Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?

А теперь я расскажу вам три истории – две короткие и одну из тех, что имеют начало, но не заканчиваются никогда, даже хеппи-эндом.
читать дальше
История первая
Однажды, в далекой Японии, существовал жанр исторической драмы. Назывался он дзидайгэки. Пьесы «костюмно»-исторического характера повествовали о нелегкой жизни и славных подвигах самураев. Добро и зло, встречи и разлуки, неожиданное обретение или потеря родных-любимых и обязательные поединки на мечах. Что-то это нам напоминает, да?
Зрелищность, динамичность, понятный сюжет, яркие и цельные персонажи позволили дзидайгэки перекочевать с театральных подмостков на экран, как только в Японии появился кинематограф. В разное время в этом жанре работали разные мастера, но, прежде всего, он связан с именем Акиро Куросавы. Режиссер мирового уровня, Куросава вывел специфический жанр за рамки национального искусства, сделав его всеобщим достоянием.
В своих фильмах Куросава неоднократно возвращался к образу самурая-одиночки, замкнутого, отгородившегося от внешнего мира и способного на поступки, которые учителя дзен называют «хлопок одной ладони», обозначая этим понятием нечто, выходящее за пределы обыденного понимания, привычного хода вещей.
Куросава рассказывал о людях «одной ладони», в, казалось бы, простой, а на деле сложной, утонченной форме, доносящей до зрителя истинный дух дзен-буддизма. Героев «одной ладони» играл Тосиро Мифуне. Он такой же «актер Куросавы», как Солоницын – актер Тарковского, а Макс фон Зюдов – актер Бергмана. Между режиссером и актером существовала уникальная химия, без которой становилось невозможным раскрытие режиссерского замысла и актерского таланта. Возможно, именно поэтому Мифуне отказался от шанса, сулившего ему сумасшедшую славу. Он отказался от предложения Лукаса сыграть Дарта Вейдера.
История вторая
Однажды, в далекой Америке, еще молодой Джордж Лукас влюбился в японское кино. Его кумиром стал Куросава. Фильмы Куросавы и интерес к чань\дзену, характерный для 70-80-х годов XX века, дали певцу воюющей Галактики те компоненты легкого безумия, которые сделали «Звездные войны» «Звездными войнами». Из термина дзидай (дзидайгэку) дружно вышли рыцари Светлой стороны – джедаи (к слову, сюжет «Новой надежды» отчасти основан на фильме Куросавы «Три негодяя в скрытой крепости»). Шлемы японских князей времен Сэнгоку Дзидай – великой междоусобицы, длившейся с XV по XVII века, подсказали дизайн шлема Дарта Вейдера.
Но самое главное – «японский лейтмотив» помог сформировать колоритные, на раз запоминающиеся образы. Снимая первый фильм киносаги, Лукас недаром хотел, чтобы в нем играл Тосиро Мифуне. Интересно, что он предложил актеру, мастерски создающему характеры-символы, сначала роль Оби-Вана Кеноби, а затем – Дарта Вейдера. Казалось бы, столь разные, взаимоисключающие персонажи.
А, может быть, напротив? Может быть, и здесь правы Упанишады, и «ты есть то»? Даже не две стороны одной медали – всего лишь разные проявления одного пути?
Мы еще по Толкиену проходили, что художественный уровень (и, как следствие, долговечность) фэнтези напрямую зависит от степени обобщения характеров и ситуаций. Высокую степень обобщения (до мифологической символики) «Звездным войнам» задает понятие Силы. Постижение Силы, ее светлой и темной сторон – путь, который проходит посвящаемый.
Путем просветления назвали бы его Оби-Ван Кеноби и Йода. В Китае это звучит как «чань». Путем воина назвал бы его Дарт Вейдер. В Японии это звучит как «бусидо».
История третья
Однажды, в далекой Галактике, жил Дарт Вейдер. Мы договорились, что рассматриваем оригинальную трилогию. Никаких мидихлориан, предсказаний об избранном и выборных королев с планеты Набу. Мы знаем только, что есть ученик Оби-Вана, который был джедаем, а потом стал служить императору.
Почему вдруг такая перемена? Прямого ответа нет, но нам прозрачно намекают: Вейдер хотел власти. Ну да, хотел. Скажу по секрету, в этом нет ничего противоестественного. Мы все хоти властвовать – над собой, обстоятельствами, другими людьми. Хочешь любви – уже хочешь власти, ибо нет любви без обладания любимым, а обладание – признак власти (поэтому джедаи проповедуют непривязанность).
Вопрос в том, для чего Вейдеру власть, чего именно он хочет достигнуть с ее помощью? Ему нужны материальные блага и телесные наслаждения? Так у него почти нет тела. Ему нужны трепет и обожание? Ждать обожания от окружающих – значит, в какой-то мере снизойти до них, а Вейдер не нисходит до своего окружения. Подчиненных он замечает, только когда те отличились или напортачили. Тогда следуют награда или кара – и снова опускается железный занавес. Ему нужны почести? Но нам ни разу не показали, чтобы он настаивал на каких-то особых знаках поклонения. Перед императором становятся на колени, а перед Вейдером всего лишь вытягиваются во фрунт, как положено в армии.
Так зачем Вейдеру власть? Зачем он пошел на службу императору?
Чтобы получить ответ, надо обратиться к заинтересовавшей Лукаса культуре самураев и культу бусидо.
С точки зрения республиканцев империя, конечно же, зло. С точки зрения самурая, следующего заветам бусидо, империя – единственно мыслимое устройство общества. Правда, в пятом эпизоде Вейдер призывает Люка вдвоем свергнуть императора. Вроде как не по-самурайски. Но вспомним: на ту пору действия Палпатина перестали быть адекватными. Звезда смерти наглядно продемонстрировала, что монархом овладевает мания разрушения. Будущее империи ему уже не важно, он просто пытается сохранить власть (отличительная черта всех дряхлеющих тиранов – губить то, что сами же растили и лелеяли). Священная особа императора перестала быть воплощением имперского идеала, а, значит, она перестала быть священной. Суровые последователи бусидо – сёгуны средневековой Японии – в таких случаях низводили микадо с престола, заменяя их малолетними или более послушными наследниками. При этом сохранялся непоколебимый пиетет к самим понятиям «империя» и «император».
Вейдер идет путем бусидо. Он строит империю, охраняет ее устои, борется за ее существование, выступает ее символом. Недаром имперский марш давно отождествляют именно с Вейдером, хотя звучит он не только при его появлении. Для воплощения заветной идеи у него есть все качества человека бусидо: уважение к традициям (в данном случае, к традициям древней магии), упорство в достижении цели, невероятная духовная мощь.
Остановлюсь на последнем пункте. Даже в рамках оригинальной трилогии понятно, что у Вейдера практически нет тела. Он дышит с помощью специального аппарата, рубится механической рукой, не может жить вне костюма жизнеобеспечения. Ему бы сидеть в крутящемся кресле и перекладывать всю ответственность на подчиненных, а он в один из самых опасных моментов берет двух пилотов и летит с ними громить эскадрилью Альянса. Если кто не помнит, его личный счет – шесть крестокрылов. Одного подбитого, к слову, он отпустил, не прикончил. Я не случайно обращаю внимание на эту деталь. Многие зрители признаются, что полюбили Вейдера за его сложность. Но начни расспрашивать – выяснится, что под сложностью понимают только его отношению к сыну. А ведь Вейдер, действительно, неоднозначный образ, и одним этим: «Люк, я твой отец!» неоднозначность не исчерпывается.
Духовная мощь питается духовной энергией, которая в «Звездных войнах» зовется Силой. Энергетический обмен Вейдера с окружающим миром происходит по принципу интро-экстра. Вейдер – уникальный интроверт, его отгороженность от мира не имеет аналогий ни с каким другим персонажем. Он изолирован обстоятельствами от «внешнего» и «внешних». Ему недоступен язык прикосновений; он дышит стерильным воздухом; он смотрит на мир сквозь специальные линзы. Вдобавок он изолирован от «внешнего» самим собой – полным отсутствием привычных контактов. До встречи с сыном он не ищет ни поддержки, ни одобрения, ни понимания. Одиночество, возведенное в абсолют, нарушаемое лишь одной связкой: учитель – ученик (или, что синонимично, господин – слуга). И в этой полной отрешенности от мира Вейдер действует так активно, что за ним ни одному классическому экстраверту не угнаться. Он постоянно окружен людьми, постоянно в центре событий, постоянно в действии. На протяжении трех фильмов лишь однажды вроде бы отдыхал, и то Пиетт явился, как совесть грешнику, со своим докладом.
Союз замкнутости и активности, отрешенности и вовлеченности в действие с точки зрения обыденной логики невозможен. А в бусидо это – норма, приводящая к успеху, цели, просветлению.
Тут мы подходим к кульминации пути – конечной целью бусидо, основанного на философии дзен- (чань) буддизма является просветление. То самое, которого достигли Йода и Оби-Ван. То самое, которого может достичь каждый, независимо от совершенных поступков или проступков. Хлопок одной ладони не заработать суммой добрых дел. Его можно только услышать, и суровый воин, обагренный кровью, идущий сквозь смерть, слышит его точно так же, как улыбчивый отшельник, безмятежно пьющий чай в своей хижине. Воин – такой же аскет, как и отшельник, он так же медитирует на свою цель, а отшельник в любой момент может отставить в сторону чай и взяться за меч, чтобы убить кого-то, пусть и с благой целью.
Просветление в чань/дзен понимается как внезапное озарение. Оно вроде бы не требует предварительной подготовки – возьми и выброси своего «императора» (иллюзии) куда подальше, и ты уже на светлой стороне Силы (просветление, сатори). Но неразрывно связанные притчи дзен и бусидо (кстати, дзен называли «религией самураев») рассказывают о том, что к просветлению чаще всего приходили подготовленные мастера. Оно и понятно – для того, чтобы освободиться от иллюзий, надо, как минимум, не бояться смерти, а еще лучше – не бояться жизни, какой бы крутизны она ни была. Слова Вейдера: «Теперь я мастер» приобретают в свете дзен новый оттенок, как и черный цвет его облачения (в основанных на том же чань/дзен восточных единоборствах черный пояс – знак высшего мастерства).
Мастер зла или мастер собственного пути, приводящего к сатори – каждый решает сам. Я же скажу лишь словами одного из мастеров бусидо: "Путь самурая заключается в безрассудстве".
Шлем Вейдера представленный как шлем самурая

@темы: "Star Wars", "мой звездный мир", "лорд Вейдер"