэй еще успеет утомить меня на том свете своими воспоминаниями и рассуждениями о том, как не стоило бы жить.

Впрочем, ответ ведь уже существовал, его не надо было искать, я только что пропел его Смерти. Просто –

Приди в облике меня самого.

* * *

Смерть оставила в моем доме двух служителей, больше для порядка. Она знала, что мое "да" не превратится в "нет". Старых приятелей не обманывают.

У служителей были серые капюшоны, серый взгляд и серые крылья, которыми они вяло обмахивались, сдавая карты при бесконечной игре в покер.

Я работал, как одержимый, понимая, что не успею. Одной рукой Бог ниспосылал мне удачу, другой – отнимал время. Я наслаждался этим.

Потому что, если однажды человек может сказать себе: "Я совершил все, что хотел", - значит, он ничего не совершал. Только посредственность подводит итоги. У Христа осталось так много неоконченных дел на земле, что для их завершения ему пришлось воскреснуть.

Меня будет воскрешать этот чертов Мэй. Будет. Шоу должно продолжаться, он понимает это. Года два он поупирается (почему именно два?), а потом все-таки реанимирует старого друга. Вернее, замыслы старого друга. Хорошо, что есть Мэй.

* * *

Хорошо, что есть Сесил. Он слышал разговор со Смертью. Стал особенно предупредителен и трогательно заботлив. Я потратил много времени, чтобы разыскать такой неправдоподобный персонаж, и теперь мои усилия вознаграждались. Только Сесил с его бакенбардами, белыми перчатками и невозмутимостью мог присутствовать при разговоре со Смертью. Только он мог поверить в этот визит. Только в его присутствии этот визит переставал быть невероятным. Там, где Сесил, существует только одна невероятность – сам Сесил. Иногда мне начинало казаться, что у него тоже белые ресницы.

Кому бы его завещать? Мэю? У Мэя слишком трезвый ум, рядом с ним нет места неправдоподобному.

Барту! Да, Барту, владельцу антикварного магазина. Сесил придется там в пору, он удачно впишется в мумифицированное пространство, из которого, словно кровь из тела, выкачали время, все признаки времени. Женственные фарфоровые пастушки попытаются соблазнить его старческое целомудрие, его невозмутимый вид будет умиротворять самураев на гравюрах школы укие-э и нагонять тоску на пухленьких кошечек Буше.

Со мной у Сесила много забот. Он любит меня всеми силами холодной девственной души, и все мои капризы исполняются немедленно. Сладости, приготовленные по рецептам древнеегипетских поваров. Вересковый мед на десерт. Он даже раздобыл монаха-японца, который читает мне на ночь Сутру Белого Лотоса.

С Бартом ему будет несравненно легче. Никаких капризов, и ничто не потревожит его старую нетронутую совесть. Только чайный сервиз "Семь морей рая" напомнит о прошлом. Странный сервиз, под стать тому прошлому, которое он призван напоминать. Даже Барт не знал, откуда взялись в его магазине семь отвратительно позолоченных чашечек, украшенных наглыми красными и синими фарфоровыми розами. Именно семь. Сочетать священное число с нарочитой вульгарностью – в этом было что-то волнующее и обольстительное, как последний грех. Сервиз создал умный, злой и веселый мастер, отнюдь не лишенный вкуса. Боже, в этих чашечках олицетворялось все мироздание, веселая и злая взвесь овец и козлищ, слившихся в таком упоительном прелюбодеянии, что их за уши друг от друга не оттащишь, как ни пытайся. И вся эта дурацкая взвесь стоит не больше вечернего чая, который мы разопьем с моим японским буддой.

* * *

Монах быстро подружился с Далилой, и это примирило меня с его рассуждениями.

Рассуждения сводились к тому, что в следующем рождении я стану бодхисаттвой. Потому что в нынешней своей жизни я совершил много плохого, познал все страсти и мой опыт сильно обогатился. Теперь предстоит более легкая часть работы – совершить много хорошего. Когда же мне надоест и порок, и добродетель, тогда наступит просветление.

Слушая японца, я жалел о том, что не дружу с Хокусаем. Какую забавную картину являла наша компания: упитанный благообразный монах, повествующий о вечности полускелету с вызывающе нагримированным лицом, а между ними дремлет кошка, которой нет дела до вечности, добра и зла, и прочей чепухи. Далила совершеннее всех бодхисаттв, она самодостаточна, ей не нужно сострадательно хлопотать или вежливо отворачиваться, когда меня одолевает очередной приступ, репетиция агонии, ей начхать на болезнь с изнуряюще длинным названием: синдром приоб...

Я провалился в темноту. Но Смерть знает, что срок еще не подошел. Серые капюшоны привстали, оценили мое состояние бесцветным взглядом и снова вернулись к покеру.

- Мой учитель, умирая, пел, - сказал монах. - Он пел о стране чистейшего блеска. Там нет гор и морей, а на равнине, покрытой золотым песком и бриллиантовой росой, всегда звучит музыка.

- Я бы предпочел, чтобы в моем раю было море, - ответил я. – Вернее семь морей.

Bring before me what is mine –
The Seven Seas of Rhye
- запел монах.

(Отдайте то, что принадлежит мне:
семь морей рая)

Если бы я имел силы подскочить, я бы это сделал, настолько неожиданно было услышать свою песню в устах буддийского монаха. Когда-то он ходил на рок-концерты, а потом пришел к Будде. Но песен, слышанных в молодости, не забыл.

- Я тоже люблю море, - сказал он. – Нирвану сравнивают с морем, и я думаю: хорошо, море меняется, и я буду меняться с ним. А от учителя я слышал рассказ о семи морях наслаждения. Никто никогда мне о них больше не рассказывал, только мой учитель. Он говорил, что семь морей увидит тот, кто разрешит себе подлинное прегрешение, и это будет как хлопок одной ладони, после которого наступает подлинный свет. Но потом учитель запретил мне об этом думать, он сказал что я совершу много глупостей, а семь морей так и не увижу, зато попаду в ад. И я тоже запретил себе об этом думать. Люди опускаются до омерзительных грехов, но почти не бывает, чтобы кто-нибудь поднялся до подлинного прегрешения.

* * *

Теперь, проваливаясь в боль, я думал о морях наслаждения. Они ждали меня, безмятежные и ласковые, как Далила. Когда-нибудь я вытащу на их берега Роджера, Джона и даже Мэя. Я вытащу этого чертова Мэя на берега, о которых он грезит ночами, не решаясь на них ступить. Подлинное прегрешение совершается легко. Оно даже не совершается, оно просто е с т ь, и ты погружаешься в него, как в теплую морскую воду, оно есть ты и, собственно, прегрешение в том, что ты осознаешь свою подлинность, вовсе не считаясь с иллюзорностью окружающих.

И однажды ты говоришь Сесилу:

- У меня есть одно желание.

- Да, сэр?

- В магазинчике Барта продается чайный сервиз "Семь морей рая". Я хочу его видеть.

На самом деле "Семь морей" не продавались. Увидев их у Барта, я запретил ему их продавать. Платил за то, чтобы они стояли в витрине и встречали меня под Рождество. Но сегодня мироздание вкупе с запредельностью должны присутствовать в доме, на пороге которого уже стою – я...

* * *

Волны семи морей ласково трутся о мои ноги. Они поют песню о ком-то, кого я любил и кто приходил ко мне в образе другого человека, хотя нет сомнений – это я сам приходил к себе. Я давно уже ждал себя – и вот оно... Двери распахнулись.

Смерть замечательно выполнила свое обещание. Да – это я. Подлинный. Несомненный. Как я прекрасен! Никогда и нигде более не являлось миру столь утонченное благородство!

Волны семи морей нарастают, унося с собой последние ярлыки, рутину вещественных обозначений. Богемская сутра, Алмазная рапсодия... Далила и монах, прикорнув друг к другу, шлют мне прощальный привет. Ом мани Тео Ториатте. Аве Заратуштра. На мосту Чинват я поприветствую всех святых, и семи чашечек из магазина Барта вполне хватит, чтобы напоить миллион праведников вином подлинной свободы.

Волны накрывают меня с головой. Я Прекрасный подхожу к себе умирающему, и мы сливаемся в долгом поцелуе...

@темы: "love of my life", "рассказцы"

---

Капитан Жар Огня

То ли шорох в ночи, то ли крик пустоты,
То ли просто привет от Того, кто в груди...

@темы: "love of my life"

---

Аватарку хочу!

Дорогие мои! Очень хочу аватарку, где Локи из второго "Тора". Ежли знаете закрома, дайте ссылку.

@темы: "Локи"

---

Айдаркуль

Это озеро - результат деятельности человека. 1969 год для Узбекистана был катастрофически многоводным (сейчас все с точностью до наоборот). Чардаринское водохранилище грозило буквально разорвать. И тогда в Арнасайскую низменность спустили 21 км3 воды. На месте солончака Айдар образовалась цепочка озер. Самое большое из них - Айдаркуль. Оно занимает площадь в 3,5 тысячи км2 и располагается на территории сразу трех областей. За
прошедшие 40 с лишком лет в этом районе образовалась своя экологическая система. Здесь гнездятся перелетные
птицы, в самом озере полно рыбы, а в пустыне рядом носятся резвые песчанки. Такая вот красота.




Так цветет саксаул в пустыне




Степь рядом с озером



Солнце на воде





Одинокий тростник

@темы: "дорога"

---

Сармышсай

Есть такое чудесное место в нашем мире - в горах Каратау, рядом с пустыней Кызылкум и не очень далеко от города Навои.
Называется Сармышсай. Слово "сай" с древнетюркского переводится как "река", хотя реки рядом нигде не видела. Может,
была когда-то, да вся высохла. Главное, чем примечательно это место - наскальными рисунками. Самые ранние из них относятся
ко II тысячелетию до новой эры, самые поздние - к VIII веку новой эры. Исследователи насчитали более 300 изображений: люди, животные (туры, джейраны, архары, кабаны), сцены охоты и ритуальных танцев и солярные знаки. Разглядывать эти рисунки "вживую" -
ни с чем не сравнимое удовольствие.











Скалы в Сармышсае





А это "Макара". Похоже на чудо-юдо, рыбу-кит из родного мне индуизма.








Эта скала получила прозвание "Зеркало". Поверхность словно отполированная.

@темы: "дорога"

---

Свет во тьме светит

Участвовала в литературном конкурсе для авторов из стран Центральной Азии Open Central Asia Book Forum and festival. Конкурс прошел,
теперь могу здесь выложить свой рассказец.


Тьма пришла легко.
Началось с того, что мир сделался серым. Хотя, если точнее, началось с целой серии событий, приведших к столь бесцветному результату. Не помню, что это были за события, наверно, их и не стоило запоминать, ведь они – лишь декорация, причина моего состояния в другом. Причина в том, что я – чужак в этом мире. Чужаками, одиночками, странниками любят называть себя шизофреники и неудачники. Хотел бы я числить в своем активе шизофрению: все лучше, чем числить за собой неудачу в столь крупном деле.
А дело-то поначалу выглядело красиво. Славно выглядело. Выглядело дело.
Нет, не думайте, я не шизофреник, я и выгляжу совсем по-другому. Больным я выгляжу, это правда. По утрам из зеркала на меня смотрит кто-то с больными блестящими глазами, которые он зачем-то обвел черным. Голубые глаза не надо обводить черной тушью, у них от этого появляется странное выражение. Ах нет, это не тушь, это черные круги, я слышал, такое бывает, когда долго не спишь. Еще этот кто-то очень бледен, наверное, он долго не выходил из дома, возможно, оттого и черные круги. А может быть, круги – поцелуи тьмы? Долгие, горячие поцелуи, страстные объятия, в которых он покоится, обладая тьмой, как женщиной, забыв о своей унизительной неудаче? Он может быть красивым, этот обладающий тьмой покойник. Может быть никаким. Он слишком долго был никаким, потому что его не замечали. Не замечали, не верили и даже, в сущности, не подозревали о его существовании.
Но сейчас заметили и подозревают в злом умысле. В умысле – точно. Он ведь все делал с умыслом, правда, был убежден, что благим. Благие намерения и привели его в этот мир, где он стал чужаком.
Подождите, кто он? Он – это я. А кто я? Кто я еще, кроме отражения, смотрящего на меня из зеркала?
Отворачиваюсь от отражения, в нем все равно не найдешь ответа. В бледно-голубых глазах уместился целый космос, но ответа на простейший вопрос там нет. Я не предполагал простейшие вопросы, соответственно, не предусмотрел на них ответы. Совет тому, кто захочет повторить мою ошибку: предполагать и предусматривать надо все. Все, а простое и примитивное в первую очередь.
Я должен был догадаться, что со временем они захотят простого и подменят душу набором животных рефлексов. Душа – это слишком элитарно. Слишком расточительно. Слишком сложно. Теперь я знаю: мир, в котором очутился, боится сложности, как раньше боялись норманнов и чумы. «Боже, храни нас от диких норманнов!» – молились в давние времена. «Боже, избавь нас от сложности!» – молились бы сейчас, если бы верили в силу молитвы. Но вера для них – это тоже сложно. Кажется, они не верят ни во что такое, что нельзя потрогать и на чем нельзя заработать.
Впрочем, на Боге можно заработать, в этом я убедился, побывав в кинотеатре напротив дома, в котором сейчас обитаю. Из окон дома хорошо видны афишы; на них одинаково накачанные парни с одинаково пустыми глазами размахивают, в общем-то, одинаковым оружием (по крайней мере, я не нашел разницы между копьями, пистолетами и «оружием будущего», из которого вот-вот вылетят шарики для пейнтбола). Взгляд зацепил одну такую афишу, где было особенно много мышц, брони, пустых глаз и размашистых жестов. Мне приглянулась броня одного из героев, я решил посмотреть фильм. Создатели фильма на протяжении двух часов с лишком доказывали зрителям, что Бог – жалкое, слабоумное и беспринципное создание, которое необходимо если не уничтожить, то, по крайней мере, изолировать от всех живых существ на всю оставшуюся ему вечность. Зрители похохатывали, а финальную сцену, где Богу довольно удачно пытаются сломать ребра, встретили ревом восторга и украсили пол оброненными от избытка чувств завитками попкорна. Я смотрел на одутловатые, болезненного цвета завитки и пытался понять, когда это началось. Когда душа человеческая приобрела желтушную одутловатость попкорна.
Я творил душу не такой. В те времена я был молод, мои глаза еще не выцвели, как воздух над пустыней, я смеялся, когда создавал душу, счастливым смехом. Так счастливо смеются лишь влюбленные, а я любил ее. Смеясь, я вложил в нее свое дыхание, а потом из собственной крови и грез соткал ей одежду. И была к лицу душе человеческой та одежда, и я решил: пусть будут они нераздельны…
Оторвавшись от пола, я увидел, как нераздельные тела и души выходили из зала, громко комментируя финальную сцену и стараясь незаметно уронить себе под ноги смятые картонные стаканчики. Один из стаканчиков издал неприятный чавкающий звук, когда на него наступила пухлогубая, похожая на подростка девушка (о таких говорят: метр с кепкой). Девушка подскочила и посмотрела испуганными темными глазами, которые стали еще больше и испуганнее, обнаружив меня. Она долго смотрела, не в силах принять то, что поняла, а я смотрел на нее и с неумолимой ясностью осознавал: моей первой ошибкой были нераздельные душа и тело.
Нераздельные душа и тело стали иным существом, чем задумывал я изначально. Оно все еще было прекрасно, это существо, но не знало свободы, которую знала нагая душа. Оно все время спрашивало меня, как ему поступать и дозволено ли то или это, а, получив ответ, старалось сделать наоборот. Это существо было похоже на ребенка, который изо всех сил старается доказать родителям, что он им неродной. И тогда я создал мир, в котором мой ребенок мог бы жить по своему усмотрению, и сказал: у тебя есть душа, сердце и разум, они помогут найти верный путь. Я не знал тогда, что человек – ребенок, который никогда не вырастет, и что красивая одежда, подаренная мною, со временем превратится в саван и задушит самое прекрасное мое творение.
Вот вторая моя ошибка, думал я, возвращаясь домой, самое прекрасное надо беречь. Впрочем, поздно сожалеть об ошибках, и нет времени их исправлять. Странно, раньше у меня была вечность, а теперь нет времени. Впрочем, на то, чтобы приготовить ужин, времени хватит.
Я приготовлю ужин на двоих, но это будет не романтический вечер, а ритуальная трапеза.
Я иду на кухню и приступаю к приготовлениям. Мне многое потребуется приготовить. Потребуется хрусталь, в гранях которого притаились звезды первых ночей творения, и металл, поющий победную песнь, и да, свет, это главное, без света я ничего не смогу приготовить. Включаю свет на кухне, но все равно обнаруживаю себя в темноте. Ладно, попробую в темноте, ведь мне обязательно надо приготовить трапезу.
Трапезу я разделю с моей возлюбленной. Я попрошу у возлюбленной души прощения за то, что отяготил ее грузом одежд, показавшихся мне дивным украшением, а оказавшихся на поверку банальными тряпками. Этот грех тяготит меня, но я спокоен: люди помогут его сбросить. Поможет, для начала, та «метр-в-кепке» с перепуганными глазами, которая уже наверняка сообщила всем и каждому, что видела меня в кинотеатре.
С того момента, как «все-и-каждый» услышали ее, они перестали быть непохожими друг на друга. Они перестали быть людьми. Или, может быть, именно сейчас они стали людьми? Сплоченной человеческой массой, движимой тем, что, как они думают, помогает им выжить: страхом и ненавистью. Они сплотились, слились в одно существо, громадное, могучее и слепое. Могучее тело, лишенное души. Тело, которое жаждет расправиться со своим создателем, ибо не знает и никогда не знало, как употребить дарованную ему свободу. А когда чего-то не знаешь, очень хочется найти виноватого.
Виноват, конечно же, я. И, конечно же, мне не стоило совершать третью ошибку и приходить в этот мир, чтобы посмотреть, как живут нераздельные тела и души. Я уже знал, что в мире что-то не так, и мог предполагать, что тела управляют душами. Я лишь не мог предположить, что встречу только тела. В глазах каждого встречного я искал душу – и не находил. Я встречал злые, хмурые, недоверчивые и встречал добрые, приветливые, улыбчивые глаза, но это были глаза неразумных существ, а ведь я когда-то вложил в них разум. Я не мог понять, куда они дели разум? куда подевали душу?
Под стук ножа о деревянную доску я задавал себе все те же вопросы о душе и разуме, все еще пытаясь понять, почему их не задают люди. Для людей мир без разума и души оказался вполне, как говорят, комфортным. Они очень любят слово «комфорт». Очень дорожат комфортом, панически боятся его потерять и люто ненавидят все, что посягает на их комфорт. Разум – это некомфортно. Душа – некомфортно. Любовь – некомфортно. Разум лучше заменить бизнесом, любовь – сексом, душу – психологией. Все при деле, все зарабатывают, всем хорошо. А если нехорошо, что же, есть оружие, из которого можно уложить пару десятков или пару сотен человек, и так выпустить пары. В ответ могут уложить тебя самого, но могут и не уложить, и сделать почти героем. То есть называть будут негодяем, но относиться как к киногерою. В этом мире кино переживается сильнее, чем реальность. И всегда найдется уйма желающих заработать на страхе, смерти, стыде и позоре. Из стыда и позора возведен этот комфортный мир.
Я горел в стыде и позоре. Позор – первое, что пришло в голову, когда я здесь очутился. А потом я очутился во тьме… Она пришла легко, я уже говорил. Пришла и обняла меня, обвила горячими непроницаемыми руками и шептала неслышные, непроницаемые слова. В ее руках мне было хорошо и покойно, и я удивлялся: мне казалось, я уже никогда не буду ведать покоя. Не знаю, сколько прошло таких покойных темных дней, баюкавших разум. Наверно, я и в самом деле слаб, если мой разум не выдержал увиденного и помрачился. Но даже в помрачении я слышал зов моей возлюбленной. Я слышал зов души. Они куда-то заточили душу, замкнули в неведомую мне тайную темницу, но не убили. Я должен отомкнуть темницу и вывести пленницу на свободу. Вывести ее на свет. В мире, который я создавал, был свет, там не было тьмы.
Хотя, если я скажу им о тьме, они не поймут. Для них тьма и есть свет. Свет во тьме светит. Им не жутко, что это свет рекламы новой разновидности фастфуда. Они и сами уже похожи на разновидность наскоро приготовленной еды, брошенные на конвейер дней и неуклонно движущиеся к главному своему потребителю – смерти. Почти забавно, что в этом мире еда и секс считаются главными признаками человеческого. Никто не замечал, что в кино «хорошие парни» всегда что-нибудь едят или пьют и обязательно занимаются сексом? У «плохих парней» с аппетитом в любом смысле большие проблемы. Кажется, это и моя проблема, и ее тоже пытаются решить. Решают по-разному, цинично и сентиментально, слезливо и насмешливо, с брезгливостью и обожанием, но с неизменным упорством, решив за меня, что я имею подругу или друга (подруг, друзей), либо подруга (друг, подруги, друзья) имеют меня, и от этого именья получаются дети самых разных форм и видов. Особенно им нравится история о том, как меня поимели в виде лошади и я родил чудного восьминогого коня. Еще им нравится какая-то женщина, видимо очень красивая, но слегка помешанная, она непременно хотела растереть мне ноги своими волосами, и, может быть, именно от этого у нас появились дети, вплетенные в историю какого-то знаменитого нынешнего писателя. Литературный фастфуд, в котором женщина играет роль кетчупа: нет кетчупа – нет еды.
За что они любят кетчуп и подобные истории? Историй, к слову, много, но я их не запомнил, хотя попадаются довольно смешные. Узнавая их, я понял: Бог в этом мире должен быть смешным. Жалким и смешным или сексуальным и смешным, но обязательно забавным. Они любят, когда забавно. Забавляются всем: едой, любовью, смертью. Впрочем, про любовь это слишком. Любви я не нашел. Нашел секс, благотворительность, рекламные акции. Здесь даже дети – часть рекламы, верное средство создать имидж «хорошего парня». «Я так люблю своих детей, что не остановлюсь ни перед чем ради их блага». Интересно, может ли любовь не остановиться ни перед чем, даже перед гибелью других детей?
Гибель Бога для них тоже станет забавой. Или нет, они найдут другую забаву, получше. Закроют Бога в тюрьме и время от времени будут сообщать новости: идет судебный процесс, нашлись новые улики, по делу Бога вызвали свидетелей, к Богу допустили адвокатов, Бог подал на апелляцию… А вот этого не дождетесь, это вы можете подавать на апелляцию после любого преступления, я не стану мараться.
Я свое преступление знаю: беспечность. Доверчивость и беспечность влюбленного.
Я последний раз окидываю взглядом трапезу, приготовленную с беспечным тщанием, отличающим влюбленность.
Что-то еще осталось во мне от былой влюбленности, и я беспечно выйду навстречу тем, кого уже ведет обладательница чуточку капризных припухлых губ. Я надеваю костюм, в котором выходил однажды: похожие капризные губки присвистнули тогда и сказали вслед: «Сексуален как бог!» Бог должен выглядеть сексуально, если хочет, чтобы о нем вспомнили. Не знаю, есть ли что-то сексуальное в жертве, но моя жертвенная трапеза – хлеб и вино – готова. Говорят, меня много раз приносили в жертву, а еще говорят, что я приду судить человечество. Что ж, поглядим, каково это на самом деле.
Я смотрю на часы, аккуратно закрываю за собой дверь и сбегаю по винтовой лестнице, так, будто тороплюсь на свидание.
Еще можно что-то исправить. Я чувствую это. Тьма отступает. Нехотя, медленно, тяжело, но она сдается. Я смотрю сквозь тех, кто, ощетинившись, наступает на меня. Я вижу первый луч света.

@темы: "Локи", "рассказцы"

---

Мой взгляд на Локи

Сначала хотела сделать запись закрытой. А потом подумала: вдруг кто-то видит Его также? Почему нет?
Но, поскольку у всех у нас очень разные представления о Локи, то, чтобы никого не задеть и не вызывать споров, убираю запись под кат. Кому интересно - смотрите, но не говорите, что я не предупреждала.

@темы: "Локи"