Вера

Пожалуй, единственная вера, которая так и останется со мной, это вера в разум,
в том числе, в разум Бога, хотя она постоянно подвергается жестоким испытаниям.

@темы: "слова, слова, слова"

---

Мара, Маржена

Для Yuna-Lian

К сожалению, сведения о славянских божествах скудны и отрывочны.
Мара не составляет исключения. Трудно сказать, насколько известные нам сказки
о Марье Моревне и Маринке передают древние мифы о Маре-Марене.
Но на основании сохранившихся у славянских народов языческих обрядов, фольклора
и сообщений средневековых летописцев можно с уверенностью говорить, что Мара -
это общеславянское женское божество, связанное с земледельческими обрядами.
Мара известна у поляков как Marzan(n)a и Śmiertka, у словаков - как Morena и Marmuriena, у чехов - как
Morana и Smrtka. Характерны имена, прямо говорящие о Маре-Смерти, хотя отождествлять ее только со смертью,
как это часто делают современные неоязычники, было бы ошибкой. Мара - божество смены сезонов и связанного с ytq
земного плодородия, и в этом качестве олицетворяет как смерть, так и жизнь. Так, в обрядах встречи весны по деревням носили чучело
или небольшое дерево, именовавшееся Марой. В заключение праздника Мару сжигали, топили, разрывали на куски
или уничтожали каким-либо другим способом (при этом следили, чтобы чучело было уничтожено полностью), а затем одежду,
снятую с чучела, одевала специально избранная для этого девушка, отличавшаяся отменным здоровьем.
Более подробную информацию об обряде вынесения Марены можно посмотреть здесь
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D1%8B%D0%BD%D0%B5%...

Для имеющих терпение:
Добрыня Никтич и Марина

Добрыня и Маринка

В стольном в городе во Киеве
У славного сударь князя у Владимира
Три годы Добрынюшка стольничал,
А три годы Никитич приворотничал,
Он стольничал, чашничал девять лет,
На десятый год погулять захотел
По стольному городу по Киеву.
Взявши Добрынюшка тугой лук
А и колчан себе каленых стрел,
Идет он по широким по улицам,
По частым мелким переулочкам,
По горницам стреляет воробушков,
По повалушам стреляет он сизых голубей.
Зайдет в улицу Игнатьевску
И во тот переулок Маринин,
Взглянет ко Марине на широкий двор,
На ее высокие терема.
А у молоды Марины Игнатьевны,
У нее на хорошем высоком терему
Сидят тут два сизые голубя,
Над тем окошком косящатым,
Целуются они, милуются,
Желты носами обнимаются.
Тут Добрыне за беду стало,
Будто над ним насмехаются;
Стреляет в сизых голубей;
А спела ведь тетивка у туга лука,
Звыла да пошла калена стрела.
По грехам над Добрынею учинилося,
Левая нога его поскользнула,
Права рука удрогнула,
Не попал он в сизых голубей,
Что попал он в окошечко косящатое,
Проломил он оконницу стекольчатую,
Отшиб все причалины серебряные,
Расшиб он зеркало стекольчатое;
Белодубовы столы пошаталися,
Что питья медяные восплеснулися.
А втапоры Марине безвременье было,
Умывалася Марина, снаряжалася
И бросилася на свой широкий двор:
«А кто это, невежа, на двор заходил,
А кто это, невежа, в окошко стреляет?
Проломил оконницу мою стекольчатую,
Отшиб все причалины серебряные,
Расшиб зеркало стекольчатое».
И втапоры Марине за беду стало,
Брала она следы горячие молодецкие,
Набирала Марина беремя дров,
А беремя дров белодубовых,
Клала дровца в печку муравленую
Со темя следы горячими,
Разжигает дрова палящатым огнем,
И сама она дровам приговариват:
«Сколь жарко дрова разгораются
Со темя следы молодецкими,
Разгоралось бы сердце молодецкое
Как у молода Добрынюшки Никитьевича.
А и Божья крепко, вражья‑то лепко».
Взяла Добрыню пуще вострого ножа
По его по сердцу богатырскому:
Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,
Со полуночи Никитичу не уснется,
Он белого свету дожидается.
По его‑то щаски великия
Рано зазвонили ко заутреням.
Встает Добрыня ранешенько,
Подпоясал себе сабельку вострую,
Пошел Добрыня к заутрени;
Прошел он церкву соборную,
Зайдет ко Марине на широкий двор,
У высокого терема послушает.
А у молоды Марины вечеринка была,
А и собраны были душечки красны девицы,
Сидят и молоденьки молодушки,
Все были дочери отецкие,
Все тут были жены молодецкие.
Вшел он, Добрыня, во высок терем, ‑
Которые девицы приговаривают,
Она, молода Марина, отказывает и прибранивает.
Втапоры Добрыня ни во что положил,
И к ним бы Добрыня в терем не пошел.
А стала его Марина в окошко бранить,
Ему больно пенять.
Завидел Добрыня он Змея Горынчата,
Тут ему за беду стало,
За великую досаду показалося;
Сбежал на крылечка на красная.
А двери у терема железные,
Заперлася Марина Игнатьевна,
А и молоды Добрыня Никитич млад
Ухватит бревно он в охват толщины,
А ударил он во двери железные недоладом,
Из пяты он вышиб вон,
И сбежал он на сени косящаты.
Бросилась Марина Игнатьевна
Бранить Добрыню Никитича:
«Деревенщина ты, детина, засельщина!
Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,
Проломил мою оконницу стекольчатую,
Ты расшиб у меня зеркало стекольчатое».
А бросится Змеища Горынчища,
Чуть его, Добрыню, огнем не спалил,
А и чуть молодца хоботом не ушиб,
А и сам тут Змей почал бранити его,
Больно пеняти:
«Не хочу я звати Добрынею, Не хочу величать Никитичем,
Называю те детиною деревенщиною,
‹Деревенщиною› и засельщиною;
Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял,
Проломил ты оконницу стекольчатую,
Расшиб зеркало стекольчатое?»
Ему тута‑тко, Добрыне, за беду стало
И за великую досаду показалося;
Вынимал саблю вострую,
Воздымал выше буйны головы своей:
«А и хощешь ли тебе,
Змея, изрублю я В мелкие части пирожные,
Разбросаю далече по чистом полю?»
А и тут Змей Горынич, хвост поджав,
Да и вон побежал;
Взяла его страсть, так зачал…,
Околышки метал, по три пуда…
Бегучи, он, Змей, заклинается:
«Не дай Бог бывать ко Марине в дом,
Есть у нее не один я друг,
Есть лутче меня и повежливее».
А молода Марина Игнатьевна
Она высунулась по пояс в окно,
В одной рубашке без пояса;
А сама она Змея уговаривает:
«Воротись, мил надежа, воротись, друг!
Хошь, я Добрыню обверну клячею водовозною?
Станет‑де Добрыня на меня и на тебя воду возить;
А еще хошь, я Добрыню обверну гнедым туром?»
Обвернула его, Добрыню, гнедым туром,
Пустила его далече во чисто поля,
А где‑то ходят девять туров,
А девять туров, девять братеников,
Что Добрыня им будет десятый тур,
Всем атаман золотые рога.
Безвестна не стало богатыря,
Молода Добрыни Никитьевича,
Во стольном в городе во Киеве.
А много‑де прошло поры, много времени,
А и не было Добрыни шесть месяцев, ‑
По‑нашему‑то, сибирскому, слывет полгода.
У великого князя вечеринка была,
А сидели на пиру честные вдовы,
И сидела тут Добрынина матушка,
Честна вдова Афимья Александровна,
А другая честна вдова, молода Анна Ивановна,
Что Добрынина матушка крестовая.
Промежу собою разговоры говорят,
Все были речи прохладные.
Ниоткуль взялась тут Марина Игнатьевна,
Водилася с дитятями княженецкими;
Она больно, Марина, упивалася,
Голова на плечах не держится,
Она больно, Марина, похваляется.
«Гой еси вы, княгини, боярыни!
Во стольном во городе во Киеве
А я нет меня хитрея, мудрея, ‑
А и я‑де обвернула девять молодцов,
Сильных могучих богатырей, гнедыми турами;
А и ноне я‑де опустила десятого,
Молодца Добрыню Никитьевича,
Он всем атаман золотые рога».
За то‑то слово изымается
Добрынина матушка родимая,
Честна вдова Афимья Александровна,
Наливала она чару зелена вина,
Подносила любимой своей кумушке,
А сама она за чарою заплакала:
«Гой еси ты, любимая кумушка,
Молода Анна Ивановна!
А и выпей чару зелена вина,
Поминай ты любимого крестника,
А и молода Добрыню Никитьевича, ‑
Извела его Марина Игнатьевна,
А и ноне на пиру похваляется».
Проговорит Анна Ивановна:
«Я‑де сама эти речи слышала,
А слышала речи ее похваленые».
A и молода Анна Ивановна
Выпила чару зелена вина,
А Марину она по щеке ударила,
Сшибла она с резвых ног,
А и топчет ее по белым грудям,
Сама она Марину больно бранит:
«А и сука ты,…, еретница…!
Я‑де тебе хитрея и мудренея,
Сижу я на пиру, не хвастаю,
А и хошь ли, я тебя сукой обверну?
А станешь ты, сука, по городу ходить,
А станешь ты, Марина, много за собой псов водить».
А и женское дело прелестивое,
Прелестивое, перепадчивое.
Обвернулася Маринка касаточкой,
Полетела далече во чисто поле,
А где‑то ходят девять туров, Девять братеников,
Добрыня‑то ходит десятый тур;
А села она на Добрыню, на правый рог,
Сама она Добрыню уговаривает:
«Нагулялся ты, Добрыня, во чистом поле,
Тебе чисто поле наскучило
И зыбучие болота напрокучили,
А и хошь ли, Добрыня, женитися?
Возьмешь ли, Никитич, меня за себя?» –
«А право, возьму, ей‑богу возьму!
А и дам те, Марина, поученьица,
Как мужья жен своих учат».
Тому она, Марина, не поверила,
Обвернула его добрым молодцем,
По‑старому, по‑прежнему,
Как бы сильным могучим богатырем,
Сама она обвернулася девицею;
Они в чистом поле женилися,
Круг ракитова куста венчалися.
Повел он ко городу ко Киеву,
А идет за ним Марина раскорякою.
Пришли они ко Марине на высок терем,
Говорил Добрынюшка Никитич млад:
«А и гой еси ты, моя молодая жена,
Молода Марина Игнатьевна!
У тебя в высоких хороших теремах
Нету Спасова образа,
Некому у тя помолитися,
Не за что стенам поклонитися.
А и чай моя вострая сабля заржавела?»
А и стал Добрыня жену свою учить, Он молоду Марину Игнатьевну,
Еретницу,…, безбожницу:
Он первое ученье – ей руку отсек,
Сам приговаривает:
«Эта мне рука не надобна,
Трепала она, рука, Змея Горынчища»;
А второе ученье – ноги ей отсек:
«А и эта‑де нога мне не надобна,
Оплеталася со Змеем Горынчищем»;
А третье ученье – губы ей обрезал
И с носом прочь:
«А и эти‑де мне губы не надобны,
Целовали они Змея Горынчища»;
Четвертое ученье – голову отсек
И с языком прочь:
«А и эта голова не надобна мне,
И этот язык не надобен,
Знал он дела еретические».


Источник: Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. Издание подготовили А. П. Евгеньева,Б. Н. Путилов. М., 1977. №9.

Марья-Моревна


В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич. У него было три сестры: одна Марья-царевна, другая Ольга-царевна, третья Анна-царевна.

Отец и мать у них померли. Умирая, они сыну наказывали:

— Кто первый за сестер станет свататься, за того и отдавай — при себе не держи долго.

Царевич похоронил родителей и с горя пошел с сестрами во зеленый сад погулять.

Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная.

— Пойдемте, сестрицы, домой, — говорит Иван-царевич.

Только пришли во дворец — как грянул гром, раздвоился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол. Ударился сокол об пол, сделался добрым молодцем и говорит:

— Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я ходил гостем, а теперь пришел сватом: хочу у тебя сестрицу Марью-царевну посватать.

— Коли люб ты сестрице, я ее не держу — пусть идет.

Марья-царевна согласилась. Сокол женился и унес ее в свое царство.

Дни идут за днями, часы бегут за часами — целого года как не бывало. Пошел Иван-царевич с двумя сестрами во зеленый сад погулять. Опять встает туча с вихрем, с молнией.

— Пойдемте, сестрицы, домой, — говорит царевич.

Только пришли во дворец — как ударил гром, распалась крыша, раздвоился потолок, и влетел орел. Ударился орел об пол и сделался добрым молодцем.

— Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я гостем ездил, а теперь пришел сватом.

И посватал Ольгу-царевну.

Отвечает Иван-царевич:

— Если ты люб Ольге-царевне, то пусть за тебя идет, я с нее воли не снимаю.

Ольга-царевна согласилась и вышла за орла замуж. Орел подхватил ее и унес в свое царство.

Прошел еще один год. Говорит Иван-царевич своей младшей сестрице:

— Пойдем, во зеленом саду погуляем.

Погуляли немножко. Опять встает туча с вихрем, с молнией.

— Вернемся, сестрица, домой!

Вернулись домой, не успели сесть — как ударил гром, раздвоился потолок, и влетел ворон. Ударился ворон об пол и сделался добрым молодцем. Прежние были хороши собой, а этот еще лучше.

— Ну, Иван-царевич, прежде я гостем ходил, а теперь пришел сватом: отдай за меня Анну-царевну.

— Я с сестрицы воли не снимаю. Коли ты полюбился ей, пусть идет за тебя.

Вышла за ворона Анна-царевна, и унес он ее в свое государство.

Остался Иван-царевич один. Целый год жил без сестер, и сделалось ему скучно.

— Пойду, — говорит, — искать сестриц.

Собрался в дорогу, шел, шел и видит: лежит в поле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич:

— Коли есть тут жив человек, отзовись: кто побил это войско великое?

Отозвался ему жив человек:

— Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна.

Пустился Иван-царевич дальше, наезжал на шатры белые, выходила к нему навстречу Марья Моревна, прекрасная королевна.

— Здравствуй, царевич. Куда тебя бог несет — по воле аль по неволе?

Отвечает ей Иван-царевич:

— Добрые молодцы по неволе не ездят.

— Ну, коли дело не к спеху, погости у меня в шатрах.

Иван-царевич тому и рад: две ночи в шатрах ночевал. Полюбился Марье Моревне и женился на ней.

Марья Моревна, прекрасная королевна, взяла его с собой в свое государство. Пожили они вместе сколько-то времени, и вздумалось королевне на войну собираться. Покидает она на Ивана-царевича все хозяйство и приказывает:

— Везде ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не заглядывай.

Он не вытерпел: как только Марья Моревна уехала, тотчас бросился в чулан, отворил дверь, глянул — а там висит Кощей Бессмертный, на двенадцати цепях прикован.

Просит Кощей у Ивана-царевича:

— Сжалься надо мной, дай мне напиться! Десять лет я здесь мучаюсь, не ел, не пил — совсем в горле пересохло.

Царевич подал ему целое ведро воды; он выпил и еще запросил:

— Мне одним ведром не залить жажды. Дай еще!

Царевич подал другое ведро. Кощей выпил и запросил третье; а как выпил третье ведро, взял свою прежнюю силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал.

— Спасибо, Иван-царевич, — сказал Кощей Бессмертный, — теперь тебе никогда не видать Марьи Моревны, как ушей своих.

И страшным вихрем вылетел в окно, нагнал на дороге Марью Моревну, прекрасную королевну, подхватил ее и унес к себе.

А Иван-царевич горько-горько заплакал, снарядился и пошел в путь-дорогу: Что ни будет, а разыщу Марью Моревну.

Идет день, идет другой, на рассвете третьего видит чудесный дворец. У дворца дуб стоит, на дубу ясен сокол сидит. Слетел сокол с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:

— Ах, шурин мой любезный!

Выбежала Марья-царевна, встретила Ивана-царевича радостно, стала про его здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать. Погостил у них царевич три дня и говорит:

— Не могу у вас гостить долго: я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.

— Трудно тебе сыскать ее, — отвечает сокол. — Оставь здесь на всякий случай свою серебряную ложку: будем на нее смотреть, про тебя вспоминать.

Иван-царевич оставил у сокола свою серебряную ложку и пошел в дорогу.

Шел он день, шел другой, на рассвете третьего видит дворец еще лучше первого. Возле дворца дуб стоит, на дубу орел сидит.

Слетел орел с дерева, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:

— Вставай, Ольга-царевна, милый наш братец идет!

Ольга-царевна тотчас прибежала, стала его целовать, обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:

— Дольше гостить мне некогда: я иду искать жену мою, Марью Моревну, прекрасную королевну.

Отвечает орел:

— Трудно тебе сыскать ее. Оставь у нас серебряную вилку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать.

Он оставил серебряную вилку и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, на рассвете третьего видит дворец лучше первых двух. Возле дворца дуб стоит, на дубу ворон сидит. Слетел ворон с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:

— Анна-царевна, поскорей выходи, наш братец идет!

Выбежала Анна-царевна, встретила его радостно, стала целовать-обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать.

Иван-царевич погостил у них три денька и говорит:

— Прощайте. Пойду жену искать, Марью Моревну, прекрасную королевну.

Отвечает ворон:

— Трудно тебе сыскать ее. Оставь-ка у нас серебряную табакерку: будем на нее смотреть, тебя вспоминать.

Царевич отдал ему серебряную табакерку, попрощался и пошел в дорогу.

День шел, другой шел, а на третий добрался до Марьи Моревны.

Увидала она своего милого, бросилась к нему на шею, залилась слезами и промолвила:

— Ах, Иван-царевич, зачем ты меня не послушался — посмотрел в чулан и выпустил Кощея Бессмертного?

— Прости, Марья Моревна, не поминай старого. Лучше поедем со мной, пока не видать Кощея Бессмертного. Авось не догонит!

Собрались и уехали. А Кощей на охоте был. К вечеру он домой ворочается, под ним добрый конь спотыкается.

— Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?

Отвечает конь:

— Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез.

— А можно ли их догнать?

— Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть да тогда вдогонь ехать — и то поспеем.

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича.

— Ну, — говорит, — первый раз тебя прощаю за твою доброту, что водой меня напоил; и в другой раз прощу, а в третий берегись — на куски изрублю.

Отнял у него Марью Моревну и увез. А Иван-царевич сел на камень и заплакал.

Поплакал-поплакал и опять воротился назад за Марьей Моревною. Кощея Бессмертного дома не случилось.

— Поедем, Марья Моревна!

— Ах, Иван-царевич, он нас догонит!

— Пускай догонит. Мы хоть часок-другой проведем вместе.

Собрались и уехали.

Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.

— Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?

— Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.

— А можно ли их догнать?

— Можно ячменю насеять, подождать, пока он вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяну напиться, до отвалу наесться, выспаться да тогда вдогонь ехать — и то поспеем.

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича:

— Ведь я ж говорил, что тебе не видать Марьи Моревны, как ушей своих!

Отнял ее и унес к себе.

Остался Иван-царевич один, поплакал-поплакал и опять воротился за Марьей Моревною. На ту пору Кощея дома не случилось.

— Поедем, Марья Моревна!

— Ах, Иван-царевич, ведь он догонит, тебя в куски изрубит!

— Пускай изрубит, я без тебя жить не могу!

Собрались и поехали. Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним добрый конь спотыкается.

— Что ты спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?

— Иван-царевич приходил, Марью Моревну с собой взял.

Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича, изрубил его в мелкие куски и поклал в смоляную бочку; взял эту бочку, скрепил железными обручами и бросил в синее море, а Марью Моревну к себе увез.

В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело.

— Ах, — говорят они, — видно, беда приключилась!

Орел бросился на сине море, схватил и вытащил бочку на берег. Сокол полетел за живою водою, а ворон — за мертвою.

Слетелись все трое в одно место, разрубили бочку, вынули куски Ивана-царевича, перемыли и склали, как надобно.

Ворон брызнул мертвою водою — тело срослось, соединилось. Сокол брызнул живою водою — Иван-царевич вздрогнул, встал и говорит:

— Ах, как я долго спал!

— Еще бы дольше проспал, если бы не мы, — отвечали зятья. — Пойдем теперь к нам в гости.

— Нет, братцы, я пойду искать Марью Моревну.

Приходит к ней и просит:

— Разузнай у Кощея Бессмертного, где он достал себе такого доброго коня.

Вот Марья Моревна улучила добрую минуту и стала Кощея выспрашивать.

Кощей сказал:

— За тридевять земель, в тридесятом царстве, за огненной рекою живет баба-яга. У ней есть такая кобылица, на которой она каждый день вокруг света облетает. Много у нее и других славных кобылиц. Я у нее три дня пастухом был, ни одной кобылицы не упустил, и за то баба-яга дала мне одного жеребеночка.

— Как же ты через огненную реку переправился?

— А у меня есть такой платок — как махну в правую сторону три раза, сделается высокий-высокий мост, и огонь его не достанет.

Марья Моревна выслушала, пересказала все Ивану-царевичу. И платок унесла да ему отдала.

Иван-царевич переправился через огненную реку и пошел к бабе-яге. Долго шел он не пивши, не евши. Попалась ему навстречу заморская птица с малыми детками. Иван-царевич говорит:

— Съем-ка я одного цыпленочка!

— Не ешь, Иван-царевич, — просит заморская птица. — В некоторое время я пригожусь тебе.

Пошел он дальше. Видит в лесу улей пчел.

— Возьму-ка, — говорит, — сколько-нибудь медку.

Пчелиная матка отзывается:

— Не тронь моего меду, Иван-царевич. В некоторое время я тебе пригожусь.

Он не тронул и пошел дальше. Попадается ему навстречу львица со львенком.

— Съем я хоть этого львенка. Есть так хочется, ажно тошно стало.

— Не тронь, Иван-царевич, — просит львица. — В некоторое время я тебе пригожусь.

— Хорошо, пусть будет по-твоему.

Побрел голодный. Шел, шел — стоит дом бабы-яги, кругом дома двенадцать шестов, на одиннадцати шестах по человечьей голове, только один незанятый.

— Здравствуй, бабушка!

— Здравствуй, Иван-царевич. Почто пришел — по своей доброй воле аль по нужде?

— Пришел заслужить у тебя богатырского коня.

— Изволь, царевич, у меня ведь не год служить, а всего-то три дня. Если упасешь моих кобылиц — дам тебе богатырского коня, а нет — то не гневайся: торчать твоей голове на последнем шесте.

Иван-царевич согласился. Баба-яга его накормила, напоила и велела за дело приниматься.

Только что выгнал он кобылиц в поле, кобылицы задрали хвосты и все врозь по лугам разбежались. Не успел царевич глазами вскинуть, как они совсем пропали.

Тут он заплакал-запечалился, сел на камень и заснул.

Солнышко уж на закате, прилетела заморская птица и будит его:

— Вставай, Иван-царевич! Кобылицы теперь дома.

Царевич встал, домой пошел. А баба-яга и шумит и кричит на своих кобылиц:

— Зачем вы домой воротились?

— Как же было нам не воротиться! Налетели птицы со всего света, чуть нам глаза не выклевали.

— Ну, вы завтра по лугам не бегайте, а рассыпьтесь по дремучим лесам.

Переспал ночь Иван-царевич. Наутро баба-яга ему говорит:

— Смотри, царевич, если не упасешь кобылиц, если хоть одну потеряешь — быть твоей буйной головушке на шесте!

Погнал он кобылиц в поле. Они тотчас задрали хвосты и разбежались по дремучим лесам.

Опять сел царевич на камень, плакал-плакал да и уснул. Солнышко село за лес.

Прибежала львица:

— Вставай, Иван-царевич! Кобылицы все собраны.

Иван-царевич встал и пошел домой. Баба-яга пуще прежнего и шумит и кричит на своих кобылиц:

— Зачем домой воротились?

— Как же нам было не воротиться! Набежали лютые звери со всего света, чуть нас совсем не разорвали.

— Ну, вы завтра забегите в сине море.

Опять переспал ночь Иван-царевич. Наутро посылает его баба-яга кобылиц пасти:

— Если не упасешь — быть твоей буйной головушке на шесте.

Он погнал кобылиц в поле. Они тотчас задрали хвосты, скрылись с глаз и забежали в сине море, стоят в воде по шею. Иван-царевич сел на камень, заплакал и уснул.

Солнышко за лес село, прилетела пчелка и говорит:

— Вставай, царевич! Кобылицы все собраны. Да как воротишься домой, бабе-яге на глаза не показывайся, поди в конюшню и спрячься за яслями. Там есть паршивый жеребенок — в навозе валяется. Ты возьми его и в глухую полночь уходи из дому.

Иван-царевич пробрался в конюшню, улегся за яслями. Баба-яга шумит и кричит на своих кобылиц:

— Зачем воротились?

— Как же нам было не воротиться! Налетело пчел видимо-невидимо, со всего света, и давай нас со всех сторон жалить до крови.

Баба-яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич взял у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке. Доехал до той реки, махнул три раза платком в правую сторону — и вдруг, откуда ни взялся, повис через реку высокий, славный мост.

Царевич переехал по мосту и махнул платком на левую сторону только два раза — остался через реку мост тоненький-тоненький.

Поутру пробудилась баба-яга — паршивого жеребенка видом не видать. Бросилась в погоню. Во весь дух на железной ступе скачет, пестом погоняет, помелом след заметает.

Прискакала к огненной реке, взглянула и думает: Хорош мост.

Поехал по мосту, только добралась до середины — мост обломился, и баба-яга в реку свалилась. Тут ей и лютая смерть приключилась.

Иван-царевич откормил жеребенка в зеленых лугах; стал из него чудный конь.

Приезжает царевич к Марье Моревне. Она выбежала, бросилась к нему на шею:

— Как тебе удалось от смерти избавиться?

— Так и так, — говорит, — поедем со мной.

— Боюсь, Иван-царевич! Если Кощей догонит, быть тебе опять изрублену.

— Нет, не догонит! Теперь у меня славный богатырский конь, словно птица летит.

Сели они на коня и поехали.

Кощей Бессмертный домой ворочается, под ним конь спотыкается.

— Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Аль чуешь какую невзгоду?

— Иван-царевич приезжал, Марью Моревну увез.

— А можно ли их догнать?

— Не знаю. Теперь у Ивана-царевича конь богатырский лучше меня.

— Нет, не утерплю, — говорит Кощей Бессмертный, — поеду в погоню!

Долго ли, коротко ли — нагнал он Ивана-царевича, соскочил наземь и хотел было сечь его острой саблею. В те поры конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а царевич доконал его палицей.

После того накидал царевич груду дров, развел огонь, спалил Кощея Бессмертного на костре и самый пепел его пустил по ветру.

Марья Моревна села на Кощеева коня, а Иван-царевич на своего, и поехали они в гости сперва к ворону, потом к орлу, а там и к соколу. Куда ни приедут, всюду встречают их с радостью:

— Ах, Иван-царевич, а уж мы не чаяли тебя видеть! Ну, недаром же ты хлопотал: такой красавицы, как Марья Моревна, во всем свете поискать — другой не найти.

Погостили они, попировали и поехали в свое царство. Приехали и стали себе жить-поживать, добра наживать да медок попивать.

---

Приветствие

Вчерашний злодей

Приветствую в логове вчерашнего героя
Гамбургеры предложить не могу, но толоаче у нас всегда в избытке.

@темы: "приветствие"

---

Задумано два поста: "Дарт Вейдер: мифологическая смерть" и пост по результатам несколько
необычной медитации по "Звездным войнам". Оба требуют большой работы, а, поскольку с глазами у меня еще та проблемка,
то решила поставить вопрос на голосование. Итак, мои дорогие, будет ли это вам интересно?
Жмите кнопочки))

Вопрос: Ваять?

1. Ваяй! Буду читать и комментировать		3	(30%)
2. А еще и ссылку дам на фанатские сообщества		0	(0%)
3. Чукча не писатель, но тема мне интересна, так что прочту		6	(60%)
4. А про Кренника ничего не планируешь?		1	(10%)
Всего:		10

---

Куксу и другие

Для Nova Satori

Вот что удалось найти-вспомнить про калифорнийских индейцев.
Калифорнию населяло много племен - юроки, винтуны, майда, шошоны, юма
и так далее. Всех их объединяет полукочевой уклад жизни. Земледелия
калифорнийцы не знали, жили собирательством, охотой, рыобловством.
В верованиях калифорнийцев отмечены тотемизм, анимизм и тесно связанный
с ними шаманизм. Шаманами в одних племенах были исключительно женщины,
в других различались женское и мужское шаманство. Причем, шаманы подразделялись на
более слабых и сильных. "Слабые" не имели права лечить, а могли только
определять причину болезни. Лечение было прерогативой "сильных" шаманов.
Как и у других племен Северной Америки у калифорнийских индейцев существовала
развитая система обрядов инициации. Посвящались юноши, обязанные пройти серию
жестких испытаний. Например, на юге Калифорнии практиковался 30-дневный
строгий пост, а затем посвящаемого клали на муравейник (представьте себе
американских красных муравьев на минуту). Через некоторое время муравьев
стряхивали с тела пучком крапивы, посвящаемого поднимали и... можно было
жить дальше - уже полноправным воином.
Духи-покровители инициаций почитались особо. У майду и пома существовал культ первопредка -
Куксу ("Большая голова"). В честь этого мифологического персонажа разыгрывались мистерии,
где его роль воины племени исполняли в масках. Обряды приурочивались к зимнему времени
и проводились в специальной круглой хижине. Культ Куксу осуществляло особое братство,
в его обрядах могли участвовать только мужчины, прошедшие в детстве особое посвящение. У племени юки
таким покровителем инициаций был дух-творец Тайкомол.
В процессе освоения Дальнего Запада белыми поселенцами калифорнийские индейцы были большей
частью уничтожены, частью ассимилировались. Мифы этого региона Северной Америки тоже
сохранились в "ассимилированном" виде - в них заметно влияние христианских миссионеров.
Об этом можно судить по изложению двух мифов Дж.Фрэзером в книге "Фольклор в Ветхом Завете".
Но и в таком виде они достаточно любопытны.

Дж. Фрэзер. "Фольклор в Ветхом Завете"

У индейцев, живущих в провинции Сан-Диего (юго-запад штата Калифорния),
которые сами себя называют "кавакипаи", существует следующий миф о
сотворении мира и человека. Первоначально не было никакой твердой земли и
вообще ничего, кроме соленой воды в огромном первичном океане, а на дне
океана жили два брата, из которых старшего звали Ткайпакомат, и оба они
никогда не открывали своих глаз, боясь ослепнуть от соленой воды. И вот
однажды старший брат поднялся на поверхность моря, посмотрел вокруг себя, но
ничего не увидел, кроме сплошной воды. Младший брат также всплыл кверху, но,
не успев еще достигнуть поверхности воды, по неосторожности открыл глаза и
тотчас же ослеп от соленой воды, так что, когда он очутился над водой,
вообще не мог ничего видеть и потому погрузился обратно в морскую пучину. А
старший брат, оставшись один на поверхности моря, стал строить пригодную для
жизни землю из бездны морской. Первым делом он сотворил маленьких красных
муравьев, которые своими крошечными телами заполнили водное пространство
сплошной массой и образовали твердую землю. Но мир покамест был погружен во
тьму, ибо еще не было ни солнца, ни луны. А между тем Ткайпакомат уже
произвел на свет каких-то черных птиц с плоским клювом, и птицы в темноте
сбились с пути и не знали, где им свить гнездо. Тогда Ткайпакомат взял три
сорта глины - красную, желтую и черную, сделал из нее какую-то круглую и
плоскую вещь и бросил ее вверх к небу, где она тотчас же прилипла и, ставши
луной, начала изливать тусклый свет. Но, не довольствуясь слабым светом
этого бледного круга, Ткайпакомат взял другой кусок глины и, вылепив из него
еще один круглый и плоский диск, швырнул его в противоположную сторону;
он также пристал к небу и превратился в солнце, освещая все на земле
своими лучами. Затем Ткайпакомат взял ком светлой глины, раздробил его на
несколько частей и сделал из него человека, а потом вынул у человека ребро и
сделал из него женщину. Женщина эта, созданная из ребра мужчины, была
названа Синиаксау, то есть "первая женщина" (от "сини" - "женщина" и "аксау"
- "первый"). От этой первой человеческой пары, вылепленной создателем из
глины, происходит человеческий род.

@темы: "легенда и символ"

---

Тот еще Тот

Для  Старскрим

Не зря я сказала, что мое предложение рассказывать мифы и легенды мне же самой будет полезно.
До вчерашнего дня мои представления о Тоте были несколько... ээээ... иными. Нет, я знала, что
в античности его отождествляли с Гермесом, ярко выраженным трикстером, что, помимо ибиса,
священным животным Тота является павиан (трудно представить обезьяну без проделок, да?),
но ни разу не слышала, чтобы Тот, бог мудрости, письма и счета, покровитель писцов,
защитник Осириса и проводник душ умерших в блаженный загробный мир, имел склонность к озорству,
плутовству и даже воровству. Но исследователи мифологии Древнего Египта утверждают: ага, в Тоте есть
черты трикстера. Вот что пишет, например Т.А.Шеркова:


В древнеегипетском пантеоне бог Тот играет особую роль, точнее – роли, на что указывают его многочисленные эпитеты. Он близок к богу-творцу, даже даёт ему советы, выполняет его важные поручения, разрешает конфликтные ситуации между богами, персонифицирующими элементы космического порядка, иначе говоря, снимает противоречия вселенского масштаба, угрожающие самим устоям мироздания. Он вездесущ, востребован всеми и везде. Это своего рода «серый кардинал» в бурной жизни богов – бог-посредник по определению, осевая фигура, без которого мир мог вернуться в изначальный первобытный водный хаос. Бог Тот устанавливает связи между небесным и земным мирами. Ему ведом смысл высшего знания сиа и действенной силы знания рех, он объединяет их. Тот – владыка божественной речи аху, он придает ей реальную силу; благодаря его магическим способностям, то, что он произносит, становится действительно существующим. Он – наставник жречества и самого фараона: раскрывая перед ними божественные знания, тем самым расширяет сознание богоизбранных мудрецов. Тот знает то, что сокрыто в небе и подземном мире, что неведомо на земле, поэтому он служит проводником в загробном мире, помогая душам ушедших преодолеть все опасности, читая заклинания против демонов царства Осириса. Собственно говоря, Тот, пожалуй, единственный бог в древнеегипетском пантеоне, который своей деятельностью непосредственно связан с миром людей, предоставив им все средства осуществлять замыслы бога-творца и передав в их ведение весь инструментарий знаний. Он – устроитель земной, людской жизни.
Но Тот имеет и теневую сторону. Его дуальность отражена уже в двойственном числе при передаче его имени – Джхути. Во многих мифах в его образе выявляются черты трикстера, эдакого воришки, плута, обманщика, подчас нарцисса. Фигура эта двойственна, полярна. Он и мудрец, и символ лукавства. И все же это он владеет Оком Хора – символом целостности, вечно обновляющейся жизни, который вручает богу Хору, сыну Осириса.
Бог Тот – это персонификация духовной и деятельной силы познания, объединяющий символ, снимающий противоречия между противоположностями и восстанавливающий изначальное равновесие, гармонию, миропорядок. Тем самым осуществляется главный жизненный принцип, актуализирующийся в коммуникациях между миром людей и богов, а стало быть, Тот поддерживает знаниями целостность Вселенной. Воплощенная в образе Тота-Джхути идея древнеегипетской интеллектуальной мысли на много веков опередила философскую идею Гераклита Эфесского о невидимом единстве противоположностей, ставшую философской основой аналитической психологии Юнга.

Всю статью о Тоте см. здесь akhet.ru/sherkova-fenomen-poznaniya-v-drevnem-e...

Что касается собственно мифов, рассказывающих о плутовстве Тота, то пока я нашла только один.

Как Тот играл в шашки с богиней неба

Нут была богиней неба. Она нередко перевоплощалась, как все боги. Больше всего ей нравился облик коровы. Ногами она опиралась о края земли. Ночью под ее брюхом роились звезды, ее дети, а между ними двигался серебряный диск луны. Днем по небесному Нилу на лодке проплывал бог солнца Ра, сопровождаемый многочисленной свитой.
Голову Нут украшали крутые рога, которые были прекраснее самой затейливой прически. Ра нравилось время от времени выходить из лодки и отдыхать, сидя между ее рогами. Однажды, отдохнув, Ра поплыл по пути к вечеру. А Нут непочтительно махнула хвостом. Это очень задело бога солнца, он страшно разгневался и призвал бога мудрости Тота, который вел счет дням и записывал указы Ра.
- Отныне на все 360 дней в году Нут лишается счастья материнства! — воскликнул Ра (а дней в году в то время было именно столько).
Тот записал указ, заклеил его в, конверт, я сам превратился в птицу ибис, взлетел к уху Нут и сообщил ей эту печальную новость. От горя из глаз Нут хлынули слезы и пролились ливнем на землю. Ведь она мечтала быть матерью не только звезд, а и богов.
— Не печалься, Нут, я помогу тебе. Любой указ можно обойти хитростью.
Тот спустился к богине луны, которая днем очень скучала, и предложил ей сыграть в шашки. Богиня с радостью согласилась, но... партию проиграла.
— Чем же я расплачусь с тобою?
— А ты отдай мне самую малость своего времени, такую, чтобы Ра даже не заметил.
Луна заплатила двадцатью минутами света, надеясь назавтра отыграться. Но разве можно обыграть бога мудрости в шашки! Долг луны рос. Минуты складывались в часы, часы в дни. И когда они закончили 360-ю партию, выигрыш Тота составил целых пять суток! Он забрал свой выигрыш, превратился в ибиса и подлетел к уху Нут:
— Вот тебе пять дней. Теперь ты можешь создать богов.
И Нут создала двух братьев — Осириса и Сета и двух сестер — Исиду и Нефтиду, которые конечно же стали богами. Ра пришлось смириться. Ведь игра была честной, и эти дни по праву принадлежали богу мудрости. Бог солнца простил Нут и снова время от времени стал отдыхать между ее рогами.
С тех пор лунный год укоротился и стал равным 355 дням. А к солнечному году добавились пять дней, посвященных Тоту.

А нет, вот еще чудесный, веселый пересказ знаменитого мифа о том, как богиня Тефнут поссорилась со своим отцом Ра,
а в результате пострадали люди (ну правильно, паны дерутся...). Однако в дело вмешался Тот и...
читайте дальше objective-news.ru/2010-01-15-21-30-25/boginya-t...

Приятного чтения, а я, если найду что-нибудь еще в этом духе, непременно сообщу)

@темы: "легенда и символ"

---

Сыновья Ягуара

Для Nova Satori

*Пересказ легенды майя-киче, сохранивших воспоминания о своих далеких предшественниках-ольмеках*.

Давным-давно это было. Никто уже не помнит тех времен. Но старики говорят, что земля была тогда совсем дикой. Только джунгли, да горы, да болота покрывали тело земли. Много тысяч дней прошло, пока однажды не появился среди джунглей и гор могучий народ – дети великого Ягуара.

Некогда могущественный бог, который любит принимать вид ягуара, увидел на земле прекрасную девушку. Он сошел к ней и назвал своей женой. У божественного Ягуара и смертной девушки родились могучие сыновья. Хотя природа их была человеческая, лицом, походкой и неимоверной силой они походили на Владыку-Ягуара.
Земля, на которой они жили, была бедна, на ней не росли ни маис, ни тыква. И повелел Ягуар своим детям отправляться на поиски лучшей страны. Он сам повел их в долгое странствие. Много лет сыновья Ягуара шли через джунгли, горы и пустыни. «Скоро ли конец пути?» – спрашивали они своего божественного отца. «Дальше! Дальше!» – был ответ.
И вот пришли они к большой воде. Тут жрецы получили повеление от Ягуара строить лодки. В больших лодках дети Ягуара переправились на северный берег. Здесь они оставили лодки и двинулись в путь по краю вод. И бог-ягуар привел их в Тамоанчан – Страну дождей и туманов. Это была плодородная земля, и на ней сыновья Ягуара воздвигли свои города и селения.
Могучее и богатое царство возникло в стране Тамоанчан. Великие правители заботились о его процветании, сильные и отважные воины охраняли его, мудрые жрецы беседовали с богами и передавали людям их повеления, искусные мастера создавали чудесные вещи из камня, нефрита и перьев птицы кетсаль, а усердные земледельцы растили маис, фасоль и тыкву. Все дома в Тамоанчане были украшены резным алебастром и мозаикой из бирюзы. Гончары продавали изящные сосуды, ткачи предлагали великолепные ткани и накидки из перьев кетсаля. Сыновья Ягуара были искусны во всем. Не было в Тамоанчане ни бедности, ни голода, ни болезней.
Но ничто в этом мире не вечно. Даже базальт дает трещину, даже нефрит тускнеет, даже золото теряет цену. Легендой стала страна Тамоанчан. Слишком возгордились сыновья Ягуара своей силой и знанием, стали считать себя равными богам и перестали приносить им жертвы. И боги разрушили благополучие гордецов. Гнев богов молниями и черным ливнем сошел с неба, кипящей лавой вырвался из-под земли, спалил города и разбил в куски священные статуи. Трава проросла на площадках для игры в мяч – любимой игры детей Ягуара. Лианы обвили стелы с ликами правителей. И только огонь в глазах охотящегося ночью ягуара отражается в воде священных колодцев Страны дождей и туманов.

---

И да пребудет с тобой ягуар!

Первый пошел!
По запросу Nova Satori

Культ ягуара у ольмеков


Об ольмеках известно удручающе мало, а ведь это одна из самых высокоразвитых цивилизаций древней Месоамерики, более того, это цивилизация-основатель, в отличие от большинства других древнеамериканских, которые могут считаться цивилизациями-наследниками (майя, ацтеки, инки). Ольмеки оставили значительное число памятников каменной скульптуры, мелкой пластики, единичные образцы фресковой живописи – и ни одного письменного документа, из которого можно было бы хоть что-то понять о жизни ольмекского общества. Мы даже не знаем, как ольмеки сами себя называли, под каким именем были известны среди окружавших их народов. «Ольмеки» - условное обозначение, данное по имени одного из племен, живших много позже на территории, которую некогда населяли герои нашего повествования.
Отсутствие письменных памятников и живой устной традиции создает множество проблем в реконструкции ольмекской религии и мифологии. Одно несомненно – центральной фигурой всех представлений ольмеков о жизни и смерти является ягуар. Судя по мозаичным изображениям, статуям, мелкой пластике, он был божеством дождя и грозы, а, следовательно, плодородия и жизни. Как хищник, выходящий на охоту в темноте, ягуар был также божеством ночи и звезд (черные пятна на его шкуре воспринимались как аналог звезд на небе). Будучи божеством дождя (дождь=вода=загробный мир) и ночи, ягуар являлся также олицетворением смерти. Таким образом, ягуар был амбивалентным и «многопрофильным» божеством, сочетавшим в себе черты жизни и смерти, дня и ночи, неба и загробного мира. Он – предок ольмеков, которых Милослав Стингл предлагал именовать «ягуарьими индейцами», и одновременно, пожиратель своих потомков, ибо требует человеческих жертв. Возможно, ягуар мыслился как оборотень, который может принимать человеческий облик и ведет себя как человек, но человек, наделенный сверхъестественными чертами и способностями.
Особый интерес представляют ольмекские статуи, вероятно, жрецов или правителей, с запеленутыми детьми на руках. Черты лица у детей – ягуарьи. Остается гадать, что означают эти изображения. Возможно, мы видим сцену жертвоприношения детей ягуару. Возможно, наоборот, это ритуал посвящения, в ходе которого божественный ягуар брал ребенка под свое покровительство и обещал ему славную жизнь. Наконец, можно предположить, что ольмеки верили в реинкарнацию, в то, что умерший правитель возвращается к жизни в образе ягуара и становится покровителем народа.
Как я уже сказала, от ольмеков не сохранилось не только письменных памятников, но и устной традиции. Но все же одну легенду – о детях ягуара, Милослав Стингл попытался реконструировать. В следующий раз вы ее услышите))



Правитель или жрец с "младенцем-ягуаром" на руках

А это - бонус терпеливым читателям )) Сколько пластики в этой пластике И сколько юмора)

@темы: "легенда и символ"

---

Чаепитие с Хиросиге

Выставка гравюр Хиросиге Утагавы из серии "100 знаменитых видов Эдо" в Галерее изобразительного искусства Узбекистана.
Эта выставка приезжает в Ташкент не в первый раз, и с Хиросиге я встречаюсь как с добрым старым приятелем. Если Хокусай - это кендо, то Хиросиге - тядо. С Хокусаем ты скрещиваешь мечи и медитируешь, а с Хиросиге пьешь чай, говоришь о погоде и - тоже медитируешь.

@темы: "вставай, переходим эту реку вброд", "давайте будем нести искусство людям"

---

Легендарий.

Я тут подумала, что могу поделиться... легендами и мифами. А что? Я их много знаю, всяких и разных.
Поэтому объявляю новую затею -"Легендарий". Пишите о каких богах и героях, сюжетах и символах - древнеегипетских, индейских, индийских и прочих
- вам хотелось бы узнать. А я постараюсь рассказать об этом
Мне это будет полезно, ведь знаю я далеко не все, а с вашей помощью узнаю что-то новое))

@темы: "легенда и символ"

---

Приветствие

Анна под водой, Лотильда

Добро пожаловать!

@темы: "приветствие"

---

Приветствие

Yuna-Lian

Приветствую вместе с огненным котом-Локи!
Заходи, располагайся, чувствуй себя как дома!
Пиши, что интересно - возможно, оно найдется в моих закромах

@темы: "приветствие"

---

Песня об удалом сиротинушке Дарте Вейдере

Меня накрыло! Успенским и Старостиным!


Во прекрасной далекой Галактике
Жил-был Вейдер Дарт сиротинушка,
Сиротинушка – буйна головушка.
Сироту невзлюбить легче легкого,
И обидели Дарта Вейдера люди злые, неблагодарные:
Обездвижили, обезножили,
Да в вулкан мустафарския кинули.
И погибнуть бы сиротинушке
Смертью лютою, смертью страшною,
Но хранила его сила мощная,
Прозываемая сбором кассовым.
По тропиночке над обрывчиком
Тут прогуливался один старичок,
Старичок незлобный, доверчивый,
Людям ведомый как Дарт Сидиус.
Старичок тот Дарт Вейдера вытащил,
Старичок тот Дарт Вейдера выходил,
Сироте стал другом-наставником.
А была у того старинушки
Галактическая кручинушка:
На последние сбережения
Строил Сидиус домик скромненький,
Так, хибарочку в стиле постмодерн.
И любил он тот домик славненький,
И Звездою его называл своей.
Люди злые, неблагодарные
Старичинушке позавидовали,
Стали козни чинить, препятствия.
То чертеж эксклюзивный выкрадут,
То и вовсе порушат хибарочку.
Рассказал старик о своей беде
Сиротинушке Дарту Вейдеру.
Как услышал то сиротинушка –
Взял дорожный посох светящийся,
Взял с собой суму подорожную,
Уложил в нее эскадрилии,
Оседлал горбунка каурого,
Прозываемого Экзекутором,
И отправился в путь-дороженьку.
Побывал он на каждой звездочке,
Толковал он с людьми, там живущими,
Предлагал им условия мирные,
Для себя же просил немногого,
Обо мне вы, мол, и не думайте,
Не хочу я править Галактикой!
Полюбилась Галактики жителям
Такова его скромность честная.
Они приняли те условия,
Одарили его подарками,
Присягнули они старичинушке,
Старичинушке Дарту Сидиусу.
Воротился назад сиротинушка.
А в суме-то его все полно планет,
Все планет-то полно да звездочек,
Да планетных систем всяко развитых.
Как возрадуется Дарт-свет Сидиус,
Как обнимет свет-Дарта Вейдера:
«Будешь ты, – говорит, – над всем флотом моим,
Да над флотом моим воеводою!»
Тут и сказке конец галактической,
А кто проды хочет – несите мед:
У певца пересохло горлышко!

@темы: "Star Wars", "лорд Вейдер"

---

Фуф

21 июня началось вполне безмятежно. Золотой летний денек, когда хочется придумать себе праздник и начать усиленно к нему готовиться. А еще я купила себе новую юбку, получила сообщение от знакомой из Самары, что она скоро приедет в гости в Ташкент и, вообще, жизнь удалась.
В таком вот настроении я вернулась с работы и только на пороге дома вспомнила, что обещала купить лепешки. «Не надо, обойдемся», – сказала мама. Но это ж как же ж я не сделаю, что обещала! И я отправилась в лепешечный цех.
На полдороге к цеху меня остановил душераздирающий крик. Внутри все разом оборвалось и похолодело. Я заставила себя пройти мимо того места, откуда кричали. На ватных ногах дошла до цеха, купила лепешки, повернула назад и… на таких же ватных ногах пошла к выброшенному на улицу котенку. Понимая, что деть мне его решительно некуда, что Локи в темнице Бора был свободнее в своих действиях, чем я сейчас.
Котенок крошечный, истощенный, дрожащий. Решила, что он слепой: глаза не открывались.
Подобрала его и тут же отнесла к соседям: пустите во двор, переночевать. А сама кинулась обзванивать друзей-приятелей-знакомых. Два десятка звонков в тот вечер – ноль результата.
На следующее утро забрала котишку от соседей, принесла домой, искупала, накормила, промыла глаза (к счастью, открылись). Посадила в сумку и повезла на работу. В это утро он получил имя – Фуф, потому как вздыхает так грустно: фуф! – хотя сам очень шкодный.
В автобусе он вылез из сумки. С любопытством огляделся, растянулся у меня на коленях и отлично выспался. А я все это время думала, пустят ли нас на работу вдвоем: как раз в эти дни проходил саммит ШОС, в городе повышенные меры безопасности, все на ушах. Но сотрудники правопорядка, к их чести, вели себя как джентльмены: пропускали, уступали дорогу и даже улыбались при виде котенка.
На работе он быстро освоился, особенно с клавиатурой. Ходил по ней много и с удовольствием, оставляя художественные следы.
Творчество Фуфа:

явввввввввввввввыа;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;44444444444444444444кккк ииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииии ссссссссссссссссссс тттттттттттттттттт
)))))))))))))))))))))))////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
юююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююэээээээээээээээээээээээээээээээл.л…….

Когда ему надоедало творить, пытался, в прямом смысле слова, сесть на шею, залезть на голову и свесить ножки (лапки). Потом решил закусить проводами от компьютеров. Каждые два часа требовал дико полюбившуюся ему вареную сосиску и пить. Удивительно, как я успела что-то сделать в тот день.
Вечером повезла его домой. Опять спал у меня на коленях. В общественном транспорте он чувствует себя превосходно. С ним путешествовать было бы хорошо: на поводок – и в Новую Зеландию.
Вечер и ночь провел с нами, под моим бдительным присмотром. Еще полтора десятка опрошенных знакомых и посты-перепосты от сочувствующих в соцсетях: результат – ноль.
23 июня – с утра снова с Фуфом на работу. На этот раз уже легче – мы приноровились друг к другу, а коллеги смирились с перспективой растить «сына полка». Но ведь недаром 23 июня каталонцы празднуют Сан Хуан – ночь Святого Иоанна, праздник мистический и символический. В этот день Фуфу нашелся хозяин. Причем, так удачно нашелся, что вечером котишка снова был у меня дома (чего мне очень хотелось) и только на следующий день прибыл в такси, важный как принц на новое место жительства.
Кстати, у хозяина Фуфа уже есть две кошки и две собаки. Первым моим вопросом, когда я зашла в квартиру, был: «Они его не съедят?» Потом, став свидетелем сцены взаимного обнюхивания, поняла: не, не съедят.
А вчера, когда разговаривала с нашим выручателем по телефону, он сообщил, что Фуф лежит у собаки на загривке. Все-таки нашел шею, на которую можно залезть.

---

Пятерочник!

Пятьдесят пять — дядька будет жечь опять!
Судя по всему, ыменинник недавно приз отхватил. Где — знаю, на кинофестивале в Торменто.
А вот за какую роль? В каком фильме?

@темы: "Иэн Глен"

---

Камешки на память

Пусть жизнь будет яркой как солнце,
Пьянящей как мед,
Озорной и веселой как песня
Что сын Лаувейи поет


Поздравляю с тем, что мы оказались в середине лета)
Вкусностей вам и веселостей, купалостей, игралостей и через костры скакалостей!
А еще - вот эти камешки на память от меня и Ворона - моего коллеги
по работе и Фандомной Битве )) Делались они осенью,
но показать их решила сегодня - а что? длинные летние дни
как раз подходят для их разглядывания.

Еще немного камешков

---

Домик

Приезжайте в Ташкент, у нас вот такие забавные хостелы появляются !

@темы: "я живу в красивом городе"

---

Черный

Последнее мое из зимних закромов )) (потягивается)



Название: Черный
Автор: Муравьиный лев
Бета: The Third Alice
Размер: драббл, 386 слов
Канон: "Звездные войны", киносага, эпизоды 5 и 7.
Пейринг/Персонажи: Дарт Вейдер, Люк Скайуокер
Категория: джен
Жанр: интермедия, юмор
Рейтинг: PG-13
Задание: мифологема "отец"
Предупреждения: Этот маленький текст может оскорбить чувства многих хороших людей.
Краткое содержание:
Что бывает, когда не предохраняешься

Дарт Вейдер: Люк, я твой отец!

Люк *цепляясь за канализационную трубу*: Нет!

Вейдер: Да! Что тебе не нравится?

Люк: Ты – черный!

Вейдер: Я – белый! Черный будет в седьмом эпизоде.

Люк: Я не доживу до седьмого эпизода!

Вейдер *сплевывает сквозь забрало*: Куда ты денешься с имперского флагмана!

Люк *подозрительно*: Откуда ты знаешь про седьмой эпизод?

Вейдер: А мне видение было! Раздолбанная в ноль галактика и на этом фоне – негр в белом, почти женивший на себе уборщицу – нет, погоди! – мусорщицу в сексапильных шмотках.

Люк: Негр женил на себе уборщицу?

Вейдер *закрывает шлем перчаткой*: Согласен, печально! Но все именно так.

Люк: А кто раздолбал галактику? Негр или уборщица?

Вейдер: Ни то, ни се. Сейчас покажу. *достает смартфон* Да хватит прятаться! Что ты висишь на этой трубе как последствие сантехнической катастрофы?

Люк *осторожно выглядывает из-за трубы, утыкается носом в папин смартфон*:

Это черный?!

Вейдер: Это голубой. Черный – с уборщицей. А этот – с бабуином на последней стадии сифилиса.

Люк *поспешно*: Я несовершеннолетний! Мне еще рано про зоофилию!

Вейдер: Империя зла, полюбишь и козла, и Disney впридачу. Смотри, вот он снимает шлем.

Люк *снова прячется за трубу*: Мама!

Вейдер: Я – папа.

Люк: Папа, пожалуйста! Я не могу это видеть ни за какие гонорары!

Вейдер: Тогда слезай с трубы, стриптизер! Пора объединяться и спасать Галактику от обнаглевших бабуинов.

Люк *все еще цепляясь за вентили*: Да откуда они взялись, все эти черные и голубые?

Вейдер: Про всех не скажу, а за голубого *вздыхает*, как ни кинь, мы в ответе. Говорил мне Йода: носи с собой презервативы, пусть Галактика спит спокойно.

Люк: Ну да. Послушай Йоду и сделай по-своему. Как мне это знакомо!

Вейдер: Еще бы не знакомо! Ты же моя сыночка! Против тебя я ничего не имею. Вовсе даже наоборот. Я вот просто тобой горжусь! А внук подкачал.

Люк: Какой внук? Голубой в черном или негр в белом?

Вейдер: Голубой. Он мой внук и твой…

Люк *в ужасе*: Нееет! *отпускает трубу и падает в канализацию*

Вейдер: …вообще-то всего лишь племянник *заглядывает в шахту* Ты что, тоже не пользуешься презервативами? *задумчиво* Эх, молодежь!..

---

День с Ганешей

Ганеша - бог удачных дней и удачливых людей, покровитель новых путей и начинаний. Толстяк, весельчак, сладкоежка, он вроде бы целиком принадлежит материальному миру, он плотен и конкретен, и в этой конкретности доступен всем людям. Тысячи рук проносят его гигантское глиняное изваяние по улицам Бомбея во время ежегодного праздника Ганеша-чатуртхи и сбрасывают в океан, где Ганеша возвращается к своему отцу, Шиве-Абсолюту. И как океан отражает идею вечности, так
Ганеша символизирует знание. Любое знание, будь то приемы рыночного торговца по обвесу покупателя или
высокие секреты ануттара-йоги. Обломком собственного бивня Ганеша записал Веды под диктовку мудреца Вьясы. Еще более сокровенные знания, превосходящие своей мудростью Веды, даровал ему Шива. Знания, полученные от отца, позволяют Ганеше не бояться смерти и всего, что с нею связано, поэтому толстяк и весельчак возглавляет свиту ган — призраков, сопровождающих Шиву во время его медитации нашмашанах (местах кремации). Когда Шива танцует космический танец, Ганеша аккомпанирует ему на барабане.

А это сделанная мною открытка. Сегодня Ганеша захотел погулять по городу. Мне удалось сфотографировать его во время прогулки, хотя, признаюсь, это было нелегко — он все время норовил спрятаться. Процесс съемки, проходивший рядом с отелем в центре города, привлек внимание милиционера. Служитель порядка подошел, стал спрашивать, что я тут делаю,
увидел открытку — и пришел в детячий восторг. Он разглядывал открытку, пытался понять, складывается она
или нет, все выяснял, кто это.
Расстались мы совершенными друзьями. Несомненный знак, что Ганеше прогулка понравилась.

@темы: "индуистом был, индуистом останусь"

---

Сын звезды

Гамлет. Вечная тема. Новый ракурс
(есть любопытные ссылки на германо-скандинавские источники)

"Что известно об отце Гамлета? У Шекспира он остается безымянным, фигурируя в тексте как Призрак. Саксон называет имя — Хорвендил. Якоб Гримм решил последовать за этим именем и набрел на немецкую поэму «Орендел» XII века, в которой рассказывается история ризы Спасителя (=бесшовный хитон), которая, после множества приключений, была проглочена китом. Ее вновь обрел Орендел, сын короля Айгеля из Трева (Трира), который отправился морем просить руки Бриде, хозяйки Священной Гробницы. Потерпев по пути кораблекрушение, он нашел приют у рыбака Айзе(на), и, пока он был у него, поймали кита, в чреве которого обнаружилась упомянутая выше риза. Находка досталась Оренделу. Этот бесшовный хитон обладал свойством оберегать своего владельца от ран, и он не раз помогал Оренделу, в итоге все же женившемуся на прекрасной Бриде. Потом ангел потребовал, чтобы оба вернулись в Трев, где Орендела ждала масса других приключений, в конце которых он распорядился поместить ризу в каменный саркофаг. Другой ангел возвестил Оренделу и Бриде о близящейся смерти.

Гримму все это напомнило «Одиссею» (а Веселовскому — историю о похищении Соломоновой жены). Пересказав сюжет саги, Гримм упомянул о том, что Орендел встречается в некоторых немецких топонимах, а потом вспомнил, что это имя попадалось ему и в «Старшей Эдде». У скандинавов Орвандилл — это муж целительницы Гроа, которого по пути из Йотунхейма на север встретил Тор и посадил в свою корзину. Пока он нес его на спине, из корзины торчал палец Орвандилла, который отмерз, поэтому Тор отломил его и закинул на небо, где тот стал звездой.

Наконец последнее упоминание отца Гамлета также связывает его со звездой — в «Христе» Кюневульфа он зовется «ярчайшим из ангелов» и «зарей нового дня» — в «Бликлингских проповедях». Сомнений в том, что речь идет об одном и том же персонаже, нет, поэтому в итоге мы приходим к парадоксальному выводу: Гамлет, оказывается, был сыном звезды".

В. Севастьянов. "Гамлет - сын звезды"