Resident evil:The banter

Тот, кто дернет за веревочку кликнет на обложку, увидит что-то интересное))

Название: Resident evil: The banter
Автор: Муравьиный лев, mrLokiOdinson
Форма: досье
Канон: "Обитель зла 3"
Пейринг/Персонажи: Доктор Айзекс, в эпизодах - Элис, зомби, злое начальство
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Исходники: кадры из фильма "Обитель зла"
Размер: 10 изображений размером 631*428 пикселей

@темы: "Фандомная Битва", "Иэн Глен"

---

Новая надежда

Мои дорогие, бои с реалом продолжаются
Мне диагностировали глаукому. Плохо, что это далеко не начальная стадия.
Хорошо, что еще берутся лечить. Поэтому я опять на некоторое время выпадаю из уютного пространства diary.
Не обижайтесь, если увидите меня в Сети, а ответ на ваше письмо или комментарий придет через пару дней.
Мне надо разобраться с моими текстами, выложить их здесь и на Фикбуке, поэтому я буду изредка и ненадолго появляться,
но не всегда смогу общаться с друзьями столько, сколько сама того хочу.
Уже скучаю по общению с вами. Надеюсь, что вы будете комментировать то, что я выкладываю (сейчас мне это дается
с определенным трудом).
Знаю, что скоро вернусь. Конечно, нельзя недооценивать мощь Темной стороны,
но, в конце концов, она не единственная в этом мире. Есть еще и светлые стороны, и я не все их исследовала до конца)
Кто силен - желаю быть еще сильнее. Кто грустен - приходите, поделюсь, чем могу, постараюсь поднять настроение)

Всем - УДАЧИ!

---

Дом грез

Первый мой слеш
Возможно, так и останется единственным.

Название: Дом грез
Автор: Муравьиный лев
Бета: The Third Alice
Размер: миди, 4244 слова
Канон: Ориджинал
Персонажи: ОМП/ОМП
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Он думал, что, уничтожив дом, убил чудовище...
Примечание: Все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними. Курение вредит вашему здоровью.

I

Сквозь огонь проступали глубокие рваные тени. Они придавали фасаду дома сходство с гигантским черепом.

Тени двигались. Казалось, в огне корчится что-то живое.

Сноп оранжевых искр вырвался из крыши и с воем ушел в небо. Раскаленные оранжевые звездочки остро, болезненно напомнили о любви Обри к мандаринам. Маленьким, без косточек, очень сладким и непременно с темно-зеленым листком.

Доу закурил. Это было неосмотрительно. Даже глупо. Надо уйти, пока никто не заинтересовался посторонним человеком возле непонятно как загоревшегося дома. Но Доу не тревожила перспектива задержания, суда, пожизненного заключения (скорее всего, в психушке). Он сделал главное.

Он уничтожил монстра.

Обри — последняя добыча этой твари. Других не будет.

Не будет? А если все дома одинаковы? Ведь недаром каждый хоть раз в жизни мечтает сбежать из своей «крепости». Может быть, дома только притворяются, что созданы для нашего удобства? А мы притворяемся, что верим этому. Семья, гости, доставка пиццы — все крутится вокруг темного страха перед убежищем, которое по природе своей западня.

Или человек сам превращает дом в ловушку, наполняя желаниями, что способны стать кошмаром?

Он отшвырнул недокуренную сигарету в снег и тут же достал новую.

Полжизни не жалко за то, чтобы думать о других вещах. О «тарзанке» над водопадом в ЮАР, театральном фестивале в Эдинбурге, мандариновом закате в Коччи. Мандарины… Как Обри набрасывался на них после всего, что они вытворяли в постели!

Боль от воспоминаний была такой острой, что перехватило дыхание. Доу согнулся, опираясь рукой о дерево. Его мутило.

— Я могу помочь? — раздался участливый голос.

Подняв голову, Доу встретил взгляд бледно-голубых глаз, выцветших от возраста. Взгляд был полон сочувствия.

Благообразный, добротно одетый старик. Дорогое пальто. Безукоризненная обувь. Тщательно зачесанные седые волосы. В нем чувствовалась порода. Так мог бы выглядеть римский император, если бы преторианцы позволили ему дожить до седин.

«Надо было уйти», — подумал Доу.

— Спасибо, все хорошо, — вслух произнес он.

Старик понимающе кивнул и перевел взгляд на огонь, который никак не удавалось погасить, хотя, казалось, здесь собрались все пожарные города.

— Огонь ненасытен, — тихо проговорил он, — как молодость.

Они с Обри были ненасытны. Хотели взять от жизни все. Лекцию по эстетике смерти в античном романе обсуждали на рокерском джем-сейшне. Воскресный пикник оборачивался недельным путешествием по стране автостопом. Билеты на Мартинику грозили превратиться в клочок бумаги, пока, бросив рюкзаки, они занимались любовью в прихожей: «Самолет без нас не взлетит!» И самолеты ждали, райские яблоки поспевали вовремя, мир лежал у них в кармане.

— Говорят, этот дом принадлежал молодому князю, — снова заговорил старик. — Князь занимался черной магией и, будучи воистину прекрасен, отдался некоему демону. За свою любовь он получал все, что только могло представить его воображение. К сожалению, фантазия не знает границ, и однажды он пожелал не то, что хотелось бы его покровителю.

— Верите в легенды? — усмехнулся Доу, потянувшись за очередной сигаретой.

Рука нашарила в кармане пустую пачку.

Доу с досадой смял бесполезную картонку.

— Ваше успокоительное закончилось, — догадался старик.

Он достал из кармана пальто полную пачку Nat Sherman.

— Берите все. Я еще курю иногда по привычке, но редко. А вам, вижу, нужна разрядка.

— Спасибо, — Доу повернулся. — Мне, пожалуй, пора.

— Да, — согласился старик. — Ничего интересного. Огня нет. Остались одни полицейские.

Словно услышав это замечание, двое полицейских двинулись в их сторону.

— Подождите меня здесь, — старик коснулся локтя Доу. — Я поговорю с ними. Я-то знаю, как иногда бывает трудно объяснить, что просто проходил мимо.

С этими словами он уверенно зашагал навстречу блюстителям порядка.

Доу не слышал разговора, но видел, как «бобби» слушали старика — сначала хмуро, потом их лица разгладились, принимая все более почтительное выражение. Наконец, старик снисходительно кивнул и протянул руку, которую они по очереди с энтузиазмом пожали.

Все улажено.

— Похоже, и вы занимаетесь магией, — попытался пошутить Доу, когда старик вернулся к нему.

— Да, только телом мне торговать поздновато, — откликнулся старик. — Так что приходится искать другие занятия.

Доу промолчал. Он не хотел вопросов относительно себя, поэтому и сам не торопился спрашивать.

— Трудно будет найти истинную причину пожара, — проговорил старик. — Хотя, как подумаешь, нет смысла искать. Дом грез уже не вернуть.

— Дом грез? — остановился Доу.

Так Обри называл сгоревший дом.

Старик хотел было удивиться, но вспомнил:

— Ах да, вы же не верите в легенды! А зря, знаете ли. Легенды точнее судебного протокола и объективнее любого научного исследования. Они безукоризненно достоверны.

— Я слышал про Дом грез, — сказал Доу, — но полагал, что это метафора.

— Вся жизнь — метафора, — отозвался старик. — Наши чувства, мысли, дома, в которых мы обитаем, мы сами — всего лишь знаки, которые кто-то чертит на воде времени.

Он вдруг оборвал сам себя:

— Вам бы выспаться, а я пускаюсь в рассуждения ни о чем.

И протянул руку:

— Старики — несносные существа. Извините мою бессонницу и болтливость!

Еще минуту назад Доу мечтал отделаться от незнакомца, но два слова все изменили. Может быть, эта встреча не случайна? Может быть, кто-то знает, что за кошмар обитал в старом доме?

— Выпьем? — напрямик предложил Доу. — Спать не хочется. Все равно уже светает.

II

— Вы мне нравитесь, — одобрительно заметил старик. — Пойдемте! Я знаю одно неплохое местечко неподалеку. Вас не обидит, если я попрошу помочь мне идти? Приступ ревматизма — довольно мучительная вещь.

Доу взял своего спутника под руку.

«Как старомодные любовники», — мелькнуло в голове. Обри это позабавило бы.

Снова острая, физически ощутимая боль от воспоминаний. Доу почувствовал тошнотворную слабость.

Холод разлился по телу.

Старик все понял без слов. Он переместил руку и прижал Доу к себе, оказавшись в роли ведущего.

Непростой перец, подумал Доу. Крепче, чем кажется. И, видно, тоже не без греха.

Минут через десять они оказались возле круглого здания из тонированного стекла и металла.

— К слову, о символах, — старик указал на гигантские ячейки.

Они отсвечивали золотом в лучах поднимающегося солнца.

— Вам не кажется, что вот это — превосходный символ человеческой жизни? Хрупкой, темной, на короткое время согретой лучами любви и — видите?

Только сейчас Доу заметил, что каждая ячейка укреплена металлическими перекрестиями. Перечеркнута крестом.

— Невеселый символ, — он криво усмехнулся. — Собственно, где мы?

— Это галерея современного искусства, — ответил старик. — Ее открытие состоится на днях. А вот ресторан уже действует. Люблю это заведение. Здесь принимают посетителей в тот час, когда в других местах их выпроваживают.

Ресторан оказался небольшим залом со сводчатым, под готику (а, может быть, это была настоящая готика) потолком. Зал располагался в подвальном этаже не открытой пока галереи. Спуск по спиральной лестнице длился целую вечность. Зато заказанный стариком коньяк, который принес вышколенный официант, превзошел все, что Доу когда-либо пробовал (а ему было с чем сравнить).

— Вы говорили о Доме грез, — Доу вернулся к мучавшему его предмету. — Что о нем известно, об этом доме? Кроме легенд?

— Ничего, — покачал головой старик. — Даже дата постройки — 1350 год, не подтверждается ни одним историческим документом. Между тем, легенды сходятся на ней.

— Впервые слышу, чтобы в легендах назывались даты, — недоверчиво сказал Доу.

— Это потому что вас мало занимают легенды. Вы не верите в их достоверность.

— Я никогда не гнался за достоверностью, — невесело усмехнулся Доу. — Меня всегда занимали фантазии… до определенного момента. А вот сейчас я впрямь предпочел бы достоверность.

Доу стиснул ладонями сниффер, ощущая тягучую прохладу толстого тяжелого стекла.

— Хорошо. Судя по всему, легенд об этом доме много, а вы рассказали только одну.

— Хотите знать другие? — улыбнулся старик.

— Да, — коротко ответил Доу.

— Что же именно?

— Например, почему — Дом грез?

— По легенде, дом — подарок демона князю, — заговорил старик. — Демон дал золото на его постройку, дал вдохновение зодчему и вдохнул жизнь в каменные стены. Это был волшебный дом, — старик прикрыл глаза, как будто вспоминая. — Вы видели его почерневшим от времени и непогоды, видели камни, поросшие мхом, щербины на лестничных ступенях, облупленные носы атлетов на рельефах у входа. А когда-то он вызывал восхищение, считался лучшим творением гениального итальянского архитектора, принесшего на наш север свет южного солнца. Дом был прекрасен, как и его обитатель.

— Красивый, но глупый, так ведь? — заметил Доу. — Я говорю о князе.

— Я не говорил «красивый», — старик открыл глаза.

В них светилась нежность.

— Я сказал: «прекрасный».

— Что же касается глупости, — продолжил он, — иногда чувствуешь себя последним дураком от беспомощности перед ситуацией.

— Пожалуй, — согласился Доу.

Повисло молчание. Чтобы как-то разрядить его, Доу задал новый вопрос:

— Легенды не сохранили имя князя?

— Легенды берегут все, но, как мы уже определили, сама жизнь есть метафора, — ответил старик. — Имя князя тоже не более чем символ. Его звали Аманте.

— Любовник, — Доу достаточно знал итальянский. — Любовник демона?

Старик вздохнул.

— У всего есть предназначение. Дом грез предназначался князю, князь предназначался демону. Пока каждый исполнял свое предназначение, в их уединенном мире царила гармония. Изучай вы демонологию, вы бы знали, что демоны — по-своему гармоничные существа.

— Кто же первый нарушил гармонию? — спросил Доу.

Старик слегка пожал плечами.

— Князь. Он возгордился. Решил, что может пренебречь своим предназначением. Он изменил демону с понравившимся ему юношей. Вот этого можно назвать красивым. Красивым, и только. Демон, разумеется, все узнал, ибо демонам открыты человеческие помыслы. Он мог бы растерзать предателя-любовника, но не стал этого делать. Зачем? Нарушение призвания само по себе — кара нарушившему. Кара не замедлила случиться. Новый друг князя оказался наделен весьма прихотливым воображением. А, как утверждают легенды, Дом грез умел исполнять желания. И он исполнил желание неосмотрительного юнца.

Доу едва не выронил сниффер.

Обри в последние дни перед гибелью тоже был одержим безумной прихотью, веря, что проклятый дом может ее исполнить. Все твердил, что в доме особая аура, которая обостряет чувственность, дает новые ощущения. И вот он мертв. Тот, другой парень, тоже, но другой — случайная деталь в их истории, о нем можно забыть. Другое дело — Обри.

— Что-то не так? — старик ободряюще дотронулся до его руки.

— Все в порядке, — машинально ответил Доу. — Что за желание было у княжеского красавца?

— Я расскажу, — мягко ответил старик. — Только чуть позже. Вам все же следует выспаться. Вы весь горите. Полагаю, сильная усталость. Здесь имеются две комнаты для гостей. Их и снимем на пару часов.

Старик подозвал метрдотеля, тихим голосом отдал какие-то распоряжения и пригласил Доу следовать за собой.

III

Комната, в которую они зашли, была обставлена со старомодной тщательностью. И не скажешь, что она сдается «на пару часов».

— Подходит? — улыбнулся старик.

— Лучшего сейчас и представить не могу, — ответил Доу. — Идеальное место для того, кто хочет спрятаться от мира или от своих снов.

— Чувствуйте себя, как дома, — улыбнулся старик. — О деньгах не беспокойтесь. Хозяин здешнего заведения мне кое-чем обязан.

— Даже не знаю, как сказать, — Доу попытался улыбнуться в ответ. — Чувствую, что надо бы отказаться, но не могу. Наверное, наглость.

— Нет! Предназначение, — в глазах старика что-то промелькнуло. — Ваше предназначение.

— Я предназначен, чтобы вы за меня платили?

— Чтобы я вам помогал, — поправил старик. — Тем самым вы помогаете мне. Я чувствую себя нужным. А это большая удача — быть кому-то нужным.

Сев на кровать, Доу потянулся к лежавшим на столике листам с золотым обрезом. Барная карта, меню ресторана, список внутренних телефонов, городские службы, расписание авиарейсов…

— Жаль, все ламинированные, — Доу повертел листки в руках. — А то мог бы нарисовать ваш портрет на память о встрече.

— Вы рисуете? — с интересом спросил старик.

— Как сказать, — Доу вернул на место золотые обрезы. — Я рисую в стиле старых мастеров, а сейчас на это нет спроса. Разве только подделывать тех, что в цене на аукционах. Но вас мне хотелось бы нарисовать.

— Почему? — полюбопытствовал старик.

— У вас незаурядное лицо, — сказал Доу. — Сильное впечатление. Такие лица привлекают. Влекут, если быть точным.

Доу вдруг понял, что до сих пор не знает имени старика.

— Как вас зовут?

— Содо.

— Готов спорить, что фамилия начинается на «м».

Старик рассмеялся:

— Да, но мы обойдемся без нее. Зовите меня просто Содо.

Доу посмотрел на него долгим взглядом, сказавшим все лучше слов.

«Что я делаю?! Обри, что я делаю?!» — закричал он в душе.

И начал раздеваться.

Содо снова улыбнулся, запирая дверь на два оборота ключа.

IV

…Сон наполняли шорохи, касания, силуэты. Ветви старого граба скребли окно под порывами ветра. Бродячий кот осторожно переступал мягкими лапами по ведущей к подъезду дорожке. Снег падал на потрескавшиеся губы мраморных нимф в парке, слезами стекал из их невидящих глаз. Ночь обнимала дом. Белая зимняя ночь, когда сумерки сгущаются бесконечно, но так и не переходят в темноту. В похожей на парное молоко белизне спали грачи на кронах деревьев. Их неподвижные силуэты выглядели черными лезвиями, застрявшими в теле неба. Багровая кора кровью стекала по стволам.

Среди шорохов и касаний двое обменивались поцелуями — жадно, но с примесью стыдливости, как подростки на первом свидании. Обри, гедонист и циник, артистично изображал смущение, чтобы разогреть своего Гиацинта, а в том каждое движение выдавало девственника.

Доу они не видели, зато он хорошо видел обоих. Ему вдруг стало жаль незнакомого парня. Так жалеешь свежевыпавший снег, который утром покроется грязными следами. Обри, Обри, ты не подумал, что цена за иные прихоти слишком высока даже для тебя.

— Пойдем в дом! — Обри потянул парня к входной лестнице.

— Это твой дом? — спросил парень. — Выглядит мрачновато.

Обри приложил палец к губам.

— Не говори о нем так! Он услышит и обидится.

— Кто? — не понял парень.

— Дом! — засмеялся Обри. — Не находишь, что он — живой?

Что-то сладострастно вздохнуло, словно дом и впрямь услышал, как о нем говорят. От полной луны, показавшейся среди туч, в окнах заиграл слабый свет. Скорее, тень света, но этого было достаточно, чтобы окна стали похожи на глаза суккуба.

Парню, видимо, стало не по себе.

— Уйдем отсюда, — сказал он, озираясь. — Здесь что-то не так.

— Никуда мы не уйдем! — весело возразил Обри.

Он зачерпнул пригоршню снега и провел по лицу парня.

— Я покажу тебе что-то удивительное! Там, внутри, царство грез! И они исполняются. Понимаешь?

Он почти побежал к входу, увлекая ошеломленного любовника. Тяжелая дверь отворилась и гулко захлопнулась за ними.

Внезапно из крыши и окон вырвалось пламя. Языки огня протянулись во все стороны от дома. Один из них закрутился огненной спиралью вокруг Доу. Тот попытался вырваться, и не смог. В это мгновение невидимая рука вырвала его из пылающей петли и понесла над землей.

Доу силился поднять голову, чтобы увидеть, кто его несет, но видел только тень, отражавшуюся на стенах домов и заснеженных улицах. Она держала его, крепко и надежно, как цепь.

«Теперь ты понимаешь, милый мальчик, что чувствовал я», — шептала тень.

Он узнал голос Содо.

V

Где-то на здании ратуши или суда куранты возвестили полночь. Далекий, но отчетливый бой разбудил Доу.

— Как в сказке, — сказал лежавший рядом Содо. — Главное — успеть найти свое счастье в кратком промежутке между началом и концом метаморфоз. Доброе утро, мой мальчик!

Он притянул к себе Доу:

— Плохой сон? Тебе снились кошмары?

— Хуже, — ответил Доу. — Воспоминания.

— Попробую тебя от них избавить…

Старик оказался на удивление крепким. Он совсем не выдохся после их первых любовных баталий и предложил Доу задержаться в «заведении» до следующего утра. «Если ты оставил дома кота или хаски, мы организуем его доставку сюда», — предложил Содо за обедом. Но Доу не держал ни кота, ни богомола, ни редкого вида орхидеи. Квартира, которую они снимали с Обри, была одной большой спальней. Место, где можно упасть в счастливую любовь, сон, пробуждение и снова любовь. А потом — быстрее на улицу, в горячку впечатлений, игру чувств, ежеминутную смену сюжетов. Слишком ненасытные, чтобы на чем-то остановиться. Князь и его юный избранник из легенды тоже были такими?

— Почему — князь, да еще итальянец? — спросил Доу, когда они, по его выражению, «прервались на сигареты». — Ведь не случайно хозяином дома оказался наследник римских патрициев?

Содо сделал неопределенное движение рукой. Голубоватый дымок сигареты сложился в подобие мандрагорового человечка.

— Италия осталась для нас олицетворением гармонии, любви, — сказал он, — и ревности. Сонеты Петрарки, веронские любовники… Любовь Отелло и Дездемоны, как мы помним, родилась в Венеции. Трудно представить начало их истории под другим солнцем. А, возможно, легенды намекают на то, что Итальянец лучше других воспел ад и любовников в аду. Что же до князя… Некто, прекрасный как ангел, поддался искушению демона, то есть, пал во тьму. Ни о чем не говорит?

— Денница, сын зари, — вспомнил Доу.

— Именно, — кивнул Содо. — Еще его называют Князь. Легенда говорит о человеке, не о первом из архангелов, но, если подумать, каждый из нас в чем-то первый и каждый когда-то падает во тьму. Вопрос в том, что он находит в падении. Или — кто находит упавшего.

— Как мы с тобой? — Доу встал с кровати. — Я низвергся во тьму, и тут же является мой дух-хранитель. Забавно.

«Снял меня, как первую попавшуюся уличную задницу, — неожиданно подумал он. — Да я и есть уличная задница, если, едва похоронив Обри, кидаюсь в постель к другому»

Доу подошел к окну. Отдернул шторы, не заботясь, что кто-то может увидеть его голым.

— Насколько я тебе нужен? На неделю? Месяц? — спросил он.

— Пока не буду полностью уверен, что тело твоего друга не нашли, — спокойно ответил Содо.

Несколько секунд Доу стоял неподвижно, глядя в темноту перед собой. Потом, словно нехотя, обернулся.

Содо испытующе посмотрел на него.

— Даже не думай! Будет плохо, — предупредил он.

Одним прыжком Доу пересек пространство от окна до кровати и опрокинул старика навзничь.

Но, едва его пальцы стиснули сверхъестественно гладкое горло, как Доу швырнуло прочь. Скорчившись, ловя ртом воздух и царапая пол, он упал к ногам поднявшегося Содо.

VI

Он горел, словно пропитанная маслом пакля. Огонь охватил все тело. Огонь был внутри. Огонь пожирал его, выплевывал, снова пожирал.

Он падал в бездонное жерло тьмы. Огонь не утихал. Пламя возникало из самого его тела, питалось им и питало свою добычу. Мучитель, мука и жертва стали частью вечности.

Боль, как ни странно, не отняла ни воспоминаний, ни способности к воображению. Одно за другим вспыхивали лица. Молниями прорезали темноту разрозненные во времени, но каким-то образом связанные воедино события.

Вот прекрасный князь со своим красивым другом прогуливаются в кипарисовой аллее парка. Они что-то обсуждают и, словно в подтверждение своих слов, князь впервые дотрагивается до руки спутника. Жест легкий, но не оставляющий сомнений в намерениях говорящего. Их взгляды встречаются. Разговор затихает.

В наступившей тишине слышно пение дрозда. Солнце золотит стены дома, словно парящего над землей в дивном сиянии. Чуть колышется трава на лужайке, хотя ветра нет.

Огонь набрасывается с новой яростью, притупленное восприятие оживает, и воскресший для новой смерти Доу продолжает падать в безучастной ко всему мгле.

Что делают, попав в ад? Молятся? Просят о пощаде? Кощунствуют? Или просто кричат?

Доу никогда ни о чем не просил. Никому не молился. В кощунстве он не видел смысла, а кричать в этой бездне казалось ему кощунством. Крик — попытка выразить ужас. Его ужас невыразим.

Новое воспоминание мелькнуло среди багрового пламени. Они с Обри в антикварном магазине. Хозяин, похожий на сытого домового (не хватает только деревянных башмаков и полосатого колпака с кисточкой), открывает дверцу книжного шкафа, которая оказывается ходом в другой магазин — для особо щедрых ценителей. Обри выбирает кратер, на котором искусство безвестного эллина облагородило хаос человеческих влечений. Хозяин довольно кивает головой: да, это истинный шедевр, за него любая цена покажется не слишком высокой! Ныне таких мастеров не сыскать, да и удовольствия, прямо скажем, не отличаются разнообразием. В прошлом в подобных делах разбирались больше. Вот дом недалеко отсюда — говорят, его построили больше шести веков назад, и такое рассказывают! Вроде как, если прийти туда и загадать желание — из тех, что всегда при тебе, хоть о них и молчат, то желание исполнится. Может быть, желание прекрасно как цветок, а может, отвратительно, как изнанка преисподней, но оно непременно исполнится.

Антиквар говорит, а за его спиной колышутся занавески на плотно закрытом окне.

Что их связывает? Доу силился понять, что их всех связывает, будто от этого зависело прекращение пытки.

Вдруг он представил лицо Содо.

Жаль, что все так вышло, подумал Доу. Может быть, старик — единственный, кто мог его по-настоящему понять. Надо было ему рассказать…

«Прости, Содо!» — молча сказал он.

Первый раз в жизни Доу попросил прощения.

VII

— Проснись! Слышишь?! Узнаешь меня?

Голос Содо доносился как будто из-под воды или толстого одеяла. Его лица Доу не видел. Перед глазами колыхалась желтоватая пелена.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как в аду, — пробормотал Доу.

— Держись, мой мальчик! Сейчас будет легче.

Доу скорее угадал, чем почувствовал укол. Что-то вводили ему в вену.

— Не беспокойся! Это редкое, но безотказное средство. Наука знает больше, чем хочет показать.

Голос сделался отчетливым. Пелена расступилась, открывая Содо. Тот сиял, как экспериментатор после удачного опыта.

— Все в порядке, мой дорогой! Отныне все в порядке, — старик погладил Доу по щеке.

Его рука дрожала.

— Прости, — сказал Доу.

— Прощаю, — без обиняков ответил старик, — и забудем об этом. Есть хочешь?

— Как дикий зверь, — признался Доу.

— Я так и думал. Заказать что-нибудь сюда или поднимемся наверх?

— Наверх, — решил Доу. — И хорошо бы потом проветриться.

— Тогда, — старик сделал шутливый приглашающий жест, — нас ждет пир. Завтрак, обед или ужин — не могу сказать точно. Я немного потерялся во времени.

VIII

От вылазки в город пришлось отказаться — Доу еще чувствовал слабость. Вместо этого они поднялись в безлюдную галерею, ждавшую открытия.

Со стен на них смотрели плоские бесполые фигуры с пропеллерами вместо глаз. Свисавшая с потолка колючая проволока обвивала швабру. Чудовищная масса шамота, сформованная в подобие первобытной «Венеры», мигала вмазанной в пупок электрической лампочкой.

— В современной эстетике я профан, — заметил Доу. — Мне нужны Вероккио или Рогир ван дер Вейден.

— Как и мне, — отозвался Содо. — Предназначение искусства — искать и утверждать гармонию. Отказываясь от этой задачи, искусство перестает быть самим собой. Прекрасный дом превращается в логово монстра.

«Или парочки монстров», — подумал Доу, представив их обоих в замкнутом пространстве, забитом образцами масляно-шамотовой психопатии.

Он думал, что, уничтожив дом, убил чудовище. Теперь он не был в этом уверен. Монстр продолжает жить — в нем.

Ему хотелось рассказать Содо о своих кошмарах, но Доу чувствовал, что легче примет правду в отвлеченной форме метафоры.

— Что же все-таки пожелал злополучный любовник князя? — спросил он, следуя ходу собственных мыслей.

— Ах да, — Содо слегка хлопнул себя по лбу, изображая забывчивость. — Фокус в том, что рассказать об этом невозможно. Слова не передают ни прелести, ни чудовищности случившегося. Но я обещал рассказать, и попробую это сделать.

— Как я уже говорил, по легенде, Дом грез мог исполнять желания. К сожалению, человеческие желания безмерны, а человеческие возможности ограничены. Друг князя, юноша темпераментный, захотел удовольствий и ласк, превышающих все, что может дать самый искусный любовник. Он захотел преступить границы природы. И дом откликнулся на призыв пылкого воображения. Я не могу объяснить, каким способом, но в одно из зимних полнолуний, когда ночи особенно темны, а холод особенно жгуч, дом подарил юноше наслаждение, превосходящее все, что только можно измыслить. И, конечно же, юноша не выдержал восторга.

— Его нашли мертвым, в подвале дома, и никто не знал, как он попал туда, и отчего умер, — договорил за старика Доу.

— Так, мой мальчик, — с легкой грустью сказал Содо, кладя руку ему на плечо. — С Обри ведь случилось то же самое?

— Да, — Доу заставил себя смотреть прямо на старика.

Его уже не удивляло, что Содо назвал Обри по имени. Похоже, Содо знает все об их жизни. Всегда знал.

— Дом построили в тысяча триста пятидесятом, — снова заговорил Доу. — Шестьсот шестьдесят шесть лет назад. Все это время князь был в аду? И тот юноша тоже?

Содо присел на постамент шамотовой «Венеры».

— Юноша? Нет. Он по-своему выполнил предназначение, за что же ему было страдать после смерти? Смею вообразить, что он возродился где-то в саду возле тихого дома, в тихом переулке, квартала через два отсюда. И цветет до сих пор, являясь миру то анемоном, то гиацинтом. По-своему чудесная судьба.

— Князю, — голос старика изменился, — повезло меньше. Он был слишком прекрасен, чтобы сочетаться с законами вселенской гармонии. В этом он был подобен Люциферу, хотя не обладал его могуществом. Впрочем, могущество — относительное понятие. Демон, любивший князя, считался далеко не последним в иерархии темных сил, но и он не мог ни предотвратить измены, ни даровать своему избраннику бессмертие, ни даже спасти его от страданий. Князь исчез в ту же ночь, когда погиб красивый юноша. Если бы он не занимался магией, демон смог бы достаточно быстро его найти. Но князь пытался прибегнуть к помощи других сил, ибо думал, что демон станет ему мстить за измену и хотел укрыться от него. Тем самым он безнадежно усложнил дело. Пока демон вел поиски (а демон не прекращал их ни на единый миг), князю пришлось пребывать в недрах ада, в одном из тайных склепов, о которых не знают даже посвященные, а потом — возродиться к жизни в нашем банальном веке. Правда, возрождение стало нитью, которое помогло демону, наконец, встретиться…

Содо поднял на него сияющий взгляд:

— …со своим дорогим мальчиком.

«Как в кино», — подумал Доу.

Он представил себя и Содо под софитами съемочной площадки. Что теперь следовало бы делать по сценарию? Шептать «нет!», плакать, пытаться выпрыгнуть из перечеркнутого крестом окна?

Слишком просто.

Принять то, что кажется бессмыслицей. Понять недоступное пониманию. Осознать, что они оба — убийцы. Ведь, когда Доу увидел, как Обри целуется с тем, другим, он пожелал смерти тому, кто, казалось, занимал всю его жизнь. Так когда-то князь пожелал смерти своему красавцу, приревновав к дарящему услады дому.

Он пожелал, а дом, созданный волей демона, исполнял желания. Разумеется, в первую очередь, желания хозяина.

Теперь демон сидел напротив в образе обаятельного старика, и выходило, что только он по-настоящему любил Доу. А Обри — всего лишь красивый юноша, зацветающий гиацинтом в чьем-то саду.

Сложно для человека. Чудовищно сложно.

Он подошел к сидящему Содо. Обхватил за плечи и крепко прижался, вдыхая тепло и едва уловимый запах дорогого парфюма.

— Хочется вообразить себя прекрасным. Да только понимаешь, что все не так. Я не стою того, чтобы меня искали. И уж точно не стою твоей любви.

— Саади сказал: «Чтобы понять красоту Лейли, на нее надо смотреть глазами Меджнуна», — отозвался Содо, удерживая его в объятиях и продлевая почти абсурдный в своей непостижимости миг узнавания. — Для меня ты стоишь больше, чем весь этот мир.

— Что теперь? — спросил Доу.

— Я подарю тебе новый дом, мой мальчик, чистый от воспоминаний. Наш новый дом. И постараюсь на этот раз не потерять своего прекрасного князя. А ты — ты напишешь мой портрет. Уверен, на этот раз его оценят.

Доу подумал, что в искусстве любви ему не встретить никого, подобного Содо. Только с ним ощущения, даруемые телом, станут шедевром.

Стоит попробовать.

Попробовать все заново.

IX

…Во сне они шли по кипарисовой аллее к только что построенному дому. Светило весеннее солнце, и на лужайках парка цвели гиацинты. Доу заметил, что он и Содо одеты по моде XIV века. Точь-в-точь герои «Кентерберийских рассказов». Настроение у обоих было прекрасное, и они едва сдерживались, чтобы не выражать свои чувства слишком откровенно: в доме их ждали гости.

— Все еще не могу поверить, что такое чудо возможно на Земле, — сказал Доу, любуясь подарком демона. — Этот дом построен не из камня, а из света.

— Он построен из любви, — улыбнулся Содо. — И будет таким, пока между нами будет любовь. А красивые юноши пусть цветут на окрестных лужайках.

Он невинно, по-родственному коснулся губами щеки Доу и кивнул, приветствуя кого-то из продолжавших подъезжать гостей.

@темы: "Фандомная Битва", "рассказцы"

---

Воскреснуть во тьме

Название: Воскреснуть во тьме
Автор: Муравьиный лев
Бета: The Third Alice
Размер: драббл, 315 слов
Канон: Звездные войны, киносага
Пейринг/Персонажи: Дарт Вейдер
Категория: джен
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Когда устал от света, приходишь во тьму

Черное поглощает. Белое отражает. Черно-белый мир удобен. Добро — зло. Друг — враг… Учитель — ученик. Враг — подлый, учитель — мудрый, а светящийся клинок отражает удары зла. Клинок синий или зеленый, но суть его светла как ангельские крылья. Ребенком хочется верить в ангелов. В святых. Мудрых.

Мудрые белы как снег. Седые волосы. Седые сердца. Равновесие. Равнодушие. Белое отражает. О белое бьешься как о стену.

Отразить легче, чем принять. «Нет» короче «да». Его произносят быстрее. Его так часто кричат.

Белое равносильно «нет». На Светлой стороне не место слишком большой силе, слишком сильной страсти. Мудрые спокойно отказывают. Осторожно уступают. Равнодушно наблюдают. Только на равнодушии держится равновесие.

Равновесие. Покой. Смерть. Белое — цвет смерти. Саван замученной матери. Венчальный наряд погибшей жены. Свет ламп в операционной.

Воспоминания как ожог. Слишком много ожогов оставляет Светлая сторона. Пусть белое остается цветом смерти. Будут равнодушные воины в белой броне. На ней хорошо смотрятся следы огня и крови.

Белое отражает. Черное поглощает. Черное на фоне неподвижного света — отдых для опаленных глаз. Огонь стер черты лица и превратил его в маску. Безликость — напоминание о мудрых. Кто не хочет быть безликим, пусть держится подальше от их бесстрастия.

Черное пятно, окутанное саваном света, нависает над глазами. Новое лицо. Единственное во всем звездном мире. Другого такого нет. Его будут запоминать с первого взгляда и помнить даже во сне. Станут бояться и — взывать в самых потаенных уголках души. Никто не сравнится с ним в своей неповторимости. Металл выразительнее плоти. Притяжение черного лика безмерно, как и сила, действующая в обугленном теле. Черное принимает. Полностью. Всецело. С ним сливаешься, как одинокая точка звездолета сливается с космической бездной.

Многообразны оттенки черного. Они — в запекшейся крови, застывшей обсидианом лаве, пепле сожженных планет. Черное поглощает, и в ответе за это — белое, что привыкло лишь отражать.

Но теперь о белом можно забыть.

Черный металл срастается с истерзанной плотью.

Можно погибнуть в свете и воскреснуть во тьме. Можно идти к цели, когда все цели разрушены.

Можно жить, когда жить нельзя.

@темы: "Фандомная Битва", "Star Wars", "лорд Вейдер"

---

Вейдер-до

А теперь я расскажу вам три истории – две короткие и одну из тех, что имеют начало, но не заканчиваются никогда, даже хеппи-эндом.

История первая

Однажды, в далекой Японии, существовал жанр исторической драмы. Назывался он дзидайгэки. Пьесы «костюмно»-исторического характера повествовали о нелегкой жизни и славных подвигах самураев. Добро и зло, встречи и разлуки, неожиданное обретение или потеря родных-любимых и обязательные поединки на мечах. Что-то это нам напоминает, да?
Зрелищность, динамичность, понятный сюжет, яркие и цельные персонажи позволили дзидайгэки перекочевать с театральных подмостков на экран, как только в Японии появился кинематограф. В разное время в этом жанре работали разные мастера, но, прежде всего, он связан с именем Акиро Куросавы. Режиссер мирового уровня, Куросава вывел специфический жанр за рамки национального искусства, сделав его всеобщим достоянием.
В своих фильмах Куросава неоднократно возвращался к образу самурая-одиночки, замкнутого, отгородившегося от внешнего мира и способного на поступки, которые учителя дзен называют «хлопок одной ладони», обозначая этим понятием нечто, выходящее за пределы обыденного понимания, привычного хода вещей.
Куросава рассказывал о людях «одной ладони», в, казалось бы, простой, а на деле сложной, утонченной форме, доносящей до зрителя истинный дух дзен-буддизма. Героев «одной ладони» играл Тосиро Мифуне. Он такой же «актер Куросавы», как Солоницын – актер Тарковского, а Макс фон Зюдов – актер Бергмана. Между режиссером и актером существовала уникальная химия, без которой становилось невозможным раскрытие режиссерского замысла и актерского таланта. Возможно, именно поэтому Мифуне отказался от шанса, сулившего ему сумасшедшую славу. Он отказался от предложения Лукаса сыграть Дарта Вейдера.

История вторая

Однажды, в далекой Америке, еще молодой Джордж Лукас влюбился в японское кино. Его кумиром стал Куросава. Фильмы Куросавы и интерес к чань\дзену, характерный для 70-80-х годов XX века, дали певцу воюющей Галактики те компоненты легкого безумия, которые сделали «Звездные войны» «Звездными войнами». Из термина дзидай (дзидайгэку) дружно вышли рыцари Светлой стороны – джедаи (к слову, сюжет «Новой надежды» отчасти основан на фильме Куросавы «Три негодяя в скрытой крепости»). Шлемы японских князей времен Сэнгоку Дзидай – великой междоусобицы, длившейся с XV по XVII века, подсказали дизайн шлема Дарта Вейдера.
Но самое главное – «японский лейтмотив» помог сформировать колоритные, на раз запоминающиеся образы. Снимая первый фильм киносаги, Лукас недаром хотел, чтобы в нем играл Тосиро Мифуне. Интересно, что он предложил актеру, мастерски создающему характеры-символы, сначала роль Оби-Вана Кеноби, а затем – Дарта Вейдера. Казалось бы, столь разные, взаимоисключающие персонажи.
А, может быть, напротив? Может быть, и здесь правы Упанишады, и «ты есть то»? Даже не две стороны одной медали – всего лишь разные проявления одного пути?
Мы еще по Толкиену проходили, что художественный уровень (и, как следствие, долговечность) фэнтези напрямую зависит от степени обобщения характеров и ситуаций. Высокую степень обобщения (до мифологической символики) «Звездным войнам» задает понятие Силы. Постижение Силы, ее светлой и темной сторон – путь, который проходит посвящаемый.
Путем просветления назвали бы его Оби-Ван Кеноби и Йода. В Китае это звучит как «чань». Путем воина назвал бы его Дарт Вейдер. В Японии это звучит как «бусидо».

История третья

Однажды, в далекой Галактике, жил Дарт Вейдер. Мы договорились, что рассматриваем оригинальную трилогию. Никаких мидихлориан, предсказаний об избранном и выборных королев с планеты Набу. Мы знаем только, что есть ученик Оби-Вана, который был джедаем, а потом стал служить императору.
Почему вдруг такая перемена? Прямого ответа нет, но нам прозрачно намекают: Вейдер хотел власти. Ну да, хотел. Скажу по секрету, в этом нет ничего противоестественного. Мы все хоти властвовать – над собой, обстоятельствами, другими людьми. Хочешь любви – уже хочешь власти, ибо нет любви без обладания любимым, а обладание – признак власти (поэтому джедаи проповедуют непривязанность).
Вопрос в том, для чего Вейдеру власть, чего именно он хочет достигнуть с ее помощью? Ему нужны материальные блага и телесные наслаждения? Так у него почти нет тела. Ему нужны трепет и обожание? Ждать обожания от окружающих – значит, в какой-то мере снизойти до них, а Вейдер не нисходит до своего окружения. Подчиненных он замечает, только когда те отличились или напортачили. Тогда следуют награда или кара – и снова опускается железный занавес. Ему нужны почести? Но нам ни разу не показали, чтобы он настаивал на каких-то особых знаках поклонения. Перед императором становятся на колени, а перед Вейдером всего лишь вытягиваются во фрунт, как положено в армии.
Так зачем Вейдеру власть? Зачем он пошел на службу императору?
Чтобы получить ответ, надо обратиться к заинтересовавшей Лукаса культуре самураев и культу бусидо.
С точки зрения республиканцев империя, конечно же, зло. С точки зрения самурая, следующего заветам бусидо, империя – единственно мыслимое устройство общества. Правда, в пятом эпизоде Вейдер призывает Люка вдвоем свергнуть императора. Вроде как не по-самурайски. Но вспомним: на ту пору действия Палпатина перестали быть адекватными. Звезда смерти наглядно продемонстрировала, что монархом овладевает мания разрушения. Будущее империи ему уже не важно, он просто пытается сохранить власть (отличительная черта всех дряхлеющих тиранов – губить то, что сами же растили и лелеяли). Священная особа императора перестала быть воплощением имперского идеала, а, значит, она перестала быть священной. Суровые последователи бусидо – сёгуны средневековой Японии – в таких случаях низводили микадо с престола, заменяя их малолетними или более послушными наследниками. При этом сохранялся непоколебимый пиетет к самим понятиям «империя» и «император».
Вейдер идет путем бусидо. Он строит империю, охраняет ее устои, борется за ее существование, выступает ее символом. Недаром имперский марш давно отождествляют именно с Вейдером, хотя звучит он не только при его появлении. Для воплощения заветной идеи у него есть все качества человека бусидо: уважение к традициям (в данном случае, к традициям древней магии), упорство в достижении цели, невероятная духовная мощь.
Остановлюсь на последнем пункте. Даже в рамках оригинальной трилогии понятно, что у Вейдера практически нет тела. Он дышит с помощью специального аппарата, рубится механической рукой, не может жить вне костюма жизнеобеспечения. Ему бы сидеть в крутящемся кресле и перекладывать всю ответственность на подчиненных, а он в один из самых опасных моментов берет двух пилотов и летит с ними громить эскадрилью Альянса. Если кто не помнит, его личный счет – шесть крестокрылов. Одного подбитого, к слову, он отпустил, не прикончил. Я не случайно обращаю внимание на эту деталь. Многие зрители признаются, что полюбили Вейдера за его сложность. Но начни расспрашивать – выяснится, что под сложностью понимают только его отношению к сыну. А ведь Вейдер, действительно, неоднозначный образ, и одним этим: «Люк, я твой отец!» неоднозначность не исчерпывается.
Духовная мощь питается духовной энергией, которая в «Звездных войнах» зовется Силой. Энергетический обмен Вейдера с окружающим миром происходит по принципу интро-экстра. Вейдер – уникальный интроверт, его отгороженность от мира не имеет аналогий ни с каким другим персонажем. Он изолирован обстоятельствами от «внешнего» и «внешних». Ему недоступен язык прикосновений; он дышит стерильным воздухом; он смотрит на мир сквозь специальные линзы. Вдобавок он изолирован от «внешнего» самим собой – полным отсутствием привычных контактов. До встречи с сыном он не ищет ни поддержки, ни одобрения, ни понимания. Одиночество, возведенное в абсолют, нарушаемое лишь одной связкой: учитель – ученик (или, что синонимично, господин – слуга). И в этой полной отрешенности от мира Вейдер действует так активно, что за ним ни одному классическому экстраверту не угнаться. Он постоянно окружен людьми, постоянно в центре событий, постоянно в действии. На протяжении трех фильмов лишь однажды вроде бы отдыхал, и то Пиетт явился, как совесть грешнику, со своим докладом.
Союз замкнутости и активности, отрешенности и вовлеченности в действие с точки зрения обыденной логики невозможен. А в бусидо это – норма, приводящая к успеху, цели, просветлению.
Тут мы подходим к кульминации пути – конечной целью бусидо, основанного на философии дзен- (чань) буддизма является просветление. То самое, которого достигли Йода и Оби-Ван. То самое, которого может достичь каждый, независимо от совершенных поступков или проступков. Хлопок одной ладони не заработать суммой добрых дел. Его можно только услышать, и суровый воин, обагренный кровью, идущий сквозь смерть, слышит его точно так же, как улыбчивый отшельник, безмятежно пьющий чай в своей хижине. Воин – такой же аскет, как и отшельник, он так же медитирует на свою цель, а отшельник в любой момент может отставить в сторону чай и взяться за меч, чтобы убить кого-то, пусть и с благой целью.
Просветление в чань/дзен понимается как внезапное озарение. Оно вроде бы не требует предварительной подготовки – возьми и выброси своего «императора» (иллюзии) куда подальше, и ты уже на светлой стороне Силы (просветление, сатори). Но неразрывно связанные притчи дзен и бусидо (кстати, дзен называли «религией самураев») рассказывают о том, что к просветлению чаще всего приходили подготовленные мастера. Оно и понятно – для того, чтобы освободиться от иллюзий, надо, как минимум, не бояться смерти, а еще лучше – не бояться жизни, какой бы крутизны она ни была. Слова Вейдера: «Теперь я мастер» приобретают в свете дзен новый оттенок, как и черный цвет его облачения (в основанных на том же чань/дзен восточных единоборствах черный пояс – знак высшего мастерства).
Мастер зла или мастер собственного пути, приводящего к сатори – каждый решает сам. Я же скажу лишь словами одного из мастеров бусидо: "Путь самурая заключается в безрассудстве".

Шлем Вейдера представленный как шлем самурая

@темы: "Star Wars", "мой звездный мир", "лорд Вейдер"

---

Приветствие

bateltots, nashbrik, Тайсин

Рада видеть вас у себя! Заходите, располагайтесь, общайтесь!
Что интересно? О чем хотелось бы поговорить? Пишите!

@темы: "приветствие"

---

Черное на золотом

Джокер прав: безумие подобно гравитации. Стоит подтолкнуть, и, пока народ курит траву по Рейло и другим пейрингам беспробудно спящей силы, ты (на самом деле, я – тебе это по большому эвокскому барабану) без всякого гиперпривода возвращаешься в мир оригинальной трилогии «Звездных войн». Мир обжигающего, как ямайский ром, духа свободы, легкого, как элитное курево, привкуса дзена и драйвовых, как лучшие рокерские композиции, героев.
Вкус у меня лаутензаковский, и мое отношение к оригинальной трилогии подтверждает этот горестный факт. Мне в ней нравятся все. Даже впалощекий гранд-мофф Таркин с тусклым умом, но горящими глазами. Даже Пиетт, выдернутый из своего уютного капитанского звания на неуютный адмиральский мостик, замирающий перед Вейдером, как кролик под взглядом удава (столь удивительно терпеливого по отношению именно к этому кролику, что возникает вопрос: может, и удавы чувствовать умеют?)
Удав интересует меня больше всего. Да, это снова лаутензаковщина, любовь к баянам и что там еще, но Дарт Вейдер всегда будет занимать одно из самых почетных мест на моем личном Олимпе. Именно Дарт Вейдер, а не Энакин Скайуокер.
Мне вообще представляется, что Вейдер из оригинальной трилогии и Энакин из приквела – не одна личность, пусть и меняющаяся от «хорошего человека» к «очень злой машине», а два разных персонажа, связанных только неуемным желанием Лукаса подзаработать миллиард-другой на кусок хлеба и стакан водки.
Как всегда, то, что подзаработать – с кудряшками, в клевой курточке и с еще не накачанной эфиром Натали Портман, смотрится как классический типаж из фанфика. А то, что курилось создавалось в приступе режиссерского озарения, пришло не из коммерческого кино, а из эпической поэмы, мифа или древнего ритуала инициации. Да, с эквалайзером, губной гармошкой и движениями манекена – прямо из легенды. Вернее, многих легенд. В Дарте Вейдере удивительно сочетаются монолитность тольтекской статуи и многослойность японской шелковой накидки эпохи Хэйан – из тех японских накидок, что называли китайскими.
Зрители первой волны после выхода первого фильма («Новая надежда») углядели в Вейдере сходство с Сатаной. Это было первое, поверхностное, но самое стойкое впечатление (поверхностные впечатления всегда самые стойкие). Кстати, если большинство зрителей за пределами США сравнивали Вейдера с Сатаной просто потому, что он обликом ужасен, черен и говорит как из-под земли, то многие американцы, прошедшие в детстве воскресные школы, сразу вспомнили строки из пророка Исайи: «…человек, который колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города ее, пленников своих не отпускал домой».
К слову, о разрушении городов. Когда, после долгого перерыва, я вернулась к теме Дарта Вейдера (вернее, тема захватила меня по новой, аки абордажный крюк Экзекутора), то была, мягко говоря, удивлена. Удивило меня повальное убеждение, что именно Вейдер рулил Звездой смерти и разносил планеты с ее помощью. Сколько демотиваторов, коллажей et cetera на эту тему гуляет в Сети! Как-то напрочь забывают, что Альдераан разбабацал мофф Таркин, что Вейдер сначала обозвал пресловутую Звезду технологическим монстром, а потом попытался остановить горячего имперского вояку (правда, без особого энтузиазма). У меня нет желания представлять Вейдера маленьким и пушистым, но, ребята, давайте держаться фактов, даже если это факты из истории очень далекой и очень выдуманной галактики. Подобные ошибки коробят, особенно, когда их допускают фанаты. Вот не припомню, чтобы поклонники марвеловского Локи приписывали ему разгром Гарлема. Манхеттен – да, а Гарлем громил Халк, спроси об этом любого в фандоме Локи, и любой это скажет даже спросонья. Может, и Вейдера с Таркином перестанем путать? Разные слишком они.
Из-за чего шум, спросят меня. За Вейдером значится столько грехов, одним больше – что из того? А то, что подобные ошибки искажают характер. Вейдер – не наемник и авантюрист, как задумывался в первой версии сценария. Он и не стандартный «псих», каких мы немало повидали на экране. Он – зодчий Галактической империи, ее идеолог, политик и страж. И, хотя он подчиняется императору, но империю строит для себя. Строитель обычно не склонен бездумно разрушать построенное. Так и Вейдеру нужны подданные, а не черные дыры на месте бывших планет. Он не остановится ни перед какой жестокостью, если жестокость поможет подчинить массы и устранить личности, но ему претит уничтожение целого мира ради того, чтобы продемонстрировать мощь империи. В отличие от Таркина Вейдер понимает последствия уничтожения Альдераана. Так что, будь он у руля Звезды смерти, она как раз бы и не выстрелила, а будь он у руля империи, Звезда смерти не существовала бы даже в чертежах.
Но вернемся к японской накидке. Ассоциации с Князем мира сего позволили Лукасу успешно обыграть во второй трилогии знаменитое восклицание из той же Книги пророка Исайи: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!» История Энакина – голимый парафраз истории Люцифера. Только вот Люцифер, после того, как восстал против Бога, сам себе господин, а над Энакином-Вейдером стоит император. Да и сын Сатаны никак не похож на Люка Скайуокера, который весь, от имени до поступков, воплощает мировое торжество добра и света. Впрочем, Лукас ведь и не говорил, что собирается экранизировать Библию, так что вольности в трактовке образа вполне позволительны.
Еще в Вейдере увидели древнегреческого Танатоса и даже Аида. С Аидом опять нестыковочка. Если с ним кого и сравнивать из «Звездных войн», то лишь Палпатина. А вот с Танатосом обнаруживалось немало параллелей. На мысль о нем наводила привычка Вейдера душить нерадивых подчиненных, используя Силу. Танатос ведь тоже «обрывает дыхание» умирающего. Политическая символика в образе Вейдера (тиран-душегуб) переходит в мифологическую (божество смерти).
У Танатоса железное сердце. Вейдер облачен в непроницаемый «костюм жизнеобеспечения» (который одновременно доспехи), и в холодную отгороженность от мира (об интроверсии Вейдера мы еще поговорим, это весьма интересная грань его характера). У Танатоса есть крылья, у Вейдера – его личный TIE Advanced x1. И так же, как греческие герои побеждали Танатоса, герои «Звездных войн» – сначала Хан Соло, потом Люк Скайуокер – побеждают Темного лорда.
Но все же самой интересной из существующих интерпретаций мне представляется аналогия Вейдера с платоновской психе (душой).
Помните, в шестом эпизоде «Звездных войн» Люк говорит Лее: «В отце осталось добро, я это чувствую». Скудный запас английского помешал узнать, как же эта фраза звучит в оригинале, но более точными мне представляются слова Кайло Рена, беспокоящегося, что в нем самом «остался свет». Еще орфики и пифагорейцы представляли душу в виде искры света. Согласно Платону, этот свет заключен в материальном теле (сома) как в гробнице (сема) и, чем больше человек поддается страстям, тем плотнее и теснее становится гробница, грозящая окончательно поглотить душу. Обезображенный Энакин Скайуокер, заключенный в оболочку Дарта Вейдера, иллюстрирует положение о душе в гробнице. Согласно гностикам, превратившим платоновское учение в религиозно-философскую систему, душу спасает Логос, воплощение божественного Света (привет, Люк!). Давайте попробуем угадать одно из имен Логоса. Как? Правильно. Сын. Правда, в учении гностиков это Сын Божий, но мы договорились, что Лукас не клялся на крови в точности воспроизводить какой-либо древний сюжет, учение или архетип. Так или иначе, у платоновско-гностического варианта наибольшее число пересечений с Лордом ситхов, на что и обратили внимание после выхода на экраны «Возвращения джедая».
На что совсем не обратили внимания (и это еще один повод удивляться), так это на японскую накидку, о которой говорилось где-то в начале моего поста. Не на многослойность, нет, а на японское происхождение. Хотя, зная, как создавались «Звездные войны», нетрудно перекинуть мост от гностиков до несколько авантюрного, но очень верного образа жизни, который называется…
Впрочем, пост и так громадный. Договорим в следующий раз.

@темы: "Star Wars", "мой звездный мир", "лорд Вейдер"

---

Отзлодеились

Она таки завершилась, Зимняя Битва.
Спасибо, WTF Villains 2016, любимая команда, за то, что были вместе
Спасибо всем, кто читал, комментировал, поддерживал и вдохновлял.
До встречи следующей зимой

Муравьиный лев Бессмертная Легенда Тёмной Стороны; сказитель, соблазнитель, спонсор Джокера, поставщик душ, сердец, голосов, рабочих рук и жертв для экспериментов команды. Мелкие шалости: Кодекс Злодея (визитка), Достижения (1, 2) - тексты Тексты: Сигюн, Черный, Суп из шампиньонов, Воскреснуть во тьме, Дом грез, Resident evil: The banter Косплей: Why so serious? Бартер: WTF Neville Longbottom 2016, WTF Dark Alchemist 2016

@темы: "Фандомная Битва"

---

Ах!

Grafomania - команда, которая приводит меня в восторг.
Элегантно талантливы и возмутительно интеллектуальны.
Подарок от такой команды воспринимается как комплимент

@темы: "Фандомная Битва", "подарки я люблю"

---

Небо в наших краях

Небо в наших краях - одно из самых красивых зрелищ на Земле. Оно объемное. Его простор не только нагляден, но
и метафизически ощутим: что не ухватывает взгляд, воспринимается сознанием, атманом Упанишад. Атман вмещает
в себя небо, вмещающее в себя все.
Особенно красиво облачное небо. Сегодня весь день шел дождь. Облака расположились в несколько ярусов и несколько планов. Вверх и вдаль уходили они, меняя цвет от насыщенного темно-фиолетового ближайших рядов до нежнейшего, сияющего белого самых отдаленных, которые расположились над вершиной Чимгана. Представьте себе, что цвет как таковой пришел в движение, перетекая во все новые оттенки, переливаясь все новыми тонами. Картина была настолько цельной и одухотворенной, что появись в просветах меж облаками сонмы ангельские, они оказались бы лишними.

@темы: "я живу в красивом городе", "слова, слова, слова"

---

Задница

Любимое блюдо на ФБ - задница с хреном.

@темы: "слова, слова, слова"

---

Несложный вопрос

Навеяно опытом общения в сектах фан-сообществах различного толка

Гай Юлий Цезарь? Кто ж его не знает?
Вы посложнее б задали вопрос.
Он сумасшедший был. Вы слышали, наверно,
Безумьем цезаревым в честь него недуг назвали.
Одержим недугом, он кесарево кесарю отдал.
Еще в сенат он въехал на коне
Троянском. Так, в седле, он из окна смотрел
На Рим горящий.
Гай Юлий Цезарь обвинил в поджоге
Ни в чем не виноватых христиан. Меж тем,
Ведь это он, собственноручно,
Свой славный город запалил, затем,
Что, видите ли, жаждал вдохновенья.
Поэму сочинить ему хотелось. И он ведь
Сочинил, разбойник эдакий!
"Божественной комедией" назвал. Вообще,
Он мастер сочинять. Вот:
"Быть или не быть?" - все спрашивал, бросая жребий.
И добросался - брат его зарезал.
Клинком отравленным.
Брут, говорите? Это имя брата Гай Юлия.
Об этом написал один журнал.
Что значит - "нет"?! Какой такой принц датский?
Какой Калигула? При чем же здесь Нерон?
Все это чушь! С историей дружу я!
Вот фильм недавно посмотрел,
Еще читал в газете, под рубрикою "Времена и нравы".
О Цезаре такое пишут там!
Вы бы, дружочек, тоже почитали,
А после бы уж спорить шли в фандом!

@темы: "слово и образ"

---

Подарочки!

WTF Villains 2016 выложила бонусы здесь

wtf-kombat2016.diary.ru/p208324174.htm

и здесь

wtfb-2016.diary.ru/p208324198.htm

Загляните в злодейскую сокровищницу! Вы найдете то, что вам по вкусу!

@темы: "Фандомная Битва", "подарки я люблю"

---

Тень

Слова поглощает огонь тишины.
Слова сгорают в твоем дыханье.
Черная тень в свете красной луны
Обжигает предчувствием узнаванья.

@темы: "мой звездный мир", "слово и образ"

---

С днем рождения, diary.ru

Занятая своими заботами, я пропустила эту новость, но рада, что хоть запоздало поздравила Дневники с
днем рождения! Я была на Twitter и ушла оттуда. Была ВКонтакте - и ушла. Пришла на Facebook - и поняла, что
могу вполне без него обходиться. А вот Дайри держат, да И спасибо им за это - за все хорошее и доброе, что было,
есть и, верю, будет Особенно - за людей, с которыми здесь подружилась ))

05.03.2016 в 09:11

Пишет  Diary Spirit:

С днём рождения!

Дорогие наши друзья!
Поздравляем вас с нашим общим Днём рождения!
Нам очень радостно, что несмотря на солидный возраст сайта,
вы с нами. И в радости, и в горе, и в повседневных заботах (:
Спасибо вам большое за всё!

@темы: "welcome to my life"

---

Однажды Муравьиный лев...

Муравьиный лев - существо благожелательное, неконфликтное и даже частично одомашненное.
Вроде бы и жизнь у него должна быть умеренной и аккуратной. Ан нет! Вечно со мной случается что-то такое, после чего
остается только развести руками: "Это не я!"
И вот, выбравшись оттуда, где никогда не светит солнце, мне захотелось немного развлечься.
Предлагаю поиграть в свое собственное Once upon a time.
Вы задаете мне тему, например,
"Однажды Муравьиный лев в Новый год пошел в кино",
"Однажды Муравьиный лев читал лекцию"
"Однажды Муравьиный лев заказал угощение к празднику"
и далее в том же духе,
а я рассказываю вам историю из своей жизни.
Как говорится, велкам

Тема первая от Старскрим

"Однажды Муравьиный лев разводил костер"


Однажды Муравьиный лев разводил костер на пустыре. Если строго держаться фактов, это был не пустырь, а кусок
полупустыни. Его Муравьиный лев обнаружил на следующий день после переезда, четвертого за первые 11 лет жизни.
"Пустырь", как окрестил это чудо Муравьиный лев, располагался совсем недалеко от нового дома. Надо было только
перейти дорогу, обогнуть большую автобазу, откуда в 5.00 утра начинали с грохотом и гудением выезжать грузовики,
и глазам открывалось ровное пространство золотистого на рассвете, рыжего в полдень и оранжевого на закате лесса,
который сам по себе напоминал тихо тлеющий огонь. А хождение босиком по этой поверхности в наманганский июльский
полдень можно с успехом приравнять к хождению по горящим углям. Во всяком случае, волдыри на пятки Муравьиный лев
однажды себе заработал.
Хотя Муравьиный лев и прозвал сие место пустырем, пустым оно никогда не было. Здесь росли разные степные и полупустынные растения, с длинными, стелющимися по земле колючими стеблями, с мясистыми и тоже колючими листьями, с маленькими и большими волшебно пахнущими цветами. Здесь летали огромные коричнево-золотые шершни, бегали длинноногие ярко-синие жуки, прыгали маленькие ярко-красные пауки, и кто-то неведомый строил на поверхности земли разветвленные лабиринты из крошечных комочков глины.
Вот сюда пришел Муравьиный лев почти сразу после переезда и нашел здесь - не поверите! - остатки самого настоящего очага. сложенного из самых настоящих кирпичей. Возможно, на этом месте стояла сторожка (хотя, что там было сторожить?). В общем, Муравьиный лев развел костер из сухой верблюжьей колючки, и принялся печь картошку и читать "День египетского мальчика".
Он так увлекся чтением, что поднял глаза, только когда его нос подсказал, что
картошка начинает превращаться в что-то несъедобное.
А, подняв глаза, обнаружил рядом с собой собаку.
Собака была большая, изначально белая (но в процессе бродячей жизни изрядно измаравшаяся) с рыжими подпалинами,
вислыми ушами и строгим выражением на лице (ну не могу я назвать это мордой!). Она смотрела на Муравьиного льва и намерения ее были темны и загадочны.
Наверное, в таких случаях полагается вопить и отбиваться книжкой. Но малахольный Муравьиный лев взял кусок прихваченного на дорожку хлеба, положил рядом и с интересом наблюдал, как собака быстро ест угощение.
Собака побыла с ним еще немного и ушла. На следующий день Муравьиный лев, нагло пользуясь тем, что по календарю значатся каникулы, опять отправился на пустырь, опять развел костер и снова принялся читать, на этот раз специально прихватив не только хлеб. но и банку кильки в томатном соусе из родительского холодильника. И то ли книжка обладала магическими свойствами, то ли собака решила, что Муравьиный лев обязан искупать грехи людей перед четвероногими, но только на этот раз к костру пришла... небольшая собачья стая.
Вот до сих пор думаю: говорят, животные боятся огня. Эти нифига не боялись. Может быть, потому что они были все же не дикие,
а одичавшие? Кроме того, Муравьиный лев никогда не слышал, чтобы собаки сбивались в стаи, кроме как по весне. Но это была настоящая стая, с вожаком (большой черный пес), разведчиком и даже подхалимом (тощая вертлявая собачонка, которая вечно совалась вперед и получала "предупреждения" от вожака, реагируя на них истошным визгом).
Стая, надо сказать, сильно выручила Муравьиного льва, ибо в свои неполные 12-ть он начал представлять интерес для местных мальчишек и, возможно, нашел бы много приключений на одно место, если бы те же местные мальчишки не боялись собак до посинения. Благодаря своим друзьям Муравьиный лев еще долго разводил костер в заброшенном очаге, вплоть до нового переезда, щедро делясь консервами, костями из борща и даже сгущенкой. Ни разу его не озаботило, что собаки, они ведь и искусать могут. И, согласно всем законам эзотерики, собаки его не кусали: мысли-то об этом не было!
Об одном сейчас жалеет Муравьиный лев, что по малолетству и легкомыслию не вел записи. Многие подробности стерлись из его памяти, а ведь, возможно, он столкнулся с уникальным явлением и мог бы написать об этом книгу, а потом по этой книге сняли бы "Танцующую с собаками"

Тема вторая.
"Однажды Муравьиный лев отправился в путешествие"

Однажды Муравьиный лев отправился в путешествие из Хайдарабада в Бомбей.
Он удобно устроился в монстроподобном автобусе, который вез на экскурсию группу разнородных специалистов из Казахстана, Узбекистана, Таджикистана и Туркмении, командированных в рамках одной из государственных образовательных программ в Индию на изучение английского языка.
Муравьиный лев с чувством особенного наслаждения наблюдал как меняется пейзаж за окном. У него были все основания довольно улыбаться: эта поездка доказывала, что если он чего-то хочет по-настоящему, он это получит.
Недельная экскурсия после трехмесячных занятий входила в программу нашего пребывания в Хайдарабадском институте английского и иностранных языков (вот именно так, английский в Индии не считается совсем уж иностранным). И с самого начала предполагалось, что мы поедем сначала в Гоа, потом в Бомбей. Бомбей был давней фанатской мечтой Муравьиного льва, а Гоа - просто его мечтой.
Но недели за три до поездки Муравьиный лев узнал, что женская часть группы, состоявшая, в основном, из лиц восточной национальности, пытается переиграть маршрут. Дамы обратились к нашему куратору с просьбой направить группу в Дели с его огромной барахолкой кожаных изделий и Агру (ну как же! Тадж-Махал! сколько ахать то потом можно!). И куратор почти готов им уступить.
Вот просто так взять и уступить Бомбей? Город, где жил Фредди Меркьюри?! Вот просто так взять и отдать море?
Муравьиный лев не стал взывать к женской части группы, рассудив, что это пустая трата времени. Он не пошел к куратору.
Он не закричал: "Как я вас всех ненавижу!" Он дождался большой перемены, которую особенно любил, потому что на ней слушателям предлагали бесплатные чай с молоком, печеньки и фрукты (за всю остальную еду надо было платить, и в целях экономии средств Муравьиный лев три месяца жил на бананах, это самый дешевый продукт, который есть в Индии). И на большой пермене он подошел к одному студенту из нашей группы, таджику, бывшему "афганцу", эмоциональному, доверчивому как ребенок, которого, однако, в группе побаивались и прислушивались.
Муравьиный лев улыбнулся и завел разговор о предстоящей экскурсии. "Как жаль, - вздохнул он, - что мы не поедем в Бомбей! Мы могли бы попасть в Болливуд, взять автограф у Митхуна Чакраборти и даже сняться в каком-нибудь эпизоде (это правда, в Болливуде можно прийти и сказать: "Хочу сниматься!" и тебя поставят в кадр, иностранцы там особенно ценятся в качестве эпизодических злодеев)". "Как жаль, - продолжил Муравьиный лев, - что мы не поедем в Гоа! Там море и столько... красивых девушек!"
"Мы поедем в Бомбей!" - перебил его бывший "афганец". И Муравьиный лев опустил глазки, чтобы никто не увидел невзначай, что в них поблескивают красные огоньки
Болливуд и красивые девушки... Вся мужская часть группы горой встала за первоначальный маршрут, а Муравьиный лев рассказывал сокурснику все новые заманчивые подробности предстоящей поездки. Гендерное неравенство сыграло на руку Муравьиному льву. Группа поехала туда, куда он хотел.
Правда, Светлая сторона отомстила ему за коварство, сломав в дороге автобус. Мы провели ночь в какой-то деревушке, вместо того, чтобы провести ее в дороге, потеряли в итоге целый день, въехали в Бомбей только к вечеру. Утром у нас была небольшая экскурсия по набережной, а потом вроде как надо уезжать. Но у Муравьиного льва было одно неотложное дело в Бомбее, и тут он еще раз убедился что нельзя недооценивать мощь Темной стороны. При выписке нас из гостиницы обнаружилось, что у двух ребят нет документов. Не взяли они с собой паспорта, хоть их и предупреждали. Пришлось запрашивать Хайдарабад, ждать, пока пришлют факс. Муравьиный лев понял, что это его шанс и рванул в ближайшую лавку спрашивать, где здесь храм парсов. "На соседней улице", - сказал продавец, сам оказавшийся парсом.
Муравьиный лев на рысях дунул до храма. О да! - вот они, знакомые крылатые быки, знакомая идеальная чистота (ее в Индии можно встретить только в парсийских храмах и домах)! Муравьиный лев быстро нашел общий язык с пожилой парсийкой- местной приходской активисткой (какой гордый точеный профиль!), объяснил в честь кого ему вздумалось жертвовать деньги на священный огонь и протянул пачку рупий. Женщина взяла деньги и половину тут же вернула назад: "Вы в чужой стране, вам деньги нужны", - сказала она. И тут Муравьиный лев уронил челюсть, ибо в Индии никто не думает, что чужестранцу нужны деньги, все полагают, что он их материализует из воздуха.
Тепло распрощавшись с активисткой, Муравьиный лев на всех парах понесся к автобусу. А там уже паника! Льва потеряли! Народ спорит - то ли ехать, то ли ждать. На Льва набросились, едва он появился. Но он с достоинством ответил: "Вообще-то я друга поминал". При слове "поминал" все разом успокоились, сочувственно закивали головами, помолчали и переключились на другие темы.
А Муравьиный лев заказал себе на ближайшей остановке пиво и помянул друга от всей своей беспутной души.

Тема третья от Nova satori
"Однажды Муравьиный лев зашел в книжный магазин"


Однажды Муравьиный лев зашел в книжный магазин. И не один зашел, а с двоюродной сестрой, которая в то время гостила
в Намангане. Студентка Пензенского художественного училища, кузина Муравьиного льва, как многие творческие личности, отличалась вольнодумством и склонностью к разным экзотическим учениям, как-то дзен-буддизм, индуизм и прочий экзистенциализм.
Сама увлекалась и Муравьиного льва подсадила, рассказывая ему притчи о Рекане и цитируя Будду Шакья-Муни.
И вот зашли они в книжный магазин, и Муравьиный лев сразу заприметил большую картонную коробку, которая скромно стояла в уголке. Конечно же, Лев сунул туда свой любопытный нос и обнаружил, что коробка доверху набита книжками в твердой обложке,
предположительно красивого бежевого цвета, который превратился в серо-желтый, выгорев на солнце и пострадав от заточения и затопления в подвале (откуда работники магазина и вытащили коробку).
Муравьиный лев прочитал вслух название книги: "Дхаммапада". "Что?" - замерла его кузина. "Дхаммапада", - повторил Муравьиный лев, которому никогда не составляло труда прочесть санскритское, древнеегипетское или ацтекское слово, ежели оно написано русскими буквами.
"Не может быть!" - не поверила кузина.
Пикантность ситуации заключалась в том, что на дворе были 70-е годы, разгар, понимаете, советской идеологии, которая всякий там буддизм и прочие вредные теории не принимала и даже, скажем прямо, стремилась искоренить. А тут целая коробка изречений самого основателя буддизма! Муравьиный лев взял верхнюю книгу, открыл и обнаружил, что это издание 1960 года, под редакцией... Юрия Рериха. От микроинсульта Муравьиного льва спасли только его тринадцать лет и полное незнакомство с деятельностью семьи Рерихов, а также незнание почти детективной истории выхода в свет этой самой книги. К слову, сам Ю.Н. Рерих расплатился за свой дерзкий поступок - издание "Дхаммапады" в Советском Союзе, во времена Хрущева - самым настоящим инфарктом и преждевременной смертью. Но книга вышла, тиражом, ни много ни мало 40 тысяч экземпляров, и партийные идеологи не знали, что с этим делать. Тогда решено было весь тираж рассовать по магазинам маленьких городов в союзных республиках. Тот же узбекский Наманган - ну и кому там нужна "Дхаммапада"?
Никто не подумал о том, что в Намангане живет глазастый Муравьиный лев, что в гости к нему приедет двоюродная сестра из Пензы, что они тут же накупят этих самых "Дхаммапад", кузина увезет с собой целую стопку и будет даром раздавать друзьям-единомышленникам (один из них впоследствии стал рыцарем-джедаем самым настоящим дзенским монахом).
Ну, и, конечно, Муравьиный лев затарился несколькими экземплярами. Со временем они тоже ушли в добрые руки, все, кроме одного, который Лев с удовольствием перечитывает

Тема четвертая от mrLokiOdinson

"Однажды ночью Муравьиный лев..."

Эпизод первый

Однажды ночью Муравьиный лев остался дома один. Так получилось, что родители одновременно уехали в командировки.
А назавтра должен был случиться одиннадцатый день рождения Муравьиного льва. Как его провести? Пригласить подруг, съесть заботливо припасенный мамой торт, выпить лимонад и трындеть о своем девичьем? Муравьиному льву это показалось скучно.
Тогда он взял лист белой бумаги, разрезал на небольшие прямоугольники, и написал на первом: "Дорогая Эллен! Приглашаю вас на маскарад, который состоится в три часа дня на чердаке соседнего дома, вход из подъезда номер три". Такие же приглашения Муравьиный лев написал "дорогой леди Бельтам", "дорогому Фандору", "дорогому Рэну" и "дорогому Аану Ллуну".
Среди сокровищ, милых сердцу подростка, у Муравьиного льва имелся сургуч. Настоящий, вкусно пахнущий, превосходного красноватого оттенка. А еще у Льва был значок в виде розы ветров, который отлично справлялся с ролью гербовой печати.
Муравьиный лев сложил записочки, запечатал их сургучом, одел черный спортивный костюм, замотал подбородок черным платком и ровно в 24.00, крадучись, вышел из квартиры.
Расчет был верен. Ноябрьской промозглой ночью все мирно спали, и ни одна живая душа не заметила Муравьиного льва (а мертвые души его интересовали очень мало). Лев быстро обошел квартиры своих подруг и оставил записочки, вложенные в самодельные конверты с надписями "Ильмире", "Линаре", "Жанне", "Анжеле" и так далее. Легкомысленный Муравьиный лев не подумал, что кто-нибудь из родителей может заинтересоваться содержанием записочки и впасть в панику при одном упоминании чердака. Но "судьба Онегина хранила" - все записки попали в нужные руки.
Выполнив свою черную миссию, Муравьиный лев вернулся домой и завалился спать.
А на следующий день в том же черном спортивном костюме он поперся с тортом, лимонадом, мармеладом и печеньками на чердак
стандартного пятиэтажного дома. Поскольку он пришел заранее и был один, то ему стоило немалых трудов втащить "поляну" наверх по маленькой металлической лесенке. Люк (который крышка, закрывавшая вход на чердак, а не Марк Хэмилл) все время порывался преградить Льву дорогу, так что в последнем рейсе его пришлось открывать уже практически головой - руки были заняты лимонадом.
Но зато как было здорово потом! Отдышавшись, Муравьиный лев накрыл "пиршественный стол", а затем... Затем он натянул поверх костюма самодельный черный плащ, а на голову - черный чулок! Смотреть и дышать в таком чулке - то еще удовольствие, но зато сколько понтов!
И в этот самый миг из люка показалась прекрасная Эллен, специально для такого случая одевшая бальное платье, в котором она танцевала на новогоднем вечере в школе. А за ней, широко улыбаясь и делая приветственные жесты, вылез Аан Ллун в таком же черном спортивной костюме и с игрушечным автоматом за спиной.
Тут подтянулись прочие участники маскарада - дружная девчоночья команда, уже несколько месяцев игравшая, с подачи Муравьиного льва - ну, вы догадались в кого
У нас не было смартфонов, чтобы смотреть с них отрывки из "Фантомаса", у нас не было айподов, чтобы слушать с них специально
записанную для этого случая музыку. У нас было отличное настроение, отменный аппетит и желание говорить, говорить, говорить....
Мы изображали персонажей "Фантомаса" и старались угадать изображенное, на ходу сымпровизировали сцену бала, тут же сочинили несколько историй, в которых Фантомас отбивает невесту у Фандора (понятно, что Муравьиный лев к тому времени давно расстался с чулком)... В конце концов, мы вылезли на крышу, гуляли по ней и представляли, как сейчас прилетит Фантомас на DS и заберет нас всех с собой. Что тут говорить - фанаты на полную голову, хотя мы еще и не знали, что это так называется!
С тех пор чердак стал нашей "явкой" и был ею почти полгода. Потом родители "прекрасной Эллен" узнали, что их дочь гуляет по крыше и запретили ей дружить с Муравьиным львом. Правда, это не помешало нашей дружбе, которая длилась до самого отъезда "Эллен" из Намангана, но "явка" прекратила свое существование - во избежание конфликта со старшими. И только Муравьиный лев с бесстрашным "Ааном Ллуном" время от времени выбирались туда и гуляли невдалеке от неба, представляя, что за ними летит Фантомас.

Эпизод второй

Обещала историю, где снова будет вылазка на крышу, но передумала, ибо связана эта история с темой, которой и так уже много в моем дневнике, а будет еще больше, так что лучше расскажу я, как

...однажды ночью Муравьиный лев очутился в палатке и понял, что пять имперских штурмовиков горячо любимых друзей на таком маленьком пространстве - это уже не ночлег, а дикая куча.
Надо сказать, что Муравьиный лев, при всей своей неадекватности общительности - стойкий интроверт. В частности, он стойко не любит находиться в большой компании на небольшой территории. Поэтому он сразу пожалел о необдуманном решении ночевать в обществе пятерых в брезентовом куколе, рассчитанном, строго говоря, на одного. Этот один был единственным на всю шайку парнем, давно и круто ходившим в горы. И, конечно, он единственный догадался взять с собой 1) палатку 2) два спальных мешка. Поскольку Муравьиный лев - отчаянный мерзляк, один мешок он сразу стребовал себе. А теперь представьте такую картину: шесть человек, закутанных во что попало, в позе оловянных солдатиков лежат впритык друг к другу, а в нескольких сантиметрах над их лицами нависает долбаный брезент. И тьма как в душе грешника.
Муравьиный лев полежал, подумал и прямо в мешке выкатился из палатки, распихивая недовольных приятелей.
"Куда ты?! - взывали они. - Там страшно! Там горные духи!"
"Там свежий воздух и вас нет!" - сипло отвечал Муравьиный лев, пытаясь устроиться поудобнее.
Но, видимо, горные духи все слышали и решили пошутить над Муравьиным львом. Он вдруг потерял равновесие и поехал вниз по склону, извиваясь в спальном мешке, аки Шурик у Гайдая. Хорошо, что здесь не Кавказ, и Муравьиный лев не угодил в бурную горную речку, а приземлился аккурат у маленького ручейка. Правда, его шумное сползание вниз переполошило спящих,
которые тоже повыкатывались из палатки и поскакали вниз, к ручью, страшные как докшиты, в надежде, что Муравьиный лев уже окончательно перешел на Темную сторону и больше не будет тревожить их покой ни днем, ни ночью, ни в горах, ни в городе. "Не дождетесь!" - гордо ответствовал Муравьиный лев на вопросы типа "Ты не ушиблась?" "Ты ничего не сломала?" (Спасибо тебе, милый спальный мешок, без тебя я еще как ушиблась бы!)
Потом мы все поднимались наверх при свете карманного фонарика (который взял в поход все тот же парень). Муравьиный лев, зараза, ничуть не раскаиваясь в устроенном им переполохе, подумал: а неплохо захватить что-нибудь с того места, куда он приземлился. Пусть у него будет талисман и памятка одновременно. Он поднял какой-то камешек, маленький, приятный на ощупь и положил в карман. При свете дня камешек обнаружил зеленый цвет и приметы поделочного минерала. Впоследствии ювелир, которому Муравьиный лев показал находку, определил его как змеевик и выточил Льву красивую подвеску, которую тот довольно долго носил. К сожалению, змеевик - камень хрупкий, спустя два года подвеска раскололась, но воспоминания о ней до сих пор греют сентиментальную душу Льва.

@темы: "welcome to my life"

---

Отражения

Есть особая притягательность в том, как гримируется актер. Не его гримируют
профессионалы, а он сам ищет штрихи к образу, сам решает, каким ему выйти к зрителю.
В кино такое невозможно. В театре - запросто. Люблю театр в том числе и за это.

@темы: "Иэн Глен"

---

Чем дальше в Сеть...

Оказывается, это я настоящая. Спасибо, добрый интернет!

www.celebslike.me/

@темы: "сам себе праздник"

---

Подсолнечный лев

Вот такое чудо подарил мне mrLokiOdinson
Спасибо, Огненный

@темы: "подарки я люблю"

---

Мне нравятся обои

Давно я дядьку не вспоминала. А тут вон он какой попался, в обнимку с Айронсом
Видеть талантливую актерскую игру - одно из наиболее утонченных удовольствий.

(фильм "Генрих IV", вторая часть. из сериала BBC "Пустая корона")

В "Проекте постановки на сцену трагедии "Смерть Иоанна Грозного" А.К.Толстой писал: "...играющий Годунова не остается празден ни на одну минуту во все продолжение... действия. Он обдумает заранее, как ему войти, где ему встать, на какую сторону перейти, когда выступить вперед и когда стушеваться с толпою. Он взвесит заранее каждое свое движение, каждое изменение своего лица и не забудет, что каждое из них знаменательно..."
Знаменательно, что речь идет о действии, в котором исполнитель роли Годунова остается на периферии и при этом - постоянно, так сказать, "в кадре".
То же самое - с лордом Варвиком в эпизодах, где показаны последние часы старого короля. Глен блестяще справляется со своей задачей, не оттягивая на себя внимание зрителя и, в то же время, находя все новые штрихи для убедительного воплощения образа.
Ситуация, в которой оказался Варвик, мягко говоря, непростая. С одной стороны, он должен в эти предсмертные часы Генриха подчеркнуть свою близость к королю, трону, свое положение при дворе. В то же время, растущая подозрительность короля саму родственную близость превращают в источник опасности. Надо быть рядом с монархом, не раздражая его. И это такое наслаждение - смотреть, как Глен находит все новые оттенки, вроде бы и незаметные в общем потоке действия, но работающие и на создаваемый им образ, и на фильм в целом.

@темы: "мое кино", "Иэн Глен", "личность"