Еще одно наваялось по теме: "Продолжи две фразы".
На сей раз пичаль и сантименты.
читать дальшеЯ принес домой розы.
Ключ не подошел. Ну, конечно. Как бы он мог подойти – теперь? Я усмехнулся собственной забывчивости, вынул ключ из замочной скважины и вошел.
Странно было услышать тишину в нашем доме. Не рвутся и не рвут душу старые блюзы на старом виниле. Царапка не звенит посудой и гитарой. Не слышно, как Рыжик рассказывает подругам свою новую историю, а те вздыхают, пищат от восторга и перебивают ее вопросами. Только скворцы затеяли ссору в саду. Их отдаленный гвалт слышен даже в прихожей.
Я прошел в комнату. Лето расчертило на полу, столе, книжных полках и ковре беговые дорожки для солнечных зайчиков. Одна из них пролегла по животу забравшегося на диван Брата Тука. Тот спал, вывернувшись рыжим пузом кверху и закинув лапы за уши, как умеют только очень летние коты.
Мне нестерпимо захотелось его пощекотать. Почувствовать под пальцами мягкую горячую шерсть. Я протянул руку.
Брат Тук открыл глаза, вытаращился на меня, пару секунд колебался, а потом вскочил и зашипел, прижав уши и вздыбив загривок. Я осторожно отошел к столу, даже не пытаясь с ним заговорить. Что бы я не сказал сейчас Брату Туку, вряд ли это его успокоит.
Пока я ставил цветы в вазу, Тук ретировался на веранду, в самом взъерошенном состоянии.
– Что с тобой, Братец? – раздался голос Царапки. – Чего испугался?
Видно, она сидела на веранде, в своем любимом старом шезлонге. Она ухитрялась забираться в него с ногами и спать, свернувшись калачиком.
Господи, как же давно я не слышал ее голос. Целую вечность. Целых три дня.
На веранде раздался легкий шум, послышались шаги, и в проеме двери появилась Царапка.
Она осунулась. Под глазами обозначились темные круги, и сами глаза не блестели как обычно. Зато на щеках блестели дорожки от слез.
И вновь мне нестерпимо захотелось дотронуться до привычного, любимого мира. Поцеловать Царапку. Стереть слезы. Сказать ей: «Эй, улыбнись! Ведь ты же – Царапка Кэт, шекспировская Катарина! Помнишь, как однокурсницы говорили про твой ум, острый как бритва, и боялись твоих шуток? Тебя прозвали Царапкой, но мы-то друг друга ни разу не оцарапали. Это ведь главное, правда? Этим стоит гордиться. И, знаешь, все не так плохо. Поверь. Плохо, что нам об этом мало говорят. И не так, как надо бы. Вот и выходит, что, когда это нужнее всего, мы ни к чему не готовы».
– Чего же ты испугался, глупый Братец? – Царапка оглядела комнату и повернулась, чтобы снова уйти на веранду, успокоить прятавшегося там кота.
«Не уходи!» – хотелось крикнуть мне.
В это время хлопнула входная дверь, и в комнату влетела Рыжик. Рыжик... Как же это больно. И как хочется обнять вас, милые мои. И объяснить, что все совсем не так ужасно.
– Мам, – глаза Рыжика, тоже заплаканные, вдруг широко раскрылись, – откуда у нас розы?
– Розы? – не поняла Царапка.
– Ну да! Розами пахнет, – настаивала Рыжик. – Теми, что папа тебе всегда приносил.
Царапка потянула носом воздух.
– Правда, – согласилась она.
Ее голос дрогнул. Она притянула к себе Рыжика, погладила по вихрастой, как у мальчишки, голове.
– Это нам привет от папы, – сказала Царапка. – Чтобы мы его не забывали.
– Я не забуду, – тряхнула смешными вихрами Рыжик. – Никогда, никогда.
Цветы в вазе разворачивали алые лепестки и благоухали все сильнее. Из-за раскрытой двери веранды осторожно выглянул Брат Тук.
Привычный, любимый мир. Так не хотелось покидать его. Но время вышло, я знал это. Пора было уходить.
Прощайте, мои дорогие. И простите меня за то, что не сумел увернуться от того автомобиля.
Никак не мог предположить, что он поедет на красный свет.