Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Вообще, этот пост следовало бы назвать "Это безумие? Да ладно!" Но оставлю, как есть, потому что о финском "брате" Локи, "веселом Лемминкяйнене", здесь будет говорено довольно много. Но, поскольку я дорвалась до самого вкусного, чтобы потянуть удовольствие, начну издалека.
Не помню, что окончательно вывело меня из терпения. Наверное, миф о Бальдре. Да, он. Эта история, такая сказочная, сентиментальная и назидательная («кто к нам с омелой придет, того в асфальт закатаем»), возмущает меня не меньше, чем любое варварство в истории цивилизации. Такое чувство, что у тебя на глазах разбили прекрасное творение, а потом беспорядочно склеили получившуюся груду осколков. Скандинавы привели на корабль монстра. Монстр заставил лезть в закрома мифологической традиции в поисках ответов на многочисленные вопросы.
читать дальшеПервый, неизменно возникающий при чтении обеих Эдд: кто такой Бальдр? В текстах он воспринимается как имя собственное. Фигушки! Это почтительное обращение, и значит оно «господин». Вполне вероятно, что на раннем этапе скандинавской мифологии бальдрами были все (или, по крайней мере, все главные) асы, как первостепенные боги финикиян и ханаанеян были баалами, а в индуизме к имени каждого бога неизменно прибавляется «шри».
Тогда интересно, кто именно из бальдров имеется в виду в рассказе о пресловутой веточке омелы.
Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, нужно бы определить, чему Бальдр покровительствует, да вот беда – Эдды об этом молчат. Образ любимого сына Фригг вообще рождает странное ощущение. Он статичен. За ним не значатся ни подвиги, ни любовные похождения, ни романтичные истории, ни анекдоты. А ведь асы его за что-то обожают, причем, даже больше, чем Тора, за которым подвигов значится немерено, и все на благо Асгарда да Мидгарда. Может быть, Бальдр – ребенок и любят его именно за «малый рост, малый рост»? Ничего подобного! Одинов младшенький погибает женатым мужчиной, имеющим сына. А в этом возрасте «на границе по Рио-Гранде неприлично значить за собой одних мексиканцев».
Создается впечатление, что Бальдр рожден и взращен с единственной целью – скоренько убить и пышно оплакать. А потом дружно ткнуть пальцами в сторону Локи и завопить: «Ах, убийца, ах, злодей! ДЯРЖИ ЕГО!».
Такая трактовка столь значимого в скандинавской мифологии образа, понятное дело, не всех устраивает. Поэтому ряд исследователей предлагает видеть в Бальдре символ первой жертвы: именно его смерть привела в мир смерть вообще, начав приближать Рагнарёк. Но, по логике самой скандинавской мифологии, первой жертвой был Имир, из которого асы сотворили мир. Собственно, роль Первой Жертвы в том и состоит, что из нее творят вселенную. Никаких подобных манипуляций с Бальдром, ни живым, ни мертвым, не производится. Более того, ни в одной традиции нет упоминаний о том, чтобы Первую Жертву оплакивали, тем более, всем миром. Это и понятно: какой смысл плакать, если жертвоприношение было замыслено изначально. Стоит также вспомнить, что и до Бальдра живые существа благополучно отправлялись в мир иной: тот же строитель стен Асгарда, например, или Тьяцци. В «Младшей Эдде» Высокий доверительно сообщает Гюльви, что во время возведения стен вокруг Асгарда боги вдруг очнулись и поняли, что у них сейчас Солнце, Луну и Фрейю уведут из-под носа. И с какого-то бодуна решили, что виноват во всем Локи. Далее Снорри пишет: «и решили асы, что поделом будет Локи лютая смерть…» Значит, смерть благополучно существовала и при Бальдре.
Другое толкование образа Бальдра: символ инициации воинов. Во всех древних обществах существовали обряды перехода из состояния мальчика в состояние мужа, воина. Обряды эти включали в себя символическую смерть посвящаемого. Но тогда, во-первых, Бальдр должен, действительно, умереть мальчиком. Мы же помним, что и физически, и социально он уже принят в категорию взрослых: он – семьянин. Во-вторых, умерев, Бальдр должен вернуться (иначе какая же это инициация?). С возвращением же выходит полный облом. И, наконец, что очень существенно: чтобы покровительствовать инициациям, Бальдр должен быть либо воином, либо жрецом-шаманом, хранящим тайны посвящения. Бальдр же воином является чисто номинально: мы не знаем ни об одном его воинском подвиге. Жрец тоже отпадает, он в инициациях играет активную роль. А Бальдр пассивен. Мы снова на неверном пути?
Наконец, третья гипотеза: Бальдр – умирающий и воскресающий бог природы, наподобие средиземноморских и ближневосточных Осириса, Аттиса, Адониса. Как и в упомянутых богах, в нем подчеркиваются незлобивость, детская доверчивость и беззащитность. Аттис и Адонис тесно связаны с образом Богини-Матери, а Бальдр, как мы помним – сыночек мамочки Фригг. Кроме того, легко представить Бальдра этаким Лелем, образом весны, приходящей после зимнего «мертвого» сна природы. Но опять загвоздка: умирая, Бальдр не возвращается на землю. Если бы он был богом природы, то вся природа должна зачахнуть вместе с ним и ожить только после Рагнарёка.
Много, ох, много вопросов задает Бальдр. И относительно омелы всех любопытство мучает, как ухитрились погубить ею прекрасного юношу. И нет внятных объяснений, с чего Локи на Бальдра взъелся. Из зависти? Но это – объяснение, которое дается Снорри Стурлусоном с позиций христианского мировоззрения (дьявол воззавидовал Богу). Из текстов Старшей Эдды, да и пересказов преданий в Младшей не видно, чтобы Локи завидовал хоть кому-нибудь. И желать гибели, например, Тора у него куда больше оснований, но он никогда не строит Тору козней по доброй воле: по доброй воле он Тору помогает. Рагнарёк приблизить, обновить загнивающий мир? Но это объяснение вполне укладывается в сознание современного человека. А мышление древних людей было устроено немного по-другому, более конкретно. Если бы, Локи действительно жаждал Рагнарёка, то так об этом бы и сказал, в той же «Перебранке». Раз молчит, значит, Рагнарёк пока ему не нужен.
И действительно не нужен. У Локи есть другие способы обновлять мир, причем, регулярно. Чтобы понять, как, а заодно прояснить кое-что относительно Бальдра, обратимся к соседям скандинавов, финнам.
В финнских мифологии и фольклоре действуют три героя: мудрец Вяйнямёйнен, кузнец (и силач) Ильмаринен и насмешник-хитрец Лемминкяйнен. Сия троица неизменно приводит на память другую: Один, Хёнир, Лодур. И те, и те любят странствовать и время от времени попадают в экстремальные ситуации, результатом которых является перераспределение сакральных ценностей в мирах. И если Лодура принято отождествлять с Локи, то на месте загадочного Хёнира, первоначально, скорее всего, был Тор. Роль громовника в подобных «тройственных союзах» древности исключительно велика, и Тор прямо-таки просится на место бледного призрака, о котором ничего не известно, кроме того, что его отдали в заложники ванам (тогда тем более непонятно, как он мог куда-либо странствовать с Одином). Вытеснение Тора Хёниром можно объяснить сложными взаимоотношениями Тора и Одина в скандинавском культе, и, соответственно, мифологии. Царь-жрец (шаман) Один в период сложения военной аристократии вытеснил «демократа» Тора с его позиций верховного бога (то же самое произошло с ведическим Индрой, которого оттеснил Брахма). Вытеснение это отражено в «Песне о Харбарде» Старшей Эдды. Можно предположить, что на той же стадии, когда возникла «Песнь о Харбарде», Тор был вытеснен из троицы высших богов и заменен нейтральным Хёниром. Сочетание Один – Тор – Локи имеет куда больше смысла, чем Один – Хёнир – Лодур, хотя бы потому, что объединяет самых активных богов скандинавского пантеона. Таким имеет смысл странствовать и искать приключений, вернее, обладающих особой магической силой предметов, с которыми связаны их приключения.
Но вернемся к друзьям-финнам. Из их троицы относительно мифа о Бальдре наиболее интересен Лемминкяйнен.
Во многих отношениях он удивительно похож на Локи. Постоянный его эпитет – «веселый». А Идун в «Перебранке» называет Локи «весельчаком». Но, так же, как и за Локи, за Лемминкяйненом закрепилась репутация злоречивого шутника, способного больно задеть острым словом и внести смятение в любой праздник. Так же, как и Локи, финский трикстер красив и охоч до женского пола. Лемминкяйнен обнаруживает все признаки шамана: совершает чудесные превращения с помощью заклинаний и сам может превращаться в птиц и животных. Наконец, финский братец Локи невероятно упрям: если его на чем-то замкнуло, он лучше со всеми перессорится на свою голову, но не послушает никаких предупреждений и угроз.
Но особенно интересен для нас эпизод, связанный с гибелью Лемминкяйнена, где перекликаются две темы: наказания Локи и гибели Бальдра.
Финский удалец сватается к младшей дочери Лоухи, хозяйки темной колдовской страны Похъелы, напоминающей скандинавский Ётунхейм. Дочка Лоухи прекрасна как «весенний цветочек», но все попытки посвататься к ней других женихов (в том числе, Вяйнямейнена) заканчиваются неудачей. Мать девушки сначала задает претендентам почти невыполнимые задания, а потом обе, мама и дочка, быстро находят предлог для отказа. Лемминкяйнен приходит свататься к дочери Лоухи и попадает на похъельский пир, где у него быстро завязывается ссора с хозяином в стиле «Перебранки Локи», где даже детали порой совпадают: явившийся на пир Лемминкяйнен упрекает хозяина, что его не приглашают к столу. Он напрашивается на угощение, но подносят ему обглоданные кости и пиво с червями. Слово за слово начинаются взаимные оскорбления. Лемминкяйнен разгоняет похъельцев к свиньям, оставляя лишь одного слепого старика, потому-де, что настолько этот старик жалок, что и силы тратить на него жаль.
Затем Лемминкяйнен начинает совершать традиционные «подвиги жениха»: приводит к Лоухи, по ее заданию, чудесного лося великана Хийси, огненногривого коня, а затем отправляется ловить черного лебедя, плавающего в водах подземной реки Туони. Здесь его выслеживает оскорбленный слепой старик и сражает, по одной версии, змеей, по другой, стеблем болиголова.
Логичнее же предположить, что Лемминяайнен пал от стебля болиголова, превращенного колдовством в змею. Болиголов, как и омела, растение вполне безобидное, но в отличие от последней, его стебель, очищенный от цветов, все же напоминает по очертаниям копье или дротик.Так же, как и омела, которую в средневековой северной Европе считали "всеисцеляющим средством", болиголов предстает образчиком смертельной иронии: целебное растение убивает. Превращение стебля в жалящую гадюку дает неожиданное и новое объяснение поступку Скади, повесившей над прикованным Локи ядовитую змею. Если учитывать финскую параллель, то змея Скади является не просто садистским вывертом злобной бабы, а напоминанием виновнику смерти Бальдра о том, как погиб прекрасный бог. Заодно снимаются все вопросы о том, как можно с помощью растения убить кого бы то ни было.
Лемминкяйнен убит. Но тут в дело вмешивается его матушка. Узнав о смерти сына по крови, появившейся на его, оставленном дома, гребне, она отправляется в нелегкий путь, вылавливает граблями, выкованными Илмариненом, тело сына из Туони и с помощью пчелы, доставшей чудесный мед, возвращает Лемминкяйнена к жизни.
Попробуем теперь соотнести историю Лемминкяйнена с историей Бальдра. Что мы получаем? Рассказ о гибели и воскресении Локи. Предлагаемая автором реконструкция первоначального предания следующая. Локи отправляется в очередное путешествие в подземный мир. Возможно, он должен раздобыть для асов некую хранящуюся там ценность. А, возможно, речь идет о том же сватовстве. О его жене Сигюн мы почти ничего не знаем, а ведь ее верность мужу в столь трагических обстоятельствах должна иметь под собой веские основания. Эта исключительная верность (напомню, кстати, что в "Перебранке" ни одна асинья, в ответ на обвинения Локи в распутстве, не говорит ему что-нибудь вроде: "За своей женой лучше следи!") получает мотивировку, если допустить, что Локи боролся за Сигюн, добывал ее, подвергаясь опасностям, вплоть до смерти.
Исходя из сказанного выше, можно предположить, что Локи, прибыв в подземный мир, является к хозяйке (хозяину) этого царства просить руки ее дочери. Чтобы заполучить Сигюн, он должен выполнить ряд заданий. Отголоски этих заданий впоследствии "разбежались" на отдельные сюжеты, изрядно перетолкованные уже с позиций одинической мифологии. Например, в число свадебных задач вполне укладывается добывание ожерелья Брисингов. В первоначальном варианте Локи вполне мог добывать Брисингамен у его кователей-альвов в качестве свадебного подарка невесте. Тогда понятно, почему с ним сражается Хеймдалль: Страж борется с Локи не потому, что тот "спер" ожерелье, а потому, что Локи намерен унести талисман из Асгарда в подземный мир, что совершенно недопустимо с точки зрения асов.
Так или иначе, Локи выполняет задания, но, явившись снова в подземный мир, обнаруживает, что его невесту тем временем просватали за другого, и уже полным ходом идет свадебный пир. Подобный поворот известен многим традициям. Точно так обстоит дело у веселого Лемминкяйнена: пока он лежал мертвый на дне Туони, а потом приходил в себя, Лоухи выдала дочь за кузнеца Илмаринена. И Рукмини, просватанную за Кришну (еще один "брат-близнец" Локи), ее брат решает выдать замуж за своего друга. Причиной подобных "неожиданных" решений служат, как правило, сомнения в социальной благонадежности героя (или бога). И Лемминкяйнен, и Кришна не вписываются в общепринятые нормы "благонравия" и, обладая реальным могуществом, не могут подтвердить его по понятным стандартам (груды золота, нашивки за доблесть, чудовищная физическая сила и т.д.). Согласитесь, что параллель с Локи бросается в глаза как Фенрир на добычу.
Продолжаем разговор. Оскорбленный Локи затевает перебранку и разгоняет гостей. Именно так поступают аналогичные Локи персонажи в других мифологиях: Шива, Кришна, Лемминкяйнен, Одиссей. В разгар суматохи (или после) Локи убивает слепой старик - хозяин или страж подземной страны, которая воспринимается как мир мертвых. Сигюн оплакивает убитого и с помощью слез и магических ритуалов возвращает к жизни. Это оплакивание менее масштабно, чем плач по Бальдру, но зато куда более убедительно. В попытках воскресить Локи она обращается к ряду живых существ, среди которых оказывается великанша Тёкк. Поведение великанши в мифе о Бальдре, а также ее имя (которое переводят как "благодарность") позволяет предположить, что сначала она отказалась помочь Сигюн, но затем, скорее всего, против воли, вынуждена была прийти на помощь. Замечу мимоходом, что мать и жена героя древнего мифа оказываются взаимозаменяемыми, то есть, то, что в финском мифе делает мать Лемминкяйнена, в нашей реконструкции совершает будущая жена Локи.
Воскресший Локи и Сигюн возвращаются в мир живых, и мы получаем ту концовку, отсутствие которой в мифе о Бальдре рождает столько всяких вопросов.
Почему речь все-таки идет о Локи, спросит читатель? Почему за обликом Бальдра не может скрываться, например, бальдр Фрейр? Дело в том, что Бальдр стоит в одном ряду с неуязвимыми героями древности: Ахиллом, Сигурдом, которые имеют куда больше параллелей с Локи, чем с каким-либо другим асом (хтоничность, активность, связь с волками, мотив превращения, волшебного или бытового, с помощью переодевания). Подтверждение того, что Локи и есть Бальдр, можно найти также в мифе о Скади. Как мы помним, Скади потребовала от асов чтобы ее сначала рассмешили, а затем нашли жениха. Мы помним, кто рассмешил Скади. А задача рассмешить несмеяну относится к традиционным "трудным задачам" жениха. То есть, тот, кто рассмешил, тот на царевне и женится. Более того, говорится, что Локи, перетягивавший козла своим лингамом, в конце концов, повалился Скади на колени. Это, мои дорогие, есть эвфемизм полового акта. То есть, символически Локи уже овладел Скади, и, как честному человеку, ему остается на ней жениться. Как мы помним по мифу, Скади требует себе жениха, причем, желает она в мужья Бальдра. Но Бальдра скрывают за занавеской, Скади, выбирая себе мужа по ногам, ошибается и получает Ньерда. Вполне возможно, что асы не захотели расставаться с Локи, боясь, что его способности в сочетании с силой Скади поставят Асгард в очень невыгодное положение.
Будучи исследователем-дилетантом, я не могу даже предположительно сказать, где, на каком отрезке пути в Скандинавию, и когда, в какой период этого пути миф о бальдре Локи стал искажаться и расчленяться на множество перепутанных друг с другом сюжетов. Где и когда бальдр Локи стал Бальдром - жертвой Локи, а сам Локи - жертвой асов. Зато мне очевидна причина этой метаморфозы. Особенности жизни скандинавов, куда более суровой и воинственной, чем у других народов, с которыми они общались или с которыми были генетически связаны, не позволили викингам удержать представление о многомерном божестве, олицетворяющем идею бесконечности и бесконечных перемен. Разделив и противопоставив Локи и Бальдра, скандинавы утратили своего Кришну и своего Шиву. Конечно, это искажение не было сознательным. Я не могу представить себе "коварных" жрецов Одина, покушающихся на мешающий им культ. Во-первых, скандинавское жречество было слишком слабым и формальным, чтобы манипулировать общественным сознанием, а, во-вторых, не было никакого культа Локи. Ну, в самом деле, как можно совершать формальные обряды и приносить жертвы диалектике? Или космосу? Да, сохранились какие-то народные магические приемы с фигурками-лофиями, но кто докажет, что они не порождены христианской эпохой с ее верой в чертей? Да и называть эти магические приемы культом как-то язык не поворачивается. Культ - это власть, иерархия, идеология, экономика и культура, завязанные в единый узел. А Локи как-то параллельны эти земные условности.
Искажение проходило неосознанно, но неуклонно. Миф о Бальдре зафиксировал его. И теперь Локи Изначального приходится искать в мифах других народов.
От автора: любая точка зрения является спорной. Тем более, когда речь идет о новой трактовке устоявшихся понятий. Поэтому я готова выслушать возражения и, по мере сил, ответить на вопросы. Дотошность в данном случае приветствуется, потому что свое толкование образа Бальдра я хочу отправить, после соответствующей доработки, специалистам в области скандинавской мифологии. Обратив мое внимание на возможные пробелы и упущения, вы сделаете доброе дело
Не помню, что окончательно вывело меня из терпения. Наверное, миф о Бальдре. Да, он. Эта история, такая сказочная, сентиментальная и назидательная («кто к нам с омелой придет, того в асфальт закатаем»), возмущает меня не меньше, чем любое варварство в истории цивилизации. Такое чувство, что у тебя на глазах разбили прекрасное творение, а потом беспорядочно склеили получившуюся груду осколков. Скандинавы привели на корабль монстра. Монстр заставил лезть в закрома мифологической традиции в поисках ответов на многочисленные вопросы.
читать дальшеПервый, неизменно возникающий при чтении обеих Эдд: кто такой Бальдр? В текстах он воспринимается как имя собственное. Фигушки! Это почтительное обращение, и значит оно «господин». Вполне вероятно, что на раннем этапе скандинавской мифологии бальдрами были все (или, по крайней мере, все главные) асы, как первостепенные боги финикиян и ханаанеян были баалами, а в индуизме к имени каждого бога неизменно прибавляется «шри».
Тогда интересно, кто именно из бальдров имеется в виду в рассказе о пресловутой веточке омелы.
Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, нужно бы определить, чему Бальдр покровительствует, да вот беда – Эдды об этом молчат. Образ любимого сына Фригг вообще рождает странное ощущение. Он статичен. За ним не значатся ни подвиги, ни любовные похождения, ни романтичные истории, ни анекдоты. А ведь асы его за что-то обожают, причем, даже больше, чем Тора, за которым подвигов значится немерено, и все на благо Асгарда да Мидгарда. Может быть, Бальдр – ребенок и любят его именно за «малый рост, малый рост»? Ничего подобного! Одинов младшенький погибает женатым мужчиной, имеющим сына. А в этом возрасте «на границе по Рио-Гранде неприлично значить за собой одних мексиканцев».
Создается впечатление, что Бальдр рожден и взращен с единственной целью – скоренько убить и пышно оплакать. А потом дружно ткнуть пальцами в сторону Локи и завопить: «Ах, убийца, ах, злодей! ДЯРЖИ ЕГО!».
Такая трактовка столь значимого в скандинавской мифологии образа, понятное дело, не всех устраивает. Поэтому ряд исследователей предлагает видеть в Бальдре символ первой жертвы: именно его смерть привела в мир смерть вообще, начав приближать Рагнарёк. Но, по логике самой скандинавской мифологии, первой жертвой был Имир, из которого асы сотворили мир. Собственно, роль Первой Жертвы в том и состоит, что из нее творят вселенную. Никаких подобных манипуляций с Бальдром, ни живым, ни мертвым, не производится. Более того, ни в одной традиции нет упоминаний о том, чтобы Первую Жертву оплакивали, тем более, всем миром. Это и понятно: какой смысл плакать, если жертвоприношение было замыслено изначально. Стоит также вспомнить, что и до Бальдра живые существа благополучно отправлялись в мир иной: тот же строитель стен Асгарда, например, или Тьяцци. В «Младшей Эдде» Высокий доверительно сообщает Гюльви, что во время возведения стен вокруг Асгарда боги вдруг очнулись и поняли, что у них сейчас Солнце, Луну и Фрейю уведут из-под носа. И с какого-то бодуна решили, что виноват во всем Локи. Далее Снорри пишет: «и решили асы, что поделом будет Локи лютая смерть…» Значит, смерть благополучно существовала и при Бальдре.
Другое толкование образа Бальдра: символ инициации воинов. Во всех древних обществах существовали обряды перехода из состояния мальчика в состояние мужа, воина. Обряды эти включали в себя символическую смерть посвящаемого. Но тогда, во-первых, Бальдр должен, действительно, умереть мальчиком. Мы же помним, что и физически, и социально он уже принят в категорию взрослых: он – семьянин. Во-вторых, умерев, Бальдр должен вернуться (иначе какая же это инициация?). С возвращением же выходит полный облом. И, наконец, что очень существенно: чтобы покровительствовать инициациям, Бальдр должен быть либо воином, либо жрецом-шаманом, хранящим тайны посвящения. Бальдр же воином является чисто номинально: мы не знаем ни об одном его воинском подвиге. Жрец тоже отпадает, он в инициациях играет активную роль. А Бальдр пассивен. Мы снова на неверном пути?
Наконец, третья гипотеза: Бальдр – умирающий и воскресающий бог природы, наподобие средиземноморских и ближневосточных Осириса, Аттиса, Адониса. Как и в упомянутых богах, в нем подчеркиваются незлобивость, детская доверчивость и беззащитность. Аттис и Адонис тесно связаны с образом Богини-Матери, а Бальдр, как мы помним – сыночек мамочки Фригг. Кроме того, легко представить Бальдра этаким Лелем, образом весны, приходящей после зимнего «мертвого» сна природы. Но опять загвоздка: умирая, Бальдр не возвращается на землю. Если бы он был богом природы, то вся природа должна зачахнуть вместе с ним и ожить только после Рагнарёка.
Много, ох, много вопросов задает Бальдр. И относительно омелы всех любопытство мучает, как ухитрились погубить ею прекрасного юношу. И нет внятных объяснений, с чего Локи на Бальдра взъелся. Из зависти? Но это – объяснение, которое дается Снорри Стурлусоном с позиций христианского мировоззрения (дьявол воззавидовал Богу). Из текстов Старшей Эдды, да и пересказов преданий в Младшей не видно, чтобы Локи завидовал хоть кому-нибудь. И желать гибели, например, Тора у него куда больше оснований, но он никогда не строит Тору козней по доброй воле: по доброй воле он Тору помогает. Рагнарёк приблизить, обновить загнивающий мир? Но это объяснение вполне укладывается в сознание современного человека. А мышление древних людей было устроено немного по-другому, более конкретно. Если бы, Локи действительно жаждал Рагнарёка, то так об этом бы и сказал, в той же «Перебранке». Раз молчит, значит, Рагнарёк пока ему не нужен.
И действительно не нужен. У Локи есть другие способы обновлять мир, причем, регулярно. Чтобы понять, как, а заодно прояснить кое-что относительно Бальдра, обратимся к соседям скандинавов, финнам.
В финнских мифологии и фольклоре действуют три героя: мудрец Вяйнямёйнен, кузнец (и силач) Ильмаринен и насмешник-хитрец Лемминкяйнен. Сия троица неизменно приводит на память другую: Один, Хёнир, Лодур. И те, и те любят странствовать и время от времени попадают в экстремальные ситуации, результатом которых является перераспределение сакральных ценностей в мирах. И если Лодура принято отождествлять с Локи, то на месте загадочного Хёнира, первоначально, скорее всего, был Тор. Роль громовника в подобных «тройственных союзах» древности исключительно велика, и Тор прямо-таки просится на место бледного призрака, о котором ничего не известно, кроме того, что его отдали в заложники ванам (тогда тем более непонятно, как он мог куда-либо странствовать с Одином). Вытеснение Тора Хёниром можно объяснить сложными взаимоотношениями Тора и Одина в скандинавском культе, и, соответственно, мифологии. Царь-жрец (шаман) Один в период сложения военной аристократии вытеснил «демократа» Тора с его позиций верховного бога (то же самое произошло с ведическим Индрой, которого оттеснил Брахма). Вытеснение это отражено в «Песне о Харбарде» Старшей Эдды. Можно предположить, что на той же стадии, когда возникла «Песнь о Харбарде», Тор был вытеснен из троицы высших богов и заменен нейтральным Хёниром. Сочетание Один – Тор – Локи имеет куда больше смысла, чем Один – Хёнир – Лодур, хотя бы потому, что объединяет самых активных богов скандинавского пантеона. Таким имеет смысл странствовать и искать приключений, вернее, обладающих особой магической силой предметов, с которыми связаны их приключения.
Но вернемся к друзьям-финнам. Из их троицы относительно мифа о Бальдре наиболее интересен Лемминкяйнен.
Во многих отношениях он удивительно похож на Локи. Постоянный его эпитет – «веселый». А Идун в «Перебранке» называет Локи «весельчаком». Но, так же, как и за Локи, за Лемминкяйненом закрепилась репутация злоречивого шутника, способного больно задеть острым словом и внести смятение в любой праздник. Так же, как и Локи, финский трикстер красив и охоч до женского пола. Лемминкяйнен обнаруживает все признаки шамана: совершает чудесные превращения с помощью заклинаний и сам может превращаться в птиц и животных. Наконец, финский братец Локи невероятно упрям: если его на чем-то замкнуло, он лучше со всеми перессорится на свою голову, но не послушает никаких предупреждений и угроз.
Но особенно интересен для нас эпизод, связанный с гибелью Лемминкяйнена, где перекликаются две темы: наказания Локи и гибели Бальдра.
Финский удалец сватается к младшей дочери Лоухи, хозяйки темной колдовской страны Похъелы, напоминающей скандинавский Ётунхейм. Дочка Лоухи прекрасна как «весенний цветочек», но все попытки посвататься к ней других женихов (в том числе, Вяйнямейнена) заканчиваются неудачей. Мать девушки сначала задает претендентам почти невыполнимые задания, а потом обе, мама и дочка, быстро находят предлог для отказа. Лемминкяйнен приходит свататься к дочери Лоухи и попадает на похъельский пир, где у него быстро завязывается ссора с хозяином в стиле «Перебранки Локи», где даже детали порой совпадают: явившийся на пир Лемминкяйнен упрекает хозяина, что его не приглашают к столу. Он напрашивается на угощение, но подносят ему обглоданные кости и пиво с червями. Слово за слово начинаются взаимные оскорбления. Лемминкяйнен разгоняет похъельцев к свиньям, оставляя лишь одного слепого старика, потому-де, что настолько этот старик жалок, что и силы тратить на него жаль.
Затем Лемминкяйнен начинает совершать традиционные «подвиги жениха»: приводит к Лоухи, по ее заданию, чудесного лося великана Хийси, огненногривого коня, а затем отправляется ловить черного лебедя, плавающего в водах подземной реки Туони. Здесь его выслеживает оскорбленный слепой старик и сражает, по одной версии, змеей, по другой, стеблем болиголова.
Логичнее же предположить, что Лемминяайнен пал от стебля болиголова, превращенного колдовством в змею. Болиголов, как и омела, растение вполне безобидное, но в отличие от последней, его стебель, очищенный от цветов, все же напоминает по очертаниям копье или дротик.Так же, как и омела, которую в средневековой северной Европе считали "всеисцеляющим средством", болиголов предстает образчиком смертельной иронии: целебное растение убивает. Превращение стебля в жалящую гадюку дает неожиданное и новое объяснение поступку Скади, повесившей над прикованным Локи ядовитую змею. Если учитывать финскую параллель, то змея Скади является не просто садистским вывертом злобной бабы, а напоминанием виновнику смерти Бальдра о том, как погиб прекрасный бог. Заодно снимаются все вопросы о том, как можно с помощью растения убить кого бы то ни было.
Лемминкяйнен убит. Но тут в дело вмешивается его матушка. Узнав о смерти сына по крови, появившейся на его, оставленном дома, гребне, она отправляется в нелегкий путь, вылавливает граблями, выкованными Илмариненом, тело сына из Туони и с помощью пчелы, доставшей чудесный мед, возвращает Лемминкяйнена к жизни.
Попробуем теперь соотнести историю Лемминкяйнена с историей Бальдра. Что мы получаем? Рассказ о гибели и воскресении Локи. Предлагаемая автором реконструкция первоначального предания следующая. Локи отправляется в очередное путешествие в подземный мир. Возможно, он должен раздобыть для асов некую хранящуюся там ценность. А, возможно, речь идет о том же сватовстве. О его жене Сигюн мы почти ничего не знаем, а ведь ее верность мужу в столь трагических обстоятельствах должна иметь под собой веские основания. Эта исключительная верность (напомню, кстати, что в "Перебранке" ни одна асинья, в ответ на обвинения Локи в распутстве, не говорит ему что-нибудь вроде: "За своей женой лучше следи!") получает мотивировку, если допустить, что Локи боролся за Сигюн, добывал ее, подвергаясь опасностям, вплоть до смерти.
Исходя из сказанного выше, можно предположить, что Локи, прибыв в подземный мир, является к хозяйке (хозяину) этого царства просить руки ее дочери. Чтобы заполучить Сигюн, он должен выполнить ряд заданий. Отголоски этих заданий впоследствии "разбежались" на отдельные сюжеты, изрядно перетолкованные уже с позиций одинической мифологии. Например, в число свадебных задач вполне укладывается добывание ожерелья Брисингов. В первоначальном варианте Локи вполне мог добывать Брисингамен у его кователей-альвов в качестве свадебного подарка невесте. Тогда понятно, почему с ним сражается Хеймдалль: Страж борется с Локи не потому, что тот "спер" ожерелье, а потому, что Локи намерен унести талисман из Асгарда в подземный мир, что совершенно недопустимо с точки зрения асов.
Так или иначе, Локи выполняет задания, но, явившись снова в подземный мир, обнаруживает, что его невесту тем временем просватали за другого, и уже полным ходом идет свадебный пир. Подобный поворот известен многим традициям. Точно так обстоит дело у веселого Лемминкяйнена: пока он лежал мертвый на дне Туони, а потом приходил в себя, Лоухи выдала дочь за кузнеца Илмаринена. И Рукмини, просватанную за Кришну (еще один "брат-близнец" Локи), ее брат решает выдать замуж за своего друга. Причиной подобных "неожиданных" решений служат, как правило, сомнения в социальной благонадежности героя (или бога). И Лемминкяйнен, и Кришна не вписываются в общепринятые нормы "благонравия" и, обладая реальным могуществом, не могут подтвердить его по понятным стандартам (груды золота, нашивки за доблесть, чудовищная физическая сила и т.д.). Согласитесь, что параллель с Локи бросается в глаза как Фенрир на добычу.
Продолжаем разговор. Оскорбленный Локи затевает перебранку и разгоняет гостей. Именно так поступают аналогичные Локи персонажи в других мифологиях: Шива, Кришна, Лемминкяйнен, Одиссей. В разгар суматохи (или после) Локи убивает слепой старик - хозяин или страж подземной страны, которая воспринимается как мир мертвых. Сигюн оплакивает убитого и с помощью слез и магических ритуалов возвращает к жизни. Это оплакивание менее масштабно, чем плач по Бальдру, но зато куда более убедительно. В попытках воскресить Локи она обращается к ряду живых существ, среди которых оказывается великанша Тёкк. Поведение великанши в мифе о Бальдре, а также ее имя (которое переводят как "благодарность") позволяет предположить, что сначала она отказалась помочь Сигюн, но затем, скорее всего, против воли, вынуждена была прийти на помощь. Замечу мимоходом, что мать и жена героя древнего мифа оказываются взаимозаменяемыми, то есть, то, что в финском мифе делает мать Лемминкяйнена, в нашей реконструкции совершает будущая жена Локи.
Воскресший Локи и Сигюн возвращаются в мир живых, и мы получаем ту концовку, отсутствие которой в мифе о Бальдре рождает столько всяких вопросов.
Почему речь все-таки идет о Локи, спросит читатель? Почему за обликом Бальдра не может скрываться, например, бальдр Фрейр? Дело в том, что Бальдр стоит в одном ряду с неуязвимыми героями древности: Ахиллом, Сигурдом, которые имеют куда больше параллелей с Локи, чем с каким-либо другим асом (хтоничность, активность, связь с волками, мотив превращения, волшебного или бытового, с помощью переодевания). Подтверждение того, что Локи и есть Бальдр, можно найти также в мифе о Скади. Как мы помним, Скади потребовала от асов чтобы ее сначала рассмешили, а затем нашли жениха. Мы помним, кто рассмешил Скади. А задача рассмешить несмеяну относится к традиционным "трудным задачам" жениха. То есть, тот, кто рассмешил, тот на царевне и женится. Более того, говорится, что Локи, перетягивавший козла своим лингамом, в конце концов, повалился Скади на колени. Это, мои дорогие, есть эвфемизм полового акта. То есть, символически Локи уже овладел Скади, и, как честному человеку, ему остается на ней жениться. Как мы помним по мифу, Скади требует себе жениха, причем, желает она в мужья Бальдра. Но Бальдра скрывают за занавеской, Скади, выбирая себе мужа по ногам, ошибается и получает Ньерда. Вполне возможно, что асы не захотели расставаться с Локи, боясь, что его способности в сочетании с силой Скади поставят Асгард в очень невыгодное положение.
Будучи исследователем-дилетантом, я не могу даже предположительно сказать, где, на каком отрезке пути в Скандинавию, и когда, в какой период этого пути миф о бальдре Локи стал искажаться и расчленяться на множество перепутанных друг с другом сюжетов. Где и когда бальдр Локи стал Бальдром - жертвой Локи, а сам Локи - жертвой асов. Зато мне очевидна причина этой метаморфозы. Особенности жизни скандинавов, куда более суровой и воинственной, чем у других народов, с которыми они общались или с которыми были генетически связаны, не позволили викингам удержать представление о многомерном божестве, олицетворяющем идею бесконечности и бесконечных перемен. Разделив и противопоставив Локи и Бальдра, скандинавы утратили своего Кришну и своего Шиву. Конечно, это искажение не было сознательным. Я не могу представить себе "коварных" жрецов Одина, покушающихся на мешающий им культ. Во-первых, скандинавское жречество было слишком слабым и формальным, чтобы манипулировать общественным сознанием, а, во-вторых, не было никакого культа Локи. Ну, в самом деле, как можно совершать формальные обряды и приносить жертвы диалектике? Или космосу? Да, сохранились какие-то народные магические приемы с фигурками-лофиями, но кто докажет, что они не порождены христианской эпохой с ее верой в чертей? Да и называть эти магические приемы культом как-то язык не поворачивается. Культ - это власть, иерархия, идеология, экономика и культура, завязанные в единый узел. А Локи как-то параллельны эти земные условности.
Искажение проходило неосознанно, но неуклонно. Миф о Бальдре зафиксировал его. И теперь Локи Изначального приходится искать в мифах других народов.
От автора: любая точка зрения является спорной. Тем более, когда речь идет о новой трактовке устоявшихся понятий. Поэтому я готова выслушать возражения и, по мере сил, ответить на вопросы. Дотошность в данном случае приветствуется, потому что свое толкование образа Бальдра я хочу отправить, после соответствующей доработки, специалистам в области скандинавской мифологии. Обратив мое внимание на возможные пробелы и упущения, вы сделаете доброе дело
@темы: "Локи", "легенда и символ", "ты мне не брат?"
