Еще один мамин рассказ. Наверное, заключительный. Оставшиеся зарисовки и наброски посмотрю позже, может быть, что-то удастся еще отобрать. И да, теперь появилась мечта - издать мамины рассказы. Может быть, и получится.
СВЕЖИЕ РУБАШКИ ДЛЯ АРНОЛЬДА ПЕТРОВИЧА
У Далечки все на месте. К тому же, рукодельница. Но главное - это ее глаза. Они одновременно выражали восторг и ужас, и были так широко распахнуты, что мужчины принимали это на свой счет и сдавались сразу.
Первым сдался студент Игореша. Они поженились, едва обоим стукнуло девятнадцать. "Мой Пусик (она звала мужа Пусиком) не просто талантлив - он почти гениален, - говорила знакомым Далечка. - Если он займется углубленно какой-нибудь одной проблемой, его ждет блестящая перспектива".
читать дальшеУвы, Игореша не мог сосредоточиться ни на чем определенном. Почти гений метался от журналистики к режиссуре и от коммерции к поискам истины, сам не зная толком, зачем ему это нужно. Тем не менее, они были счастливы целых десять лет. Но когда возраст перескочил за тридцать, Далечке расхотелось бегать в горы с тяжелым рюкзаком, ночевать в мокрых палатках и встречать Новый год в темном лесу под заснеженной елью.
И тут в ее широко распахнутых глазах отразился научный работник из дома напротив. По всему было видно, что свою жизнь он отдает техническому прогрессу. Об этом говорил дешевый пиджак с неполным комплектом пуговиц и весь вид закоренелого холостяка.
"Прости, любимый, и не осуждай", - Далечка оставила записку, когда Игореша в очередной раз остался ночевать у друзей-йогов. Потом собрала чемоданчик и перешла к Арнольду Петровичу в дом напротив.
Они были счастливы больше десяти лет. Но, когда Далечка встретила свой сороковой день рождения и оглянулась вокруг, ей стало скучно. Она устала повторять: "Арнольд Петрович не просто талантлив - он гениален, и если бы не интриги коллег и руководства института, он давно уже был бы нобелевским лауреатом". А пока не только не было всемирной славы, но мелкие житейские пакости, как-то: постоянно текущие краны, обои, которые жили сами по себе, не желая украшать стены, - отравляли существование. На диване в гостиной неизменно обретался какой-нибудь бородатый взлохмаченный гений, который сильно мешал интимной жизни. В конце концов сгорел утюг.
Да, вот утюг... Далечка вздохнула. Накинула на плечи пушистый платок и спустилась двумя этажами ниже, где жил "палочка-выручалока" всей округи, мастеровой человек по имени Марат. За умеренную плату Марат чинил всё, от мясорубок и утюгов до часов и компьютеров.
Далечка позвонила. Марат открыл дверь - и увидел ее глаза. Потом они долго пили чай, и он учил ее варить айвовое варенье. И, кстати, поведал, что одинок и живет без женской ласки, поскольку жена уехала к родственникам в другую страну, а с ней уехала и дочь. А ему и здесь хорошо, только одиноко. Утюг они так и не починили, но, когда Арнольд Петрович в очередной раз задержался на несколько дней в лаборатории, она оставила записку: "Прости, любимый, и не осуждай...", - с чемоданчиком спустилась двумя этажами ниже.
Они счастливы вот уже десять лет. Но, когда вы позвоните им вечером, Марат может озабоченно ответить: "Далечки нет дома. Она у Игоря Михайловича, у них болеют дети". Или: "Далечка у Арнольда Петровича, он что-то приболел".
За эти годы она женила Игорешу и теперь помогает растить его детей. Она заставила-таки Арнольда Петровича защитить докторскую. Теперь он - профессор и завкафедрой, носит дорогие костюмы и ездит в собственной машине.
Сейчас Арнольд Петрович лежит на диване и стонет. У него разыгралась мигрень. Далечка мечется между кухней, где на плите булькает что-то вкусное, ванной, где урчит стиральная машина, и гладильной доской с ворохом рубашек. Она слушает причитания, доносящиеся с дивана, и думает, что через час вернется домой. Там за столом в очках сидит и что-то мастерит Марат. На столе - горячий ужин под чистым полотенцем, а в кресле спит пушистый кот Бантик. И от этих мыслей Далечке становится приятно, усталость проходит, и она с неподдельным интересом слушает подробности баталий в научном мире.