Быки везут серебряную повозку,
на их изогнутых рогах качаются хрустальные светильники.
Медленный, тихий огонь, ясный, как детские сны,
бросает отсвет на белые бычьи рога, сливая их очертанья
в отточено строгий рисунок, узкий, как времени нож,
безупречный как диадема в прическе Владычицы Ночи.
Люди, сидящие во дворах душным вечером,
смотрят в небо, лениво толкуя о месяце новорожденном.
Они не видят повозку, светильники или быков,
а четыре сияющих рога за один принимают: «Вот месяц».
Не видеть, не знать и судить о незнаемом – боги так
повелели о людях. Впрочем, люди вполне
тем довольны, говоря о вещах темных, странных так,
как будто они сами боги и все им понятно.
читать дальше***
Медленно и осторожно ступают быки: на небесной дороге
случаются кочки комет и рытвины в звездной пыли.
Повозкою правит Селена в венке из нарциссов,
в браслетах элефантинных, в пеплосе, сотканном
из лепестков розы снегов олимпийских.
Черешневым медом текут по стройным плечам душистые локоны,
и тот же глубокий и темный цвет смутных, древних жеданий
мерцает в глазах удлиненных сквозь прорези белой маски.
Ни боги, ни люди не видят Селены лицо, к злосчастью
иль благу – неведомо. Благо богов порою пугает людей,
а благо людей порой раздражает богов, а тем и другим
равно недоступно священное знание Ночи. Маску лишь видят.
На Земле принимают ее за лицо, говоря:
«Вот луна показалась».
***
Быки совершают свой путь неуклонно, неторопливо.
Повозка движется к гроту, низины и горы минуя на Млечном Пути.
Быки подходят к пещере в одной из звездных вершин.
Сходит Селена к порогу грота в сиянье жемчужном
и тревожится, словно подросток на первом своем свиданье.
Хочет сердце унять – и не может. Почти бежит по ступеням,
ведущим все дальше во тьму, и в самых далеких, и в самых
прекрасных владениях Ночи, среди поющих алмазов,
благоухающей бирюзы видит того, кто дороже ей всех
звезд и сокровищ. Весь день здесь пробудет Селена,
день, полный любви и печали –
ведь нет любви без печали, и печали нет без любви.
Только здесь она снимет маску, лишь один человек может видеть
ее страшную красоту. Он тайну Селены не выдаст, и глаза его
не ослепнут от божественного огня. Только он может так улыбаться
улыбкой спокойной и нежной, как улыбается тот, кто знает, что его любят.
Селена встает и уходит к белой своей повозке. Лицо ее снова под маской,
глаза ее снова строги и голос звучит спокойно: «Да будет крепок твой сон!»