Да пребудет с вами Сила не только 4 мая, но и во все остальные дни, и давайте отметим сегодняшнюю дату попыткой разобраться, кто послужил прообразом Энакина Скайуокера из трилогии приквелов.
Эпизоды I, II и III не входят в список моих любимых фильмов. В них мне не хватает глубины и смелости, с которой Лукас вдохнул новую жизнь в старые мифологические сюжеты. Не достает вейдеровской цельности и харизмы в образе самого Энакина. Однако, лукасовский Скайуокер-старший интересен не только для тех, кто охотно плачет над любой love story. И он куда интереснее, чем кажется другой части зрителей, считающих ЗВ лишь зеркалом военно-исторических реалий матушки-Земли. ЗВ сравнимы, скорее, с зеркальным лабиринтом, отражающим много больше, чем кажется на первый взгляд. Что же увидим мы, если напротив зеркал встанет приквельный Энакин Скайуокер?
Сын зари
Первое впечатление от приквелов: Лукас по-своему пересказывает историю Люцифера.
Такой взгляд не лишен основания. В христианской традиции Сатана в ипостаси Люцифера считается первым и наиболее совершенным творением Бога. За свои замечательные качества он был поставлен князем над всей ангельской иерархией. Все было бы замечательно и дальше, если б Люцифер не возгордился и не совершил попытку «государственного переворота». Последствия хорошо известны: падший ангел сразился с коллегой по цеху – Архангелом Михаилом, был побежден, низвергнут в геенну огненную, утратил прекрасный сияющий облик и превратился в чудовище и ужас рода человеческого.
Это, так сказать, вканонная версия истории Первоангела. А теперь посмотрим версию апокрифическую. В 1955 году в Чикаго увидела свет эзотерическая Книга Урантии. Оставшийся неизвестным автор (или, по мнению некоторых исследователей, авторы) рассказывает от первого лица о запутанной и крючкотворной Божественной Иерархии, таком же сумбурном мироздании и взаимоотношениях человека с упомянутыми величинами. Лукас, активно осваивавший в молодые годы культурологию, мифологию и религиоведение, скорее всего, читал этот плод бурного анонимного воображения.
В Книге Урантии отсутствуют художественные достоинства, зато мы находим в ней впечатляющий образец преклонения американцев перед Великой Судебной Системой. Почитайте, например, 9-й параграф главы, которая обозначена как документ 53 и носит название «Восстание Люцифера». Я же ограничусь небольшим отрывком, имеющим непосредственное отношение к нашей теме:
«Люцифер был блистательным первичным Сыном-Ланонандеком вселенной Небадон. Он обладал опытом служения во многих системах, являлся высоким советником своей группы и отличался мудростью, прозорливостью и эффективностью. Люцифер был 37-м членом своей категории и при аттестации был отмечен Мелхиседеками среди ста самых способных и блистательных личностей своей более чем семисоттысячной группы. После столь великолепного начала, отдавшись злу и пороку, он пал в объятия греха и в настоящее время является одним из трех Властелинов Систем вселенной Небадон, поддавшихся эгоистическим побуждениям и софистике ложной личной свободы – отрицанию вселенской преданности, неуважению к братским обязанностям, забвению космических взаимоотношений» (курсив мой).
Приоритет личной свободы и забвение ради нее «космических» взаимоотношений (джедайских обязанностей) – одна из основных черт приквельного Энакина.
У нашего героя вообще множество точек пересечения с бывшей «правой рукой» Бога. Даже имя Энакин – производное от греческого «князь». В определенном смысле Скайуокер-старший может считаться «первым творением», так как создан Силой. «Сияющий» облик отцу Люка Скайуокера полагается по определению. Интересно, что в приквелах даже затронута тема ангелов: при первой встрече маленький Энакин спрашивает Падме, не ангел ли она.
Но самое главное – характер. Оби-Ван говорит о своем ученике: «Он очень талантлив, поэтому самонадеян» (эпизод II, «Атака клонов»). Мы помним, что Люцифер возгордился от сознания собственного совершенства. Исключительное происхождение и способности питают гордыню Энакина. «Ты не всесилен», – замечает Падме в той же «Атаке клонов». «И жалею об этом, – отвечает Энакин. – Когда-нибудь я смогу. Я буду самым могущественным из джедаев!» При этом Энакин легко переходит от самомнения к сомнению и даже впадает в уныние. «Ты всегда настроен негативно!» – замечает Оби-Ван, когда Энакин жалуется, что после десятилетней разлуки Падме не обратила на него внимание. Мрачность и уныние в христианстве такие же неотъемлемые черты дьявола-Люцифера, как и гордыня.
Гордыня заставляет Энакина совершать одну ошибку за другой, пока количество не переходит в качество. Итог: выбор Темной стороны, сражение с Оби-Ваном (битва Сатаны и Архангела Михаила), падение в мустафарскую геенну и превращение в Дарта Вейдера.
Кажется, что финальные сцены эпизода III («Месть ситхов») визуально воспроизводят строку из Книги пророка Исайи: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!». Это восклицание христианская традиция также относит к Люциферу. Денница – планета Венера на восходе, которую римляне называли «светоносцем» («люцифер»).
Особенно интересно в Книге Урантии обещание восставшего Люцифера победить смерть. То же самое говорит Энакин Падме в Эпизоде II: «Я научусь и сделаю так, чтобы люди не умирали!»
И все-таки, как уже говорилось в постах о Вейдере, тождество нашего героя с дьяволом обманчиво. При всех совпадениях, Энакин-Вейдер не пересекается с Люцифером-Сатаной в самом главном – потребности любить. У Люцифера нет привязанностей. История Энакина-Вейдера – по определению, история любви. Если для Люцифера обещание «отменить» смерть – всего лишь повод привлечь сторонников, то для Энакина – желание сохранить жизнь самым любимым и близким людям. Свои слова он произносит вскоре после гибели матери и адресует их будущей жене.
У Люцифера нет матери. Шми Скайуокер, мать Энакина, играет значительную роль в сюжете приквелов. Ее спокойный, доброжелательный характер заставляет еще раз вспомнить слова ветхозаветного пророка о «сыне зари», а трагическая гибель – один из первых признаков надвигающегося мрака.
Гибель матери впервые приводит Энакина на Темную сторону. Поддавшись неконтролируемой ярости, он вырезает тускенское становище. Но это не холодная ярость антагониста небесного божества. Это, скорее, само божество, в ведении которого находится
Звезда по имени Солнце
Наверное, все фанаты «Звездных войн» слышали историю о «Сыне Солнц». В 1975 году, когда Лукас нащупывал контуры будущей «Новой надежды», он набросал второй (и далеко не последний) черновик сценария. Тексту предшествовал эпиграф, гласивший: «… И во времена великого отчаяния придет спаситель, и называть его будут СЫНОМ СОЛНЦ». Журнал Уиллов, 3:127».
«Сын Солнц»! Последний из рода Старкиллеров, о котором пророк сказал, что тот положит конец Империи!» – восклицает уже в самом сценарии один из персонажей.
Религиовед-любитель, Лукас очень хотел поиграть с мифологической символикой, но вовремя отверг соблазн: слишком уж прямолинейно выглядит текст пророчеств. Режиссерское чутье подсказывало, что лучше зашифровать символику в экранных образах, вплести в сюжет, дать намеком. В результате, «Сын Солнц» так и не был упомянут ни в Оригинальной, ни в приквелах, между тем, мифологический образ Солнца присутствует в обеих частях Саги.
В оригинальной трилогии точка развертывания событий – Татуин, планета двойного солнца, на которой живет Люк. Двойное солнце можно трактовать по-разному. Люк и Лея. Люк и его отец-джедай из ранних черновиков сценария Саги, когда она называлась еще «Приключения Старкиллера». Наконец, Люк и его отец Дарт Вейдер, который был джедаем Энакином Скайуокером.
В генезисе образов Дарта Вейдера и Энакина Скайуокера отчетливо прослеживаются мотивы солярного мифа. Мы привыкли отождествлять Солнце с жизнью, радостью, добром. В древности же знали о том, что Солнце может быть яростным и жестоким. Беспощадным владыкой называли индейцы науа Тескатлипоку, Солнце первой эры. Греческий Гелиос обладает страшным, испепеляющим взглядом, а его дети горделивы, страстны, склонны переоценивать свои возможности (см. миф о Фаэтоне). Одно из имен солнечного стреловержца Аполлона – Губитель. Он поражает людей внезапной смертью, насылает эпидемии. Аполлон неумолимо карает любого, кто обидит его мать Латону. Он перебил юных сыновей Ниобы за то, что та хвасталась перед Латоной (имеющей всего двух детей) своей многодетностью. Привязанность Аполлона к матери столь велика, что его чаще именуют сыном Латоны, чем сыном Зевса.
Кстати, о сыновьях: одним из постоянных мифологических сюжетов является преследование отцом собственных детей (как тут не вспомнить Лею и Люка). При этом в роли преследователя нередко выступает божество солнца.
Мифология всех континентов пронизана представлениями об амбивалентной природе Солнца, которое отнимает жизнь так же охотно, как и дарит ее. А где можно отнять больше жизней, чем на войне?
Солярные божества испокон века ведали войной. Астекский Тескатлипока почитался наставником воинов. Армия египетских фараонов покоряла народы под знаком солнечного сокола – Гора. Другой бог войны в Древнем Египте – Монту также изображался в облике сокола и был одной из ипостасей Солнца.
Один из характерных признаков солярного божества – стремительность, полет. Солнце летит по небу на огромных крыльях, как Гор и Монту, или мчится на крылатых конях, как Гелиос и ведический Сурья. Так и лучший пилот галактики Энакин Ходящий-по-небу управляет боевыми кораблями.
Окончательно солярный миф и воинский культ объединяются в образе позднеэллинстического Митры. Митраизм – специфически воинская религия, ее исповедовали легионеры, шедшие в бой с именем Sol Invictus (Непобедимое Солнце) на устах. В 274 году новой эры император Аврелиан учредил официальный культ Непобедимого Солнца для римской армии.
Сражения – подлинная стихия Энакина. На войне ему куда удобнее, чем в обычной жизни, война – его призвание.
Яростное Солнце любит кровь. Более того, по представлениям древнего общества, оно не может жить без крови. Чтобы Солнце имело силу, его надо кормить кровью детей или подростков мужского пола. Так чибча-муиски питали Суа. Существует убедительная гипотеза о том, что жертвоприношение мелек, которое в результате неправильного прочтения и толкования библейских текстов превратилось в бога Молоха, совершали в честь финикийского солярного божества.
Сцена избиения юнлингов в эпизоде III навеяна мифологемой языческих богов Солнца. В оскверненном смертью джедайском храме происходит превращение Энакина из солнечного героя в Молоха, который чем дальше, тем больше будет искать и жаждать крови. Только, в отличие от древних культов, в мифе Лукаса кровь губительно действует на Солнце: оно все больше меркнет, чтобы скрыться, наконец, за непроницаемыми доспехами в финале эпизода III и стать (подобно Тескатлипоке) черным солнцем Силы (1).
«Я – человек!»
Одним из самых известных персонажей, связанных с Солнцем, является величайший герой греческой мифологии Геракл. Он тоже входит в число солярных богов. Его стрелы – лучи дневного светила, разгоняющие хтонических чудовищ. И, надо признать, Лукас немало вложил в Энакина Скайуокера от сына Зевса.
Начнем по порядку. Первый свой подвиг Геракл совершает еще младенцем, когда душит заползших в его колыбель змей. Энакин уничтожает центр управления боевыми дроидами Торговой федерации (образно говоря, вырывает ядовитый зуб змеи) в не совсем младенческом, но явно очень детском возрасте. Геракл находится в рабстве у царя Эврисфея (периодически он будет лишаться свободы и после того, как отслужит у родственника). Энакин в эпизоде I («Скрытая угроза») также находится в рабстве. Величайшего героя Эллады и величайший персонаж «Звездных войн» объединяют неимоверная сила, полное отсутствие понятия «невозможно» и неконтролируемые порывы, в том числе безумные приступы гнева. В припадке ярости Геракл убивает собственных детей (Энакин чуть не убил беременную Падме), друга, учителя (Энакин убивает Оби-Вана, который был и другом, и учителем), поголовно уничтожает сопротивляющиеся ему племена. С современной точки зрения Геракл мало подходит на роль идеального героя, однако в мифах его, в награду за подвиги принимают в сонм олимпийских богов. Путь на Олимп лежит через погребальный костер (и как тут не вспомнить погребальный костер Вейдера), на который Геракла кладут еще живым (и как тут не вспомнить Мустафар, где Энакин чуть не сгорел и выжил чудом). И да, Геракл тоже борется со смертью.
Смертный герой, ставший богом, мог бы сказать, как и маленький Энакин: «Я – человек!» Но если древние греки видели в Алкиде торжество человеческой мощи, то Энакин для Лукаса – олицетворение человеческой трагедии, принимающей космические масштабы.
Исключительная роль Энакина в судьбе мироздания (ибо далекая галактика есть парафраз знакомого нам мира), личная трагедия, перерастающая во вселенскую катастрофу, разительно напоминают судьбу еще одного «эксклюзивного» человека – Адама из гностического «Апокрифа Иоанна».
«Апокриф Иоанна» – пожалуй, самый знаменитый из текстов гностической библиотеки, обнаруженной при раскопках в Египте, в местности Наг-Хаммади в 1945 году. От других гностических текстов, сосредоточенных исключительно на мире внутреннем, на методах самопознания, Апокриф отличает интерес к происхождению внешнего мира. Влияние этого текста, к которому обращались и будут, видимо, обращаться сторонники альтернативного, эзотерического христианства, чувствуется в образах ситхов (темные архонты гностиков), в рассказе Палпатина об экспериментах Дарта Плэгаса, в постоянном упоминании движущей миром незримой, все определяющей силы. Влияние этого текста ощущается в образах Дарта Сидиуса и будущего Дарта Вейдера.
Центром повествования в Апокрифе является рассказ о том, как одна из божественных сил («светов»), называемая Софией или Пронойей, «захотела открыть в себе самой образ» без воли и согласия иерархии божественных сил. Порождение Софии, названное ею Иалдабаофом, отчасти напоминает Энакина. Прежде всего, происхождением: у Иалдабаофа есть мать, но нет отца. Сын Пронойи обладает неимоверной силой. Фраза из гностического текста: «Он удалился от нее и двинулся прочь от мест, где был рожден» смотрится как ремарка из сценария эпизода I. Творение Иалдабаофом несовершенного материального мира начинается с того, что он «соединился со своим безумием, которое есть в нем». Состояние Энакина тоже порой близко к безумию.
И все же это лишь частичное, поверхностное сходство. В отличие от Софии, которая стыдится своего отпрыска и всячески прячет его от сокомандников по иерархии, мать Энакина гордится сыном и настаивает на том, чтобы он отправился в большой мир и проявил свои способности. Энакин не создает, подобно Иалдабаофу, иерархию темных существ. Если Иалдабаоф изначально несовершенен и останется таковым до конца, то Энакин, напротив, сначала таки замечательный ребенок и «хороший человек», и лишь под воздействием многих факторов становится «злой машиной». Главное же, Иалдабаоф, как и позднейший Люцифер, никого не любит. Все им совершаемое совершается не ради привязанностей, а исключительно ради власти. В этом – принципиальная разница между Первоархонтом и Энакином и принципиальное же сходство между Первоархонтом и Палапатином.
Настоящий Иалдабаоф, воплощение Темной стороны Силы, согласно «апокрифу Лукаса» – Дарт Сидиус, он же Верховный канцлер Палпатин. Это он создает иерархию «темных», последовательно беря в ученики Дарта Мола, графа Дуку, Энакина Скайуокера, привлекая на свою сторону представителей разных рас и систем. Это он провозглашает себя владыкой – Императором – созданного его усилиями мира. И, в определенном смысле, он «создает» Энакина, как Иалдабаоф создает Адама.
Именно Адам, как выясняется дальше, ключевая фигура Апокрифа. За Адама идет жестокая битва между силами Света и Тьмы, в которой присутствует и жестокость, и хитрость, и любовь. Адама бросают «в нижнюю часть вещества» (как тут опять не вспомнить о Мустафаре), приносят к «тени смерти» (Энакин в медицинской капсуле), помешают в «могилу вновь слепленного тела, которым разбойники одели человека», «оковы забвения» (доспехи Дарта Вейдера). Однако свет не оставляет Адама даже в этой «могиле», причем сопровождает его в образе женщины – Евы. Осуждая плотские отношения, гностики, в то же время, высоко ценили силу женского духа (недаром в гностических текстах обладательницей исключительного тайного знания выступает Мария Магдалина). Через любовь к женщине Адам начинает потихоньку выбираться из «тени смертной». Как говорится, слышащие да слышат, видящие да разумеют, помнящие да вспомнят Падме Амидалу. И куда же нам без сына – в Апокрифе упоминается сын Адама Сиф, «наш ответ Палпатину», который должен стать образцом для всех, кто следует путем Света.
Адам, тем временем, все еще находится в «темнице», «могиле» и «преисподней», под властью злых архонтов и забвения своего истинного «я». Но не волнуйтесь, все будет хорошо. Придет «дух жизни», который назовет Адама по имени (вспоминаем диалог Люка и Вейдера в эпизоде VI) и «темницы рухнут» – как мы знаем, вместе с Первоархонтом, простите, Императором.
Иллюзион
Те, кто читал мои посты о Вейдере, наверняка заметил, что в нынешнем долгом повествовании ни разу не упомянуты бусидо и дзен-буддизм. Столь характерные для Вейдера, они полностью отсутствуют в приквельном Энакине. Равно и в приквельном Оби-Ване Архангел Михаил теософов вытеснил скептичного даосского волшебника из ОТ. Дух дзен и дао заменяется словесными спекуляциями на тему восточной философии. Другое время – другие песни. Лукас снимал приквелы, когда увлечение восточной философией в США и на Западе в целом пошло на спад. Зрителей больше привлекала динамика поединков, чем отшельники, учащие силой мысли из болота тащить бегемота. Да и сам Лукас был уже не тот бунтарь, что затевал авантюру в манере эпических героев. Даосские и дзенские сентенции, вложенные в уста Йоды, Мейса Винду, Оби-Вана звучат неубедительно, в них предлагается поверить, но оснований для веры нет. Рядовому американскому зрителю, на которого (что логично), в первую очередь ориентируется американский режиссер, привычнее традиционное представление о грехе и моральных запретах, нарушение которых ведет к катастрофе, о том, что всякий «хороший человек» должен ощущать себя частью социума, а не противопоставлять себя ему, что выдающиеся способности подозрительно близки к злодеянию. Вы хочете песен? Их в приквелах есть.
И все же, тень прежнего Лукаса маячит в эпизодах I, II и III так же осязаемо, как тень Дарта Вейдера за спиной Ходящего-по-небу. Кроме великолепной сцены в опере и «параллельных сценах» финала эпизода III, есть еще стилистика фильмов, в которых присутствует некая недоговоренность.
Казалось бы, нам рассказали все, что мы хотели знать о Дарте Вейдере и его семье. Только вот кто рассказал? У вас не возникало при просмотре приквелов чувство, что именно так Оби-Ван мог поведать Люку историю его отца? С «определенной точки зрения», оставляющей множество неотвеченных вопросов и неразрешимых сомнений, опускающей на всю историю узорчатую, как свадебное покрывало Падме, иллюзию. Вроде бы видно, только трудно разобрать, что именно.
На то ведь Оби-Ван и волшебник, чтобы создавать иллюзии.
А настоящий Энакин Скайуокер остался за кадром, и лишь неясное отражение маячит в самых дальних зеркалах лабиринта.
(1). Одним из устойчивых элементов солярного мифа является образ демона, проглатывающего Солнце во время затмения. Черты «поглотителя» нетрудно заметить в образе Палпатина.
Для ЗВ-обзоров