Хорошие новости

20.09.2014 в 22:54

Пишет  Старскрим:

Мавр сделал своё дело...
...теперь можно и вспомнить про флешмобы!
Их было много Про все - точно не вспомню. Но пару я определённо задолжал))

 AVO Cor, вот он, мой палевный скриншот рабочего стола))

Как несложно увидеть, командные посты вольготно располагаются по всему монитору, - и это я ещё часть попрятал))


И  Кокаин на Клыках вспомнила обо мне, осалив:
7 дней подряд, по 3 хороших новости, интересности или иной радости из моей жизни.

Поэтому - делюсь:
1) Мы выложили макси и иллюстрации! Да, это радость Найти их можно здесь
2) Подхватил новое высказывание Регины (Однажды в сказке, 3 сезон, дубляж Невафильм), теперь всё время вертится на языке. "У нас что сегодня — День Дилетанта?" Кажется, обзавёлся новым тегом. А уж вчера эта фразочка была крайне к месту - и далеко не один раз!
3) Ещё не, но уже очень скоро достану из холодильника тёмное чешское пиво и отмечу пункт 1.))

Ух! Нашёл три хороших новости. Потому что - день? Какой день в день выкладки?! Вот он, только сейчас начался...

Всем хорошего настроения! Флешмобы - кто какой не писал - раздаю  Alice_in_the_green_apple,  AVO Cor,  Lobe,  Feather in broom,  |_ordik,  Несмешной Шут и  |maXKennedy|.
И Муравьиному льву - в удобном для Вас формате и по возможности))

@темы: "флешмоб", "сам себе праздник"

---

"Рыжики"

А у нас еще вовсю цветы, в том числе, мои любимые "рыжики"

@темы: "я живу в красивом городе", "сезоны"

---

Нозима

Нозима. Красивое восточное имя, которое так легко переиначить на французский лад. Нази

@темы: "welcome to my life"

---

Реально гениально!

30.08.2014 в 23:53

Пишет  Oskar Rimanetz:

..просто прелесть же ....

30.08.2014 в 21:33

Пишет  ilorstars:

Эй! Кто-нибудь дома?
Тор с Джейн идёт в гости к Локи.

Приятного просмотра!=◕◡◕=

@темы: "Локи"

---

ЙЕССС! ИТИЗЗЗ!

21.02.2014 в 19:34

Пишет [J]Идунн Хранительница яблок[/J]:

Тестик
Я прошла тестик "Кто вы из Мстителей", который мне подкинула приятельница из англофандома)))

Вы не поверите, но он сказал мне, что я:



Для тех, кто желает пройти тест

@темы: "Локи", "Мстители"

---

Созвучное

Спасибо за чудное совпадение!

рука в руке
с любовью в сердце
цветных туманов
созерцанье....
мерцанье звёзд
на дне души..
пей воздух из
земли колодца......

@темы: "слово и образ"

---

Слава королю!

Снова 22 августа. И снова память возвращает в 1485 год, на Босвортское поле, где в этот день погиб в последнем сражении войн Алой и Белой Розы последний из прямых представителей рода Плантагенетеов - король Ричард III. Именно так - память, возвращает. Потому что столько прочитано и передумано, что чувства, ощущения - почти на физическом уровне.
А, между тем, о похоронах Ричарда опять молчат. Все спорят и судятся, где должны обрести покой найденные археологами останки короля. Ученые посредством радиоуглеродного анализа устанавливают, что Ричард ел и пил.
Лучше бы занялись тем, что нужнее всего и очистили его имя от клеветы. Время идет, нравы не меняются.
Но хватит о грустном. Мне хотелось в этот день найти что-то интересное. И, кажется, я нашла. Надеюсь, это
будет интересно не только мне, но и моим читателям. Посмотрите хотя бы для того, чтобы оценить прелесть виртуального тура


Виртуальное путешествие по Уорвикскому замку:

www.sphericalimages.com/warwickcastle/

Ссылка и описание замка взяты с сайта Веры Камши -

kamsha.ru/forum/index.php?topic=15069.0


Замок Уорвик

Замок Уорвик был основан Вильгельмом I Завоевателем в 1068 году на месте Англосаксонской крепости (поселения) , имеющей название Уорик. С 1088 года – с момента назначения Генриха де Бомонда графом Уорвик, замок стал родовой вотчиной его потомков.
Ричард III унаследовал замок в 1483 году, как одну из королевских резиденций. (Хотя мог бы выкупить его, вместе с замком Ричмонд, в 1478 году, после смерти предыдущего владельца, герцога Кларенса, или предъявить наследные права своей жены – дочери графа Уорвика и младшей сестры покойной герцогини Кларенс.) Но поскольку Ричард III сразу же передал наследные права на графство Уорвик, сыну Кларенса, Эдуарду, замком он располагал только как опекун своего племянника, который в ту пору воспитывался при его дворе. Поэтому и перестройку в этом замке он произвёл незначительную и только оборонительного характера (хотя, конечно, сама по себе она имела ещё и символическое значение).
По проекту Ричарда III в 1483 – 1485 гг. с наружной стороны северо-восточной стены замка были построены две орудийные башни, одна из которых, в память о графе Уорвике, называлась «Медведь» (медведь – символ графства Уорвик), а другая – в память о его старшем брате получила название «Кларенс». Башня «Медведь» включала в себя служебные и складские помещения. Башня «Кларенс» имела собственный колодец, включала в себя пекарню и кухню. Обе башни считались цитаделью, независимой от остальной части замка.

@темы: "Ричард III", "Великая Британия", "личность"

---

Фандомная Битва в разгаре

ФБ продолжается и любимая команда выложила миди - 7 постов, украшенных золотым рогом Гьяллархорном.
Читаем и наслаждаемся Локи, порой совсем непредсказуемым и в разных обличиях

14.08.2014 в 23:21

Пишет  fandom Loki 2014:

fandom Loki 2014: Миди, 2 левел (часть 1+список)

Дед Третий Немного похожи Чудовище Глупый бог, глупый человек О драконах и принцессах Чёрная дева Название: Дед Автор: fandom Loki 2014 Бета: fandom Loki 2014 Размер: миди, 7577 слов Пейринг/Персонажи: Локи/княгиня Ольга, князь Владимир Категория: гет, джен Жанр: романс, драма Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: Историю смертных порой направляют боги. Особенно, если у них есть особые желания или счеты. Примечание: написано по читательской заявке Для голосования: #. fandom Loki 2014 — "Дед" ВАЛЬКИРИЯ (ЖЕЛАЛИ МЫ МЕДА ЛЮБВИ, ПИЛИ МЫ БРАГУ СМЕРТИ) Тесно ей было. Душа ждала нетерпеливо — в путь отправиться, а тело, сильное, хоть и по-старушечьи иссохшее, все не отпускало. И кто бы подумал, что в этой невесомой плоти столько жизненной цепкости. Когда у нее в первый раз померкло в глазах и она упала, сын на руки подхватил, словно былинку. Или, скорее уж, пылинку. Пылью скоро станет ее тело, смешается с землей неродного мира, а душа в преисподнюю уйдет, в морозный сумрак, тихий шелест льдинок, что вьюга кружит на бездорожной равнине, в одинокое и упрямое ожидание средь сугробов под колючими звездами. Духовник говорит: душа в рай устремится, светом оденется, в свете летать будет. Княгиня слабо усмехнулась посиневшими губами. Ничего-то ромей не знает. Другой свет ей нужен… Служанка заснула в своем углу. Княгиня не стала ее окликать. Ждала, вслушиваясь в наступившую тишину. Все, как в тот раз… Так и есть. Пришел. Отозвался на предсмертные ее думы. Она ощутила горячую волну, словно жаровню придвинули вплотную к ложу. — Мерзнешь? Волна скользнула к рукам, к стылым губам поднялась, провела по белому плату на голове. — Не гляди… — прошептала княгиня. — Разлюбишь. Старая я стала. Волна засмеялась: — Пустое говоришь, Хельга! Валькирия не может постареть. — Уймись, шалый! Видишь, глаз разомкнуть не могу! Даже сквозь веки чую, как ты полыхаешь. — А я вспомнил, как ты хороша была, когда точно так же глаза не могла открыть из-за моего пламени… — волна змеей обвила тело, закрутилась поясом, скользнула вниз, защекотала холодеющие ступни, отогревая. — Всю ночь мы ласкали друг друга под яблоней, и я смотрел в твои закрытые глаза и думал: диво как хороша! — Нет в тебе стыда! — досадливо проговорила княгиня. — Умирающей старухе что говоришь! Она хрипло закашлялась, ухватилась было рукой за горло, чтобы с собой совладать, но рука беспомощно опрокинулась на узорное покрывало. — Тсс! — тонкие пальцы легли под горловую ямку. Кашель затих. В веки перестало толкаться ярое пламя. Она открыла глаза. *** Рыжие волосы, густые, как шерсть дикого зверя зимой, длинные, как росские реки, — в ту ночь, когда любил он ее на княжеском ложе, Хельга в них нагие плечи закутала и говорила, смеясь: «Вот одеянье императорское!» Рыжие волосы — первое, что увидела, когда встретила его в Асгарде. Ветер переметнул их на сторону, они занавесили лицо. А когда новый порыв отбросил огненные пряди за спину, открылся взгляд, какой ни измерить, ни словами растолковать невозможно. Насмешливый? Лиходейский? Мудрый? Лукавый? Она не знала. Взгляд вошел в душу, как мужчина входит в женщину, и томление растеклось по телу, отозвалось в сердце короткой тоской, вырвалось изнутри еле слышным вздохом. И, ни разу ее не коснувшись, уже обладал ею чужак, скользивший рыжей тенью по напоенному ветром городу. И, уже забрав, будто не видел, бесшумными шагами поглощая дорогу, ровно смотря перед собой. Что ей в нем привиделось? К чему жадно, себя не понимая, потянулась душа? К волосам огненным? Так вон Тор-Громовник тоже рыжеволосый. Тор ее не любил за своеволие. Не любил, но и проходу не давал. То путь заступит, то за руку схватит, то покажет ясно, чего бы от нее хотел. Хорошо, заклятие, наложенное Одином на валькирий, спасало. И на всем свете не было ей ничего ненавистнее рыжих волос, пока чужака не встретила. Вновь увидела она его на пиру в палатах Одина-Всеотца. И вновь трепетала и непонятным наполнялась душа под несказуемым взглядом. Досада взяла ее. Никто не заставит деву сражений опустить глаза! С вызовом посмотрела она на гостя, вышла на середину пиршественной залы, и в дикой пляске засверкали ее босые ступни. Дико стучали асы золотыми кубками в такт лопающимся от напряжения барабанам, дико, с привизгом, кричали: «Хельга! Хельга!». Глаза их горели от вина и движений гибкого девичьего тела. Вдруг Тор пьяно захохотал и, когда проносилась она мимо, поймал и сдернул с нее тонкое платье. Вслед за ним захохотали другие асы. Хельга отпрянула, покраснев от стыда и злости, пытаясь прикрыться разорванной одеждой. Хохот перешел в рев, опять застучали кубки. Один досадливо махнул ей рукой, чтобы уходила. Хельга исподлобья посмотрела на Тора, потом на нож, что лежал рядом на столе. И вдруг почуяла, как укрывает ее чей-то плащ. — Глупое из головы выкинь, — услышала за спиной словно шелест листьев. Она скорее угадала, чем увидела рыжие волосы и завладевший душою взгляд. — Не стерплю позора! — прошипела Хельга. — Нет в красоте позора. Не время тебе умирать. Время любить. На нее повеяло нагретой травой на лесной поляне. Руки чужака были горячи. От духа того и от рук голова закружилась. Ох, беда! Не знает гость, что если полюбит дева битвы самовольно, то не сможет отведать радости любви. Как заколдованная крепость, недоступна она для всякого, кому не предназначил ее Один. А предназначены валькирии Всеотцом лишь для избранных воинов Вальгаллы. Не помочь беде! — Огонь поможет! — прошептал все тот же голос. Она не поняла этих слов, лишь ухватилась за длинные пальцы, все еще державшие плащ. — Как тебя зовут? — спросила. — Эй! — крикнул Тор. — Отойди от нее! Гость не спеша отступил, нарочито подняв руки, чтобы сидящие в палате увидели, что он не хочет никого обидеть. — Довольно! — Один, до того не произнесший ни слова, с размаху стукнул копьем о подножие золотого трона, да так, что крыша над палатой дрогнула. — Не будем забывать закон гостеприимства, чтобы не подумали о нас как о своре низкородных бродяг! — Ты наш гость, Локи, сын Лаувейи! — обратился он к рыжему чужаку. — Если ты пришел к нам с миром и Асгард тебе по сердцу, оставайся, сколько пожелаешь. В этой палате для тебя всегда найдется почетное место и славное угощение. — Будь счастлив в битвах и детях, конунг! — поклонился гость. — Я принимаю твое приглашение. *** — Неужели впрямь из-за меня остался? — спросила княгиня, вновь, как в тот раз, сжав его пальцы. — Спрашивать, Хельга, — ответа не услышать, — пальцы вобрали в себя сухую ладонь, словно омела ветку старого дерева. — Нет правдивых ответов ни на один вопрос. Молвишь одно, помыслишь другое, на душе третье, а поймут тебя все равно иначе. Мы — лишь личины незнаемого. Разве не сладка была тебе наша любовь? — Морочишь голову! — княгиня отпустила бесовски гибкие пальцы. — Двух жен завел и всех молодых асиний перепробовал, пока я в смертном сне и в смертной жизни о тебе тосковала. Недаром говорят, одно из имен твоих — Морок. — Огонь ненасытен, княгинюшка, ему пища нужна всегда новая. Огонь во всех очагах горит, все ложа любовные в его власти, все сердца молодые, все головушки удалые — не принадлежать мне одной жене. Ни Сигюн верной, ни лесной колдунье, ни тебе, Хельга. Такова моя природа. — Знаю, шалый, потому злиться на тебя не могу. И впрямь сладка была наша любовь. Тем слаще, что мало нам привелось вместе быть. — Были мы, Хельга, все время вместе. Мысль не тело, предела ей нет. — Мысль — да. Я о тебе даже в крестильной купели думала. Вот только тела твоего мне изрядно не хватало. — Купель! — засмеялся Локи. — Даже я такие шутки не шутил. Крещеная валькирия! Теперь знаю, откуда каменные воины в степи берутся. Они тебя, Хельга, видели, как ты по небу летела — дева Одина с крестом в руках. Так от изумления истуканами и застыли. — Тем крещением я себя крепко от Одина огородила, — ответила княгиня. — Для того и в Миклагард ездила, унижение от их конунга терпела, подачки его мелочные принимала, его дуре-жене кланялась, — чтобы веру ромейскую принять по всем правилам, без возврата. Бессильны асы вернуть меня, даже если и захотят. А Тор уж точно захочет. Да не владеть ему мной! Княгиня Ольга христианкой умрет. Тело ее на костре не сожгут, тризну не справят, — и уйдет валькирия Хельга в мир подземный. Миклагардский иерей мне рай сулит, но я не возьму, мне не надобно. Ее глаза вдруг заблестели. — А ты не вздумай мои кости по смерти самовольно жечь! Я тебя дождаться хочу! Из твоих жен одна на корабль с тобой взойду. Вместе в бой пойдем. Вместе на поле падем. Только до того своими глазами гибель Громовника увижу! *** …Под яблоней, где уговорились они встретиться, царил теплый мрак летней ночи. Она обошла толстый корявый ствол. Подождала немного. Никого. Обманул рыжий. Она зло облизнула губы. Пожалеет чужак об обмане, горько пожалеет! В бешенстве сломала молодую ветку, хлестнула траву и тут же отпрянула. По зеленой траве вкруг нее побежал огонь. Пламя росло, поднималось ввысь, подступало все ближе. Свет от огня был таким ярым, что Хельга не выдержала и закрыла глаза. Пламя обняло ее и принялось ласкать. Оно играло ее волосами, обжигало поцелуями губы, и чьи-то длинные гибкие пальцы расстегивали ее пояс и совлекали с нее праздничную одежду. Отступили перед пламенем заклятия, не для пламени назначенные. И, нагую, покрыло ее пламя, проникло в нее и жило в ней, переливая в ее лоно свою силу. Стала она одно с пламенем и так, с закрытыми глазами, принадлежала ему всю ночь, то боролась, как воин борется с воином на поле сражения, то сдавалась наслаждению столь сильному, что было оно недалеко от смерти. Лишь на рассвете оставило ее пламя, последний раз проникнув в жадно ловящие воздух губы, и ушло. В серых тенях между ветвей мелькнули, словно всполох, рыжие волосы… И в следующую ночь вновь пришла она под яблоню. Вновь никого. Она оперлась о шершавый ствол, улыбнулась, закрыла глаза. — Ждешь кого? — услышала недобрый голос. — Могу заменить, если не дождешься. Тор! — О Хеймдалле не вспомнила? — спросил Громовник. — Чужак не знает, а ты могла бы сообразить, что Златозубый вас увидит. Тор грубо рассмеялся. — Как же он тебя?.. Поделись секретом! Она вскинулась: — Ублюдок! — Это ты с любовником своим ублюдков навести вздумала! — зло выкрикнул Тор. Убийца великанов навис над Хельгой, стиснул ей плечи. — Распорю чужаку брюхо да его же кишками к этой яблоне примотаю, — просипел. — А тебя при нем… Один снимет заклятие, теперь я этого добьюсь. Громовник толкнул Хельгу так, что она упала. Пытаясь подняться, увидела занесенный над собой сапог. Но, вместо того, чтобы ударить ей в живот, сапог вдруг дернулся, а вверху раздался яростный вопль. С яблони слетели маленькие злые огни. Их было много, они облепили голову и плечи Тора, словно потревоженные дикие осы, и вонзали в него раскаленные жала. Громовник метался по поляне и орал во все горло, нелепо размахивая руками, пытаясь освободиться. — Беги! — услышала она знакомый шепот. Хельга вскочила на ноги. Побежала. Так на бегу и настигло ее копье Одина… *** — Сладка мне будет гибель асов! Сладка месть! — проговорила княгиня. — Ох, сладка! Она взглянула на Локи. — А ведь я спасибо должна Одину сказать! Без того удара, может, и не довелось бы нам больше встретиться… И за что я тебя полюбила? Локи рассмеялся: — Ума не приложу! Женщинам виднее, почему и за что они любят! — Если бы женщины сами знали, — проворчала княгиня, — может, додумались бы, как разлюбить. — Да как же ты, княгинюшка, меня такого могла бы разлюбить? — он смешно надул щеки и закруглил грудь колесом. — Да уж! — улыбнулась княгиня. — Кто бы еще меня у Одина выторговал? Ты за других своих женщин тоже торговался? — Приходилось. Чтобы Сигюн получить, долго ее отцу служил. Но за тебя, Хельга, торговался дольше. Почти все, что асам принадлежит, почти весь их блеск и сила мною добыты, и почти все — в обмен на тебя. — Дорогой выкуп. Такой бы за жену. А хороша твоя жена? — Хороша, княгинюшка! Верная, добрая. Лучше жены не сыщешь. — Как ты с нами со всеми после Битвы разберешься? Сойдемся в подземном мире и будем каждая к себе тянуть. Разорвем тебя как дикие лошади. Потушим твое пламя. — Свечу, Хельга, потушить можно. Костер загасить. Пламя всегда будет. Его ничем не уничтожишь. Все погибнет, пламя останется. И все, кого пламя любит, пламенем станут. — Коли так, то славно. Пламя мне по сердцу. В твоем пламени я самым высоким языком буду. Увидишь! — Увижу. И побратим еще увидит, как Хельга вернется на поле боя. — Один — побратим Локи… Так же звучит, как и валькирия с крестом. — Ты крестом от асов оградилась, и меня старик побратимством от асов оградил, первее всех от Тора. А то висеть бы мне, княгинюшка, на той яблоне в собственных потрохах, а тебе лежать беспамятно в сырой земле. Один знал, что я крепко ему пригожусь. — Одряхлел Один, — промолвила в сердцах княгиня. — Тогда еще одряхлел. Не стало сил защитить даже тех, кто ему по сердцу. Меня ведь он тоже копьем своим от Тора уберег. Не выходило у него по-другому. Одину гибель даже в радость будет: Громовник у Одина всю власть забрал. Мало, что в Асгарде меня преследовал, так и здесь его истукан ненавистный всю жизнь глаза мозолил. В Киеве даже варяги Громовником-Перуном клянутся! При жертвах самые рослые пленники Перуну достаются, лучший кусок на пиру — ему, в бою первая кровь — ему же. Один-Вёльси давно Громовнику не соперник. Сказки еще бают, как Велес с Перуном борется, да на деле Перун давно одолел. Но я еще увижу, как змей Громовника сразит. Настоящий змей, не из попевок гуслярских. Твой сын. За такого сына я колдунье твоей поклониться готова. Своими руками бы постель постелила, на которой вы его зачинали. — Не было постели, Хельга. Был мрак. Ярость. Волк и волчица. Змей и змея. Морок и смерть. Не тебе одной сладка месть, княгинюшка. Он вдруг щекотно провел тонким пальцем по ее носу. Княгиня чихнула и рассердилась: — Ни о чем с тобой путно не поговоришь! *** …Пламя качало ее, поднимая к низким стылым сводам подземного мира. Она была запеленута в пламя. Словно лепестки, смыкались над нею языки огня, целовали мертвые губы, припадали к недышавшей груди, обнимали ледяные ноги. Пламя разгоралось все ярче и, когда жар его достиг предела, пылающая искра вошла в сердце. Раздался первый слабый стук. Она задышала. А пламя опало, в той малой искре отдав всего себя. В изнеможении опустился Локи на землю, последним усилием подтянулся к Хельге и укрыл ее собою. Так и лежали они, неподвижные, в стылых сумерках, и снег падал на их тела, и ветер сплетал вместе волосы светлого и червонного золота… Так и нашла их колдунья, спустившаяся в подземье по ведомым только ей делам. Она захотела забрать его, а ее оставить, но тонкие пальцы, обнимавшие Хельгу, никак не разжимались, и чары, которыми владела колдунья, остались бессильны. Пришлось забрать обоих. В каменных палатах в Железном лесу спала Хельга, пока Локи был с выходившей его колдуньей. Ярость и страсть овладели им. Ярость и страсть вернули силы, и снова высоко взлетало пламя, ослепительнее молний в грозовом небе. А потом он ушел из Железного леса и вернулся в Асгард, и заключил договор с Одином. Они обменялись кровью, и Тору пришлось отступить. Много поручений Одина выполнил Локи, много добыл асам сокровищ, каких нигде больше во всех Девяти мирах не сыщешь. И каждый раз просил у Всеотца лишь одного. И однажды тот ответил согласием. Вернулось пламя в Железный лес и разбудило спящую Хельгу, и вывело из сумрака в Средний мир — уже не деву битвы, а смертную девушку. Не было Хельге возврата к асам, да и не хотела она того. Пламя жило в ее сердце, любовь к чужаку — в ее памяти. И, словно по воспоминаниям, плыла она в лодке по неведомой реке неведомой ей земли, пока не окликнул ее с берега светловолосый бородач, похожий на тех воинов, что приводила она Всеотцу с полей битвы. Ингварем назвался он, и просил ее стать ему женой… *** — Я все думала, зачем ты меня одну в чужих краях оставил, шалый, — вернулась в давние дни княгиня. — Пока не поняла. А когда поняла, не знала, то ли рассердиться, то ли обрадоваться. — И поступила, как все женщины, — рассердилась. Локи изобразил злое лицо: — Уууу! Уходи, я теперь мужняя жена, рыжих побродяжек не привечаю! А бедный Локи повесил буйную голову и думал, может, и впрямь ему уйти. — Да уж, дождешься от тебя, чтобы ты ушел! — насмешливо проговорила княгиня. — И не припомню, чтобы эта голова слишком низко висела между плеч. Зато хорошо помню, как, не успела я договорить, ты меня на постель свалил и поверх очутился. Бесстыжие твои губы мне рот закрыли! А что потом было, вымолвить негоже. Слыханное ли дело: я еще не решила, помирюсь ли с ним, а он уже своим пестом мои сливки сбивал! — Как же мне было утерпеть, Хельга, когда твои сливки так вкусны! Его рука, словно змея, поползла по узорному покрывалу. Княгиня оттолкнула ее. — Не пяль на меня свои зеленые глазищи! Он достал из-за пояса узкий длинный нож, поднес к глазам: — Пожелай, княгинюшка, — я их выколю! — Что ты! — испугалась княгиня. — Оставь, слышишь! С тебя станется! — Скажи, что любишь мои глаза! — Да что с тобой?! Острие почти соприкоснулось с зеленым зрачком. — Перестань! — княгиня сделала попытку приподняться. — О жене вспомни! Я умру вот-вот, а ей, молодой, зачем горе? Не в себе ты! — Не в себе! Он шевельнул рукой. — Не смей! — собрав силы, почти крикнула княгиня. — Люблю я твои глаза! И тебя люблю, безумного! Локи опустил нож. Рассмеялся и прильнул головой к ее ногам. Рыжие волосы покрыли заморскую парчу. *** Кто ей Ингваря послал и почему, она поняла вскоре после свадьбы. Князь упился хмельным медом так, что проспал рядом с ней всю ночь, высвистывая носом громкие рулады. Утром поднялся и, не глянув на молодую жену, ушел. Вернулся поздней ночью с охоты, упал на постель хмельной, усталый, уснул. Еще день прошел, и молодая жена начала догадываться, что женой так и не станет. Вид только у Ингваря был мужеский, но не сила. Да и ума князю изрядно недоставало, недаром родич его, Хельги Вещий, не торопился отдать власть давно уже взрослому воспитаннику. Тем более изумления достойно, что, прося Хельгу стать его женой, Ингварь мудрее опекуна оказался. Вообще-то, просил он назло властному старику, который сосватал князю дочь знатного росса. Со знатью здешней неплохо было породниться, да только дочь боярина княжескую тайну всему свету разнесет, а безвестная поселянка из дремучих лесов тайну ту сокроет, чтобы в княжеском тереме остаться. Так рассудил Ингварь и не прогадал. Ольга, как переиначили подданные ее имя, языком не молола, мужа привечала так, будто до утра в его объятиях нежилась, и все вокруг решили, что лучшей пары на свете не сыскать. Через неделю Ингварь уехал охотиться в дальние леса, и княгиня впервые осталась ночью одна. Тогда-то он и пришел… Ночь была ясная, свежая и по-летнему душистая. Голова Хельги кружилась от счастья, и забывались злые слова, что она перед тем говорила, и вновь огонь укрывал и проникал в нее, но уже иной — огонь сильного и горячего тела. Сплетались их руки и волосы, шепот любовный кружил по княжеской опочивальне, и брачной стала небрачная постель, и принимала княгиня семя в лоно свое, и наполнилось ее лоно. А потом Локи ушел, ибо не все отработал Одину. Уходя, оставил малый сосудец. Вернулся Ингварь с охоты — поднесла жена мужу добрый мед, и снились в ту ночь Ингварю нужные сны, так что, когда объявила княгиня о тягости своей, князь гордо и важно посмотрел на старого Хельги. Правитель недоверчиво хмурил брови, но промолчал: княжескому роду наследник нужен. Вскоре умер Хельги, — как шептали злые языки, от укуса гадюки, что колдуны ему подложили по наущению Ингваря. Так или не так, но после Ингварь недолго правил. Сгубила его глупость. Осталась княгиня с малым сыном на руках. Разодрав Ингваря промеж двух сосен, предложили древляне его жене отдаться на милость князя коростеньского. Страх обуял бояр. Предлагали они княгине согласиться и стать женой Малу, чтобы не подвергать землю разорению. «Не княжить Малу ни надо мной, ни над вами», — сказала Хельга. «Госпожа, неоткуда нам ждать помощи», — возразили ей бояре. «Огонь поможет», — был им ответ. И мылись-натирались послы древлянские пламенем, и летели огненные птицы к Коростеню, и мерещился мечущимся древлянам рыжеволосый призрак с зелеными глазами в мареве из кружащих по ветру искр. Огнем взяла Хельга то, что не взял мечом Ингварь. *** — А я ждала, что после придешь, — тихо проговорила княгиня. — Долго ждала, крепко надеялась. — Нет, Хельга. С первого дня беду я нес, а в ту пору всего опаснее сделался. В Асгарде Громовник зубами скрежетал, все не мог забыть давнее. Второй раз мне тебя у Одина бы не выкупить. Да и здесь, думаешь, бесплодной встала бы ты с нашей постели? А Ингваря уже не было. — Зря, видно, я князю древлянскому отказала, — вздохнула Хельга. — Какие дети могли быть у Мала — загляденье! — Не зря. Ты сама править хотела. Разве не так? — Так. Полюбилась мне власть. Не будь Святослав твоим сыном, может, до смерти бы ему не уступила. Хоть, по душе, жалеть не о чем, — он до недавних дней мне оставлял землю править, пока ромейцев, да болгар, да печенегов воевал. Ладил сын со мной всю жизнь, всем бы такого лада пожелать. Знаешь, я Огнеславом хотела его назвать. Да Хельги не позволил. Старик чуял подвох. Велел, чтобы Святославом нарекли. Только Огнеслав больше бы подошло, куда больше. Княгиня помолчала, слушая, как он гладит ее руку. — Лишь раз крепкая обида встала между нами. Горько мне: Святослав Перуна за своего покровителя принимает. Не смогла отвратить его от окаянного Громовника. Хорошо хоть женщинам при обрядах громовых быть не положено. Не пришлось жертвы врагу приносить. А как бы хотелось истукан Перунов к хвосту лошадиному привязать да по берегу днепровскому поволочь! Но дорожит Святослав дружиной, превыше всего дорожит, а в ней и варяги, и россы — все Перуна чтят. Однажды сильно мы с ним из-за того разругались. Правду я ему сказать не могла, оттого изрядно осерчала, наговорила недоброго. Он стоял, ус жевал да, не дослушав, вышел. И что ты думаешь? Входит под вечер в горницу ключница моя Малуша. Изрядная девка, многие на нее зарились. Вижу я, дрожит моя Малуша, словно упыря встретила, за дверь держится, вот-вот на пол сползет. Что случилось? И сказывает мне Малуша, что ворвался к ней в горенку князь, глаза как угли горят, повалил навзничь да взял девчонку, словно полонянку после боя. Она и опомниться не успела, как Святослав катапультой своей ей под подол моего третьего внука вкинул. Обиду на мать выместил на матерней рабе. Отправила я Малушу в дальнее село, от Святослава подале. Да им одного раза достаточно было. Тут сын весь в тебя. Не промахивается. Уж не знаю, сколько святославичей по ромейским городам, да в степи, да по весям росским растет. — А что… — пальцы Локи медленно перебирали птичий узор на полотне княгининой рубашки. — Принял он ребенка? От ключницы? — Я настояла, чтобы принял. Мира между детьми Святослава, понятное дело, нет. Старший, Ярополк, Владимира вслух робичичем — рабом — зовет, незаконным кличет. Незаконным! Можно подумать, мы в Миклагарде живем. В этой земле еще век назад законным был тот, кто храбрее да удачливее. А ныне родством считаются. Княгиня тяжело, горлом, втянула в себя воздух. — Святослав от меча смерть примет, в Вальгаллу уйдет. И дети его, каждый в свое время, вслед за ним. Со своим же родом предстоит нам биться. — Не нам одним, — пальцы опять замерли на груди Хельги, помогая ей дышать. — Иные дети асов на нашу сторону встанут. И среди наших детей нам союзники найдутся, вольные или невольные, законные или нет. Сама говоришь, велик в Мидгарде род Святославичей. А незаконная кровь на Земле всего крепче. Может, недаром этот твой внук на свет появился. — Придвинься ближе, — попросила Хельга. Локи наклонился. Она провела пальцами по его губам. — Совсем зажили? — Ты о чем? — Меня не обманешь, — грустно улыбнулась княгиня. — Видеть не видела, а все знала. Ты глаза мне чарами отвести можешь, но не сердце. Она провела по рыжим волосам. — Я тебе в подземном мире дружину соберу. Славную дружину! Никому такую виру асы не платили, как тебе и мне заплатят. Закрыла глаза: — Пора мне. Прощай! И затихла. Покинула душа уставшее от жизни тело. Локи коснулся ее губ. — Прощай, Хельга! Собирай мне дружину. А я тебе подарок сделаю. Будет потеха! Дверь приотворилась. На пороге показался светловолосый мальчик в богатой одежде. Увидев чужака, мальчик хотел крикнуть, позвать стражу, но какая-то сила приковала его к месту и отняла голос, и позвать никого не удалось. Чужак поднялся, приложив палец к губам. — Ты — сын конунга, — не спрашивая, а утверждая, проговорил он. Рыжий гость заглянул в глаза княжичу и, высмотрев в них что-то для себя нужное, одобрительно кивнул. Снял с руки золотой перстень с кроваво-красным камнем, зажал мальчику в кулак. — Будет потеха! — проговорил. Исчез. А в горнице, где лежала мертвая княгиня, раздался крик перепуганного ребенка. ОКОШКО В САРКОФАГЕ (ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ ДАЛЕКО ПАДАЕТ) Серые волны тяжело бились о берег. Серо и тяжело было на душе Владимира. — Не проматывай время, — раздался за спиной угрюмый голос Добрыни. — Надо снова к ярлу идти. По чести, князь тяготился своим пестуном и советником, хоть благодаря Добрыне получил один из самых богатых уделов росских — Новгород. Добрыня, как в свое время Хельги Вещий, племяннику особо воли не давал. Но когда раздор между наследниками Святослава перерос в настоящую усобицу, когда погиб союзничавший с Владимиром Олег и стало понятно, что великий князь Ярополк, старший Святославич, не оставит «робичича» в покое, дядя оказался самым надежным сподвижником. Так искони повелось: брат матери ближе отца. В этом россы и варяги схожи. Варяги… Владимир поддал носком сапога плоский камешек. Тот подскочил, с размаху плюхнулся в воду. Волна равнодушно лизнула камень и откатилась. Когда Добрыня увозил пятнадцатилетнего племянника от Ярополка за море, беглецы сильно на варяжскую помощь надеялись. Надежды не сбылись, хоть норвежский ярл, правивший от имени датских конунгов, россичей принял радушно. Принял радушно — и отказал добродушно. Иные заботы одолевали ярла, далекие и от Новгорода, и от Киева. Хакон посоветовал князю и его опекуну поискать союзников ближе к дому и дал понять, что хорош тот гость, который не засиживается чрезмерно за столом хозяев. А плыть назад без войска означало возвращаться на верную гибель. — Ступай к Хакону, — повторил Добрыня. — Что толку? — тоскливо спросил Владимир. — Хакон даже не примет. Он свое слово сказал. — Можно податься в Миклагард, — хмуро глядя на беспокойное море, проговорил Добрыня. — У ромеев наемничать?! — возмутился подросток. — Святослава имя на этих трусов страх нагоняло, а Святославов сын к ним в услужение пойдет? Не бывать тому! Добрыню разобрала злость: — Щенок неразумный! Нашел время важничать! Боярин повернулся и хотел уйти. Владимир вдруг испугался, что останется совсем один. — Подожди! — он ухватил Добрыню за плечо. Тот попытался сбросить его руку, но Владимир не отпускал. После недолгой борьбы дядя все же пересилил и отпихнул от себя племянника, сорвав с княжей руки золотой перстень. Перстень подскочил на скользких гладышах и покатился в воду. Вделанный в него кроваво-красный камень вспыхнул алыми огоньками. Владимир бросился вслед, принялся шарить в набегавших волнах. Добрыня ушел. Владимир, наконец, нащупал и вытащил перстень из холодной воды. Князь не верил ни в Перуна, ни в варяжского Одина, ни в печенежского Тангрея — ни в каких богов, а тот, кто не верит, часто бывает весьма суеверен. Приметы Святославич почитал как дитя, и не те, что всем известны, а особенные, свои. Перстень, подаренный странным, перепугавшим его незнакомцем, семилетний княжич в тот же день закопал в саду. И в тот же день споткнулся, поднимаясь по теремной лестнице, свалился кубарем с деревянных ступеней, вывернул ногу и опрокинул жаровню, привезенную отцом из византийского похода. Он неминуемо спалил бы лицо о рассыпавшиеся угли, если бы те горящие угли вдруг не погасли. Владимир истолковал случай по-своему и, чуть нога зажила, поволокся в сад, выкопал перстень и поклялся, что никогда с ним не расстанется. По привычке он хотел поклясться Перуном, но почему-то вспомнил бабку, княгиню Ольгу, ее слова: «Огонь поможет!» — и поклялся огнем. Может, бабку он вспомнил потому, что беда, которой избежал, с огнем была связана, а может, потому что камень в перстне пылал как огонь. С тех пор Владимир с перстнем никогда не расставался. Как и перстень с ним. Сколько лет уже прошло, а талисман все был ему по руке, словно вместе росли. — Долго же тебя искать, ярл! — врезался в княжеские мысли звучный и чуть насмешливый голос, говоривший на росском наречии. Владимир резко оборотился. Рядом, в опасной близости, стоял молодой, щегольски одетый, вооруженный азийским кинжалом варяг. Непонятно было, как он оказался здесь. Глаз у князя был острый, а слух чуткий, и все же чужак подошел незамеченный. У варяга было красивое лицо и длинные, ниже плеч, волосы, настолько рыжие, что выглядели языками пламени. Князю он показался знакомым, но Владимир никак не мог припомнить, где его видел. А еще удивился отсутствию бороды: непрошеный собеседник казался лет на десять старше Святославича. Но больше всего удивили и даже испугали князя глаза варяга. Было в них что-то человеку непонятное и для человека страшное. — Слышал, дружина тебе нужна, — сказал варяг. — Первым записаться хочешь? — князь отступил от рыжеволосого, сжимая рукоять меча. Тот насмешливо и как-то снисходительно посмотрел на Владимира. — Ступай в гавань, ярл. Дружина на кораблях, а корабли готовы в путь. Ступай, не задерживайся! Викинги ждать не любят. — Смеяться вздумал?! — покраснел Владимир, выдергивая меч из ножен. — Кто мне корабли и воинов даст?! Какой благодетель?! — Я, — спокойно ответил варяг. — Пока ты у Хакона помощь выпрашивал, я вольных мужей, за добычей по свету рыщущих, кликнул. С ними не пропадешь. — Какая тебе в том корысть? Что возьмешь за помощь? — все еще не веря счастью, спросил Владимир. — Что ты мне отдашь — пустяк в сравнении с тем, что получишь. — Как тебя звать? Незнакомец усмехнулся: — Млад светел месяц! Захочешь меня найти, спроси Афи. — Афи. «Дед», — промолвил Владимир. — Никогда не встречал прежде такое имя. Кто же ты будешь, Афи? Какого роду-племени? — Много спрашиваешь. Тебе я нужен или войско? Владимир искоса взглянул на варяга: — Хотелось бы доверять тому, кто это войско ведет. — Доверять даже себе не всегда следует, другим тем более, — с прежней усмешкой ответил Афи. — Есть дружина, корабли и попутный ветер — чего тебе еще? — Дядю спросить надо, — сказал Владимир. — Пошли в город! — Ты князь! — отрезал незнакомец. — Тебе решать, тебе пути выбирать. Кончилось твое младенчество. Пришлешь за опекуном, когда на кораблях будешь. Варяг развернулся и пошел к дороге, выводившей в гавань. Владимир молча последовал за ним. *** Варяжская дружина осадила Киев, но дальше дело не двигалось. Владимир был юн и неопытен, а Добрыня оказался удалым бойцом и никудышним полководцем. «Если бы мне кто помог в город войти, ничего бы для него не пожалел!» — приговаривал Владимир. Афи, не пряча усмешки, наблюдал за происходящим, а однажды ночью ушел из стана, одному ему ведомыми путями проник в осажденный город и наведался к ближнему боярину великого князя, воеводе Блуду. Варяг до полусмерти запугал воеводу рассказами о свирепстве заморских наемников и посулил, что если горожане сдадутся на милость Владимирову, то милость та будет велика. Под утро Афи вернулся к осаждающим. В скором времени Ярополк бежал из Киева. Ворота стольного города широко отворились перед «робичичем». Ошалевший от радости юнец, наскоро поручив Добрыне блюсти порядок меж победителями и побежденными, устремился во внутренние покои терема, откуда вскоре раздались вопли жены Ярополка. «Пашет братнино поле, досевает братнину рожь», — отвечал Добрыня на вопросы, где князь. Услышав слова Добрыни, Афи брезгливо поморщился. «Далеко это яблоко от Хельгиной яблони упало», — сказал он, сходя с великокняжеского двора в город. Варяг шел по тревожно гудящим, всполошенным улицам, и его волосы огненным ореолом светились вокруг головы. Те, кто видел это, испуганно шарахались в сторону. Выбранная Афи дорога вывела к деревянной церкви, построенной еще при Ольге. Рядом с церковью находился невысоко огороженный, пестревший цветами малый холм — Ольгина могила. У холма Афи провел остаток дня и всю ночь. Священник с диаконом, трепетавшие за свою жизнь и церковное добро, молились у алтаря о защите от вогнавшего их в дрожь рыжего беса. Не иначе, как услышали небеса ту молитву. Всю ночь над могилой великой княгини стоял великий свет, подобный золотому пламени, и ни один из рыскавших по городу наемников и местных охотников до чужого добра не смел подойти к церкви. Рыжий тоже ничего не тронул. Сидел недвижно у могилы, думал о чем-то своем. Священник с диаконом истолковали свет над могилой и бездеятельность беса в том смысле, что силой, данною свыше, благоверная княгиня укротила злокозненного духа тьмы. Наутро бес в варяжском обличье ушел и появился у князя почти в одно время с гонцом Ярополка. Укрывшийся в Родне старший Святославич искал с Владимиром мира. «Зови и прими с честью», — посоветовал Афи, поведя глазами на свой меч. И Владимир совет тот исполнил: позванного на переговоры великого князя приняли с великой честью — на варяжские мечи. Афи успел вложить клинок в руку издыхавшему Ярополку, пока тот еще висел на лезвиях, что вогнали ему под пазухи два молодых и тоже рыжеволосых воина. Но оружие выпало из ослабевшей руки раньше, чем грянулось оземь окровавленное тело. Афи равнодушно посмотрел на мертвого. «Не быть тебе в дружине Одина, — промолвил. — И в нашей дружине не быть». После того пропал Афи из города. Владимир на розыски посылал — не нашли. Остались только слухи о том, что, не иначе, приходил с князем чужеземный бог, а какой — неведомо. А еще свет остался над Ольгиной могилой и охранял ее от всего недоброго, пока город не успокоился. *** — То бог был. Бог тебя вел. За отчих богов держаться надо. Они и прежним князьям удачу приносили! Для пущей убедительности волхв вздел кверху посох и белую бороду. — Да уж, удачу! — криво усмехнулся князь. — Сильно удачлив был мой отец, что из черепа его печенежский каган кумыс пил. Да и дед Ингварь Перуна жертвами не обижал. За то ли погиб как вор позорной смертью? Пустой звук твои старые боги! Только и могут, что не ими добытую долю требовать. — Боги среди смертных свою игру играют, — возразил волхв. — Могут под защиту взять, могут защиту снять, а почему, нам неведомо. Но если изберет тебя один из них, воинским и княжеским счастьем не оставит. Скажешь, тот варяг — простой воин? — Может, колдун? — предположил Владимир. — У варягов каждый второй колдует. Если бы он богом был, почему не открылся? Не потребовал жертв, праздника великого, святилища высокого? Сгинул, будто дым. Колдун, точно! Волхв укоризненно покачал головой. — Ступай, Боян! — с легким раздражением сказал князь, заметив это покачивание. — Стар ты, не хочу с тобой ссориться. Ступай, другим сказки рассказывай, что от Велеса род ведешь. А в моих дедах боги не значатся, и меня другие дела ждут. — Знаю, какие дела! — буркнул волхв. — За Хвалынским морем новую веру ищешь. Зачем? То бог пустынный, степной, от нас далекий. — А чем тебе не нравится? — засмеялся Владимир. — Пустых жертв не требует, многих обрядов — тоже, а жёнок разрешает держать, сколько хочешь. Да и среди соседей нам единоверцы сыщутся, — союзники не лишние. Не со всеми же воевать! С кем-то и дружить надо. А ты ступай, утомил уже. Приходи завтра на пир. Ты хорошо про бабку мою Ольгу рассказываешь. Мы сказы послушаем, меду выпьем, вот и будет славно. Выпроводив волхва, Владимир рассеянно повертел перстень на пальце, потом сладко потянулся и причмокнул, вспомнив прошедшую ночь. Хороша девка! Свежая, крепкая, все, что надобно, у нее на своих местах и в соразмерности. Сильно, правда, убивалась, что он, дескать, над ней снасильничал, обесчестил. Подумаешь, недотрога! А на что девки и созданы, как не на забаву воину?! За Хвалынским морем на это правильно смотрят, там мужчина и жен, и наложниц держать может, сколько силы его мужской достанет. Конечно, князь обычаем тоже не обижен. Но обычай — не закон. Много их слишком, обычаев. Один другому противоречит. Того гляди, недовольные вспомнят, что был у славян обычай без князей жить. Вот вернется посольство, и перекроит князь старый уклад да на новый лад. А пока надо бы людям дать позабавиться — Перуну жертву принести. Выбрать не из россичей, чтобы не озлобить. Из чужих. Тех же варягов, — их теперь мало в стольном городе, и они не опасны… Перстень, который князь продолжал бездумно крутить, соскользнул с руки. Князь нагнулся, чтобы поднять его. — Значит, отжили свой век старые боги? — раздался насмешливый голос. Владимир вздрогнул и выпрямился, выхватывая меч из ножен. Рядом с ним стоял рыжеволосый варяг. — Как ты здесь оказался? — тяжело дыша от растерянности и раздражения, спросил князь. — Пора нам свидеться, вот и пришел, — ответил Афи, словно не замечая направленный на него меч. — А что раньше не приходил? Почему пропал тогда? — Слишком молод ты был, мал для больших дел. А сейчас — в самой поре. — Хочешь снова служить мне? — Владимир попытался вернуть голосу прежнюю самоуверенность. — Хочу плату получить, — спокойно сказал варяг. — На тебе долг за давнюю мою услугу. — Что же, — торопливо проговорил князь, отступая к двери. — Я от долга не отпираюсь. Сейчас прикажу тебе золотых гривен и мехов дать. Варяг раздвинул губы в холодной усмешке: — Людей не зови. Им со мной не справиться. Он смотрел на князя странным взглядом, в котором презрение смешалось с сожалением. — Твою казну я разорять не намерен. Долг по-другому заплатишь. Знаю, хочешь старых богов на новых союзников сменить. Сегодня послы твои из восточных стран возвратятся. Ты их для вида послушаешь и в другую дорогу снарядишь, — к ромейскому конунгу. — Что?! — взвился Владимир. — Кем ты себя возомнил?! Безбородое рыло свое в княжьи дела суешь?! Да я тебя, холопий сын, по кускам раскрою, сложу и опять перелатаю! Князь взмахнул мечом, но тот со звоном упал на пол. «Стража, ко мне!»– крикнул было Владимир, но вместо зычного крика вышло жалкое блеяние. Он попятился, мутно водя глазами, пытаясь сообразить, что происходит. Афи не спеша подошел к князю и так же не спеша, основательно ударил его под ложечку. Владимир скорчился. Еще более основательно Афи ударил князя ногой в тяжелом сапоге по коленям. Тот упал, еще не успев отдышаться от первой боли. Афи сел рядом и провел рукой по животу Владимира ниже пупа. Князь тихо взвыл. — Горячо? — спросил Афи, убирая руку. — Не бойся, до свадьбы заживет… если сам до свадьбы доживешь. У меня, князь, есть, как в сказке, три желания, и ты их выполнишь. Для того я тебя Ярополку предпочел, что он бы за такое не смог взяться. Ты сможешь. А попробуешь хитрить — живьем сгоришь. Я прослежу, чтобы спалило тебя не сразу. Варяг приподнял Владимира за волосы: — Угадай, откуда гореть начнешь? Князь дико глянул на своего мучителя, по-рыбьи разевая рот. Несмотря на жестокую боль, он вдруг ясно вспомнил, когда впервые видел это лицо: семилетним мальчиком, в опочивальне умершей бабки. Так же неторопливо, как все, что делал до этого, Афи снял с князя заветный перстень и, оттолкнув от себя Владимира, поднялся: — Завтра же берись готовить посольство в Миклагард. Примешь веру креста по ромейскому образцу. Сам окрестишься и народ окрестишь. Это мое первое условие. Второе — перед тем, как подданных в воду загнать, порушишь всех старых богов, все их святилища, всех идолов. Громовнику воздашь особую почесть: к хвостам конским привяжешь, и пусть кони волокут его по берегу Данпа, долго волокут… я сам скажу, когда отпустить. Варяг подкинул и поймал перстень: — Свой подарок я забираю. Тебе он больше не пригодится. Наступила тишина. Владимир не решался нарушить ее даже малейшим движением. Наконец, осторожно поднял голову. В княжеском покое никого не было. *** Волны бились в борта лодей, земля стлалась под конскими копытами, храмы Востока и Запада открывались пред послами Владимировыми. Чтобы выполнить условие, поставленное страшным чужаком, князь измыслил хитрость. Послы должны были вернуться с ответом, какая вера их больше поразила красотой и величием. Почти завершив свое путешествие и ничем не удовольствовавшись, послы прибыли в Миклагард. Войдя в главный храм ромейской столицы, оказались они среди тысяч как будто плывущих в воздухе огней. То горели восковые свечи. Золотые язычки пламени отражались в золотой смальте мозаик, в огромных глазах суровых мужей и жен, изображенных на стенах, в парчовых ризах священнослужителей, в золотых церковных куполах. Послы вернулись с нужным Владимиру ответом. И вновь плыли лодьи и мчались конники к ромейской Корсуни. Среди стрел, выпущенных корсунцами с крепостных валов, нашлась одна, покрытая рунами. Руны объясняли, как отрезать осажденный город от воды. Через несколько дней Корсунь сдалась на милость осаждавших. Войдя в город, Владимир отправил послов к ромейским императорам Василию и Константину, требуя себе в жены сестру их Анну. Уже в который раз пришлось греческим конунгам уступить росскому князю. Цесаревна в Корсунь прибыла словно на казнь, заранее себя оплакав. Корсунцы ее как избавительницу от бед встретили. Владимир же, обещав ей креститься и в тот же день свадьбу сыграть, видеться с невестой больше не торопился. Дни шли, а он забавлялся с двумя рабынями-ромейками. Рабыни и выбежали раз утром из княжеской опочивальни, вереща, что господин занемог. Владимир метался по углам комнаты, — глаза ему будто выжигало изнутри невидимым огнем. Спешно вызванные лекари отчаянно спорили, уличая друг друга в невежестве и лишь увеличивая сутолоку. Среди общего шума вспомнили о юроде, который будто бы умел целить тех, от кого врачи отказывались. Юрода отыскали на городском кладбище. Приведенный к князю, он даже не взглянул на него, а принялся испуганно махать руками. «Огонь, огонь, меня не тронь! Тому болезнь, кто в долги залез, — забормотал он. — У меня долгов нет! Ни внук, ни дед не ходи за мной вслед!» Владимир застыл на месте, все еще не отводя рук от лица. «Верну долг! — вдруг закричал он. — Сегодня же!» И бессильно опустился на ложе. Болезнь прошла. В тот же день князь крестился. Было душно. Огоньки свечей расплывались в неподвижном воздухе алыми и золотыми пятнами, из пятен складывалось красивое усмешливое лицо. «Вот и готов новый божок на место старых, — прошелестело по церкви. — Время придет, встанет твой истукан заместо Перуна на горе среди города. Радуйся, князь!» Владимир настороженно оглядел стоявших рядом, но, видимо, только ему предназначались странные речи. Другие их не слышали. Он нагнул голову под рукой корсунского митрополита и погрузился в купель, испытывая облегчение от того, что хоть на несколько мгновений отпустит пугавшее его видение. *** …Кони ржали, фыркали, косили глазом, но тащили тяжелое, вырезанное из ствола векового дуба изваяние. Оно равнодушно цвиркало серебряной бородой о мелкие камни, попадавшиеся на пути. Два раба-тивирца били опрокинутого лицом вниз громовника длинными палками. По нижней кромке берега бежали мальчишки, не желавшие упустить ни одной подробности неслыханного события. Вдали в угрюмом непонимании толпились горожане. Торговцы и ремесленники Перуна не оплакивали, — куда ближе им был сожженный накануне Велес и изрубленный мечами Хорс. Но Громовник символизировал привычный, устоявшийся мир; сам князь десять лет назад с торжественными обрядами устанавливал его на священном холме близ теремного двора. И вот теперь этот мир рушился, а по какой причине, объяснить себе люди не умели. Перуна волокли долго. Однако он, прочный и основательный, почти не испытал урона, — хоть отряхни от пыли и снова устанавливай. — Зачем тебе это? — спросил Владимир, стараясь не смотреть на рыжеволосого варяга. — Смотри, он не повредился совсем. Лучше бы, — князь зябко повел плечами, — его порубить. Владимир стоял на высоком берегу, откуда хорошо был виден сверженный Перун и далеко катящий волны Данп-Днепр. Варяг неморгающим, неподвижным как у змеи взглядом следил за волочащимся по земле Громовником. — Много чести, — ответил он. — Громовник не огнем уйти должен и не железом. Водой пусть уйдет, вода хорошо грязь смывает. — Перун для тебя будто настоящий, — хмыкнул Владимир. — Что толку дерево палками колотить? Все равно же ничего не чувствует. — Есть тот, кто чувствует, — Афи перевел взгляд на князя и весело промолвил: — Хельга этого хотела. Хельга радуется моему подарку! Здесь, не в Асгарде, мы с Хельгой начинаем Рагнарёк. В зеленых глазах вспыхнул огонь. — Довольно! Кони устали. Бросай его в реку. По знаку Владимира к идолу подбежали новые рабы и общими усилиями столкнули Перуна с высокого утеса в реку. Громовник тяжело ухнул и ушел вниз, но скоро всплыл и понесся по грохочущей на порогах воде. Изваяние било о камни, кружило в белой пене водоворотов, то прибивало к берегу, то отталкивало от него. — Ты довольна, Хельга? — прошептал варяг. Неожиданно налетевший порыв ветра разметал рыжие волосы, и они закрыли лицо. Когда же новый порыв ветра откинул их, Владимир изумился — лицо варяга вдруг перестало быть насмешливым, и на нем отобразилась нежность. — Смотри, князь, ради кого мы с тобой старались, — сказал Афи. В прогретом солнцем воздухе появилась чуть уловимая белая дымка. Она росла, становилась плотнее, превращаясь в холодный серебристый туман. Из тумана выступила статная женщина с косами цвета светлого золота. В синих ее очах горел тот же нездешний огонь, что и в зеленых глазах варяга. Она улыбалась — гордой, победной улыбкой, как если бы смотрела на только что поверженного врага. — Помнишь свою бабку, княгиню Ольгу? — спросил Афи, не отрывая взора от колдовского видения. — Это не … не она, — растерянно выговорил Владимир. — Она! Хельга. Дева битвы, непокорная валькирия. Не здешнему миру она принадлежала, но здешний мир почтит ее как богиню. Не в силах двинуться с места, Владимир смотрел, как Хельга-Ольга подошла к варягу, положила ладони поверх его ладоней, протянутых к ней, и медленно растаяла в ярком дневном свете. — Что, с трудом верится? — спросил Афи со своей обычной усмешкой. — А должен бы верить, ты ведь наш с Хельгой внук. Владимир и ответить на это ничего не мог. — Не бойся! — снисходительно сказал Афи. — Это не морок. Хочешь знать, кто я? Локи-Огонь. Святослав, твой отец, — сын Огня и валькирии. Мы встретились с Хельгой в обители асов и полюбили друг друга, и за то обоим немалые достались испытания. А повинен в этих испытаниях Громовник-Тор. Перун по-вашему. Пришлось Хельге жить в Мидгарде как смертной женщине. Но простой смертной она никогда не была. Легенды о ней еще долго в вашей земле рассказывать будут. Мечтала она старых богов поверженными увидеть, громовника — к конскому хвосту привязанным. Веру ромейскую приняла, чтобы не могли ее асы к себе вернуть, даже если захотят. А ты эту веру принял, чтобы ее мечту исполнить. — Зачем же ты к ромеям меня гнал? — не понял Владимир. — Прими я другую веру, разве нельзя было сделать то же самое? — Громовника унизить можно, — согласился Афи. — Смертной женщине поклониться — нельзя. Хельге достаточно было увидеть, как падали к ее ногам образины обидчиков, — тех, с кем сражаться нам предстоит. Я же хочу, чтобы упали к ее ногам люди и поклонились ей как богине. Это мое третье желание. Ромеи не франки, они трусливы, пригрозишь им или помощь пообещаешь воинами — их годи Хельгу тут же святой объявят. А святых люди креста больше чтут, чем своего бога. Вот для чего нужно мне, чтобы ты ромеем по вере был. — Так ради этого ты меня мучил? — охнул Владимир. Афи приподнял рыжую бровь. — Мучил? Ты дважды от слова своего пытался увильнуть. Убить меня думал. С огнем, внук, играть нельзя, огонь этого не любит. Варяг в упор взглянул на Владимира, засмеялся. Еще один порыв ветра вновь закрыл его лицо пылавшими на солнце волосами. *** Гулко ухали дробильные молоты, визжали резцы, соприкасаясь с камнем; строители, утирая пот, размазывали по лицам густую пыль. Все выше вставали белые стены церкви Успения Богоматери — Десятинной, как прозвали ее горожане. Заблистали над белыми стенами золотые шлемы куполов, замерцала изнутри стен в огнях восковых свечей ромейская мозаика. Встал в церкви сработанный искусными мастерами каменный резной саркофаг, укрывший в себе тело Ольгино. Добился великий князь от миклагардского патриарха, чтобы тот провозгласил Ольгу святой. И велел объявить, чтобы шли люди поклониться первой росской чудотворице. Понеслась молва о чудесах, совершающихся у гробницы. Потянулся народ в Десятинную церковь. Опустившись на колени, молились пришедшие. Твердили новые, ромейские, молитвы, сплетая их с привычным призыванием Матери-Мокоши. А, поднявшись с колен, видели, к удивлению и ужасу, как открывается в саркофаге узкое окошко, а в нем полыхает-переливается золотой огонь. Немалое время прошло, немало коленопреклоненных людей возле Ольгиного саркофага повидала белокаменная церковь. Образа Ольгины в домах появились. Девочек ее именем нарекать стали. Слухи об огне в саркофаге далеко по земле разошлись. …Однажды зашел в переполненную церковь путник в варяжской одежде и дорожном плаще — красивый лицом, зеленоглазый и с огненного цвета волосами. Подошел путник к саркофагу и смотрел сквозь открывшееся чудесное окошко на горевший внутри огонь. «Все, что хотел увидеть здесь, в Конунгарде, исполнилось, — тихо сказал он. — Я возвращаюсь в Асгард. Ждет меня там славный пир! Злы на меня асы за то, что здесь учинилось. И Громовник, и Один, и остальные. Пора исполниться пророчествам. Будет потеха! Прощай пока, Хельга — до встречи нашей на корабле!» Улыбнулся и ушел. Владимиру же все беспокойные сны снились: виделся ему рыжий варяг, дед его, Афи-Локи, окруженный языками пламени. Вскрикивал князь и просыпался среди ночи. Но Локи больше не появлялся. И жизнь потекла своим чередом.

---

Фандомная Битва в разгаре

А вот это вы должны посмотреть непременно. Столько всего интересного Очаровательные статуэтки,
приключения обаятельной куклы, различные аксессуары - марвеловский Коллекционер
умер бы от зависти.

09.08.2014 в 23:43

Пишет  fandom Loki 2014:

fandom Loki 2014: Челлендж, 2 левел (часть 1)

Название: Соколиное оперение Автор: fandom Loki 2014 Форма: статуэтка Пейринг/Персонажи: Локи Категория: джен Рейтинг: PG-13 Размер: 13 фото Материалы: запекаемая пластика, проволока, акрил. Высота статуэтки: 12, 7 см без подставки. Примечание: за основу взят момент из мифа о Трюме (Старшая Эдда "Песнь о Трюме") Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Соколиное оперение" Название: Маленькое путешествие Автор: fandom Loki 2014 Форма: авторская кукла, фотоистория Материалы: пластика, проволока, ткань, шерсть, акрил Пейринг/Персонажи: Локи, Лаувейя, мимокрокодил и шмель. Категория: джен Рейтинг: G Количество фотографий: 14 Саммари: Сказ о том, как Локи Лаувейю искал. Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Маленькое путешествие" В один прекрасный солнечный день, расчувствовавшись после кружечки доброго меда, Локи решил проведать маму Лаувейю. Но он не навещал ее несколько тысяч лет, и за это время моря высыхали, горы превращались в равнины, леса вырастали на месте пустынь. А потому Локи совершенно забыл, где она находится. Сначала он гонялся за шмелями и пытался выпытать, где же мама, ведь всем известно, что именно шмели переносят сплетни с цветка на цветок. Но пойманный шмель обиделся за помятые крылья и промолчал. Ответа не дали и птицы со зверьем - кто по незнанию, кто из вредности, а кто и из мстительных чувств (не стоит дергать за хвост того, у кого хочешь узнать дорогу). Даже лежание в пасти крокодила не прибавило рептилии разговорчивости. Но Локи не отчаивался! Пропустив еще кружечку, он пошел прямиком к деревьям обниматься наугад - а вдруг кто из них окажется Лаувейей? Не всегда, однако, деревья отвечали богу взаимностью. А старая ель даже сбросила проказника прямо в кусты. За наглые приставания. Но наконец - о чудо! - в огромном стволе он уловил знакомые очертания. Забрался, чтобы проверить, - да, это была она! Наконец приняла Лаувейя блудного сына в свои древесные объятия с любовью и нежностью. А потом у них состоялся серьезный разговор, но это уже совсем другая история. Название: Сети Лофта Автор: fandom Loki 2014 Форма: статуэтка Материалы: запекаемая пластика, акрил Пейринг/Персонажи: Локи Категория: джен Рейтинг: G Размер статуэтки: 7, 5 см в высоту Количество фотографий: 9 Примечание: "А когда он сидел в доме, взял он льняную бечеву и стал вязать петли, как теперь делают сети." (Младшая Эдда) Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Сети Лофта" Название: Маска Локи Автор: fandom Loki 2014 Форма: хэндмейд, фотоистория Категория: джен Рейтинг: PG-13 Исходники: здесь и здесь; брелок авторства fandom Loki 2014; рисунок авторства fandom Loki 2014 Размер: 4 фото + обложка + арт Примечание/Предупреждения: Локи снова потерял Маску. Будьте осторожны с пляжными находками! Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Маска Локи" Название: К Рагнарёку будь готов! Автор: fandom Loki 2014 Форма: комплект значков юного локианца Материалы: круглые значки как основа, белая гуашь, карандаш для прорисовки контура, акриловые краски, гелевая ручка, бесцветный лак для ногтей. Персонажи: Локи, присутствующий в своих прозвищах Категория: челлендж Рейтинг: G Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "К Рагнарёку будь готов!" Название: Локии Автор: fandom Loki 2014 Форма: крафт (набор обережных кукол) Пейринг/Персонажи: мифЛоки, мувиЛоки, ётунЛоки Категория: джен Рейтинг: G Материалы: мулине, шерсть, ирис Примечание: Локии - обережные фигурки Локи, выполняемые из разных материалов (дерево, металл, нитки, стекло), размерами 1-5 см, издревле использовались локианцами. Их изготавливали, готовясь совершить что-то, в чём понадобилась бы помощь Локи (авантюра, путешествие, шалость, кража и т.п.), и после успешного выполнения задуманного "отпускали" - сжигали в костре или оставляли на перекрёстке. Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Локии" Название: Путешествие на тессеракте Автор: fandom Loki 2014 Форма: нашивка на одежду/сумку Пейринг/Персонажи: Локи Категория: джен Рейтинг: G Исходники: здесь Размер: 3 фото Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Путешествие на тессеракте" Название: Три бога в лодке Автор: fandom Loki 2014 Форма: кулинарный челлендж + туториал Персонажи: Локи, Один, Тор Категория: джен Рейтинг: G Размер: 9 фото Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Три бога в лодке" 1. В кастрюльке нагреть сахар с несколькими каплями лимонного сока. Когда сахар станет коричневым, убрать с огня и всыпать толченые орешки. 2. Получившуюся массу выложить на бумагу для выпечки. 3. Накрыть еще одним листом бумаги, раскатать тонким слоем. 4. Не снимая бумаги, придать желаемую форму с помощью миски или салатницы и оставить на ней остывать. 5. Снять бумагу, на дно положить сваренные в сахарном сиропе груши. 6. Залить их шоколадным кремом (мы смешали растопленную плитку черного шоколада с заварным кремом) и украсить по своему вкусу. Мы, например, украсили фигурками асгардских богов. Пусть принесут удачу! Название: Пара обличий Автор: fandom Loki 2014 Форма: двусторонний брелок Категория: джен Рейтинг: G Исходники: здесь и здесь Размер: 3 фото Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Пара обличий" Название: Локабренна Автор: fandom Loki 2014 Форма: крафт (золотая подвеска с изумрудом) Материалы: золото, изумруд Персонажи Локи Категория: джен Рейтинг: G Исходники: источник вдохновения - бумажная снежинка; командные эскизы: эскиз 1, эскиз 2, эскиз 3 Примечание: Древние викинги называли Сириус "Локабренна" - "факел Локи", "огонь Локи". Сейчас звезда Локи тоже сияет - и на небосклоне, и у нас в руках Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Локабренна" Название: Музыка сердца Логе Автор: fandom Loki 2014 Форма: крафт (браслет из бисера) Пейринг/Персонажи: Логе Категория: джен Рейтинг: G Материалы: бисер, леска, белые нитки Размер: длина 16 см; ширина 5 см. Примечание: фрагмент нотной темы Логе из оперы Рихарда Вагнера "Золото Рейна". Исходник здесь Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Музыка сердца Логе" Название: Поймай звезду! Автор: fandom Loki 2014 Форма: пазл Пейринг/Персонажи: золотая подвеска с изумрудом - Локабренна Категория: джен Рейтинг: G Исходники: пазл сделан с использованием сайта www.epuzzle.info/ Примечание: Сириус (Sirius)- от греческого seirios - "палящий, жгучий" или sirios - "блестящий, сверкающий". Древние германцы называли Сириус "Lokis Brand" - "Огонь Локи". Сириус был выделен людьми первым среди звёзд, и история его многочисленных названий является наиболее древней. Наибольшую роль он играл в астрономии Древнего Египта, так как в период Древнего Царства (конец IV - начала III тысячелетия до н.э.) гелиакический (см. здесь) восход Сириуса совпадал с началом ежегодного разлива Нила. Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Поймай звезду!" Название: Рыжий трикстер Автор: fandom Loki 2014 Форма: кулинарный челлендж + туториал Персонажи: Локи Категория: джен Рейтинг: G Размер: 8 фото Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Рыжий трикстер" Сделать песочное тесто из 200 грамм маргарина, 150 грамм сахара, 1-го яйца и нескольких ложек лимонного ликера. Если не нравится ликер, можно и без него. Разрыхлитель можно добавить, а можно и обойтись: если не будете размешивать слишком тщательно, и не переборщите с мукой, тесто и так получится мягким и воздушным. Отдельно сделать заварной крем: 3-4 ложки кукурузного крахмала (можно и картофельного, а можно и обычной муки) размешать в чашке холодного молока, вылить это в кастрюльку, туда же добавить взбитые с сахаром 3 желтка, все развести оставшимся молоком (в общей сложности около 750 мл), добавить шкурку лимона (но вырезать очень осторожно, чтобы не захватить его кислую часть). Все это варить на среднем огне, постоянно помешивая, чтобы не было комочков. Когда покипит и загустеет, вытащить лимонную шкурку и отложить. Вот такое должно быть: Около 400 грамм творога перетереть через сито, тщательно перемешать с несколькими ложками лимонного ликера (или сахарного сиропа с лимонной цедрой), добавить туда сделанный ранее крем. Массу взбить миксером, выложить на песочное тесто и отправить в духовку. Выпекать около часа при температуре 180. Вот конечный результат: Украсить можно как угодно, даже сделав портрет. Приятного аппетита! Название: Счастливый Рагнарёк для отдельно взятой планеты Автор: fandom Loki 2014 Форма: нашивка на одежду/сумку Пейринг/Персонажи: Локи Категория: джен Рейтинг: G Исходники: здесь Размер: 3 фото Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Счастливый Рагнарёк для отдельно взятой планеты"

@темы: "Локи", "Фандомная битва"

---

На поле боя

Еще подборка мини от fandom Loki 2014. Есть над чем посмеяться, поплакать и просто неспешно почитать,
получая удовольствие

04.08.2014 в 23:17

Пишет  fandom Loki 2014:

fandom Loki 2014: Мини, 2 левел (часть 3)

Название: Только друзья Автор: fandom Loki 2014 Бета: fandom Loki 2014 Категория: джен Размер: мини, 1304 слова Персонажи: Локи, Один, Клинт «Тор» Бартон, Тор «Дарси» Одинсон Рейтинг: PG-13 Жанр: юмор, стеб Краткое содержание: Эти двое всех могут поставить на уши. Эти двое всех убедят в чем угодно. Эти двое — настоящие братья. По духу. Для голосования: #. fandom Loki 2014 — "Только друзья" Эпизод I Асгард. Царский дворец. Тронный зал. На троне, слегка завалившись на правый бок, сидит Один с копьем в руке. У подножия трона стоят Тор и Локи. Локи обмотан устрашающим количеством цепей. Локи (умильно смотрит на Одина, робкая улыбка трогает его губы) — Это я сказал: «Тор, давай разнесем долбаный Манхеттен! Давай вынем кусок изо рта мидгардских террористов, их жен и детишек!» Тор (отодвигает Локи за спину): — Э! Нет, нет, нет! Не слушай его, отец! Это я сказал: «Локи, давай разомнемся! Давай отхалкуем мидгардскую мафию!» Если мы накосячили, отвечаю я! Локи (выглядывая из-за спины Тора): — Ётуна вам синего! Я отвечаю! Тор (толкает брата локтем в солнечное сплетение): — Не лезь! Локи (шипит, продолжая посылать умильные взгляды Всеотцу): — Сам не лезь! Один (рявкает, стукнув копьем): — Заткнитесь! Братья вытягиваются и замирают как новобранцы на параде. Один (немного успокоившись): — Кто первый начал? Тор (выпаливает): — Я! Локи (язвительно): — Я развел бы руками, если бы не был скован! Это единственное, что можно сделать в ответ на столь наглую ложь. Ну как он мог начать, если появился в Мидгарде, когда я уже раздолбал лабораторию ЩИТа и поставил штутгартцев на коленки? Один: — А что тебе плохого сделали в лаборатории, что ты разнес ее в щепу? Локи (моргая влажными от слез глазами): — А я испугался! Я так долго путешествовал по большому и враждебному космосу, где так много злых существ, я искал мирное убежище, а мидгардцы… они закричали: «Брось оружие!» Какое оружие? Я не понял. У меня в руках была трость. Я ногу повредил, когда упал с Бивреста. Один (ворчливым тоном): — Ты с Бивреста упал в момент рождения. И голову повредил. Дальше! Локи: — Я же говорю, я испугался. Я стал защищаться. Один: — Восемьдесят трупов. Это ты так защищался? Локи (пожимает плечами). — Когда Тор одним ударом молотка сносит башку восьмидесяти ётунам, асы говорят, что он герой. Тор наступает Локи на ногу. Локи (вскрикивает): — Ой! (укоризненно смотрит на Одина). Царь, твой сын обижает безоружного и скованного пленника. Один: — Тор, уймись, а то я прикажу и тебя заковать! (обращаясь к Локи, назидательным тоном). Ётуны и мидгардцы — разная весовая категория. Локи: — Прости, в тот момент твоя разная весовая категория перла на меня с неизвестным мне оружием. Мне некогда было разбираться. Один: — А штутгартцы? Их ты тоже испугался? Тор (кашляет, чтобы привлечь к себе внимание): — Отец, он со штутгартцами не со зла. Он спецагентов отвлекал. Один: — От чего? Тор: — Вернее, от кого. От агента Бартона. Один: — Кто такой Бартон? Тор: — Агент ЩИТа. Доблестный воин! Начальники Бартона вообразили, что он перебежчик, и отдали приказ о его ликвидации. А они с Локи подружились. И даже побратались. И Локи пришлось устроить всю эту карусель с толпой на коленках, чтобы Бартон мог уйти. (Тор переводит дыхание) Вот. Один: — Кто тебе это рассказал? Тор: — Сам Бартон. Только благодаря Локи он снова смог вернуться в ЩИТ. Бартон взял с меня слово никому об этом не говорить. Но, думаю, он меня простит, если я нарушу слово ради брата… (шмыгает носом). А Бартон, он… У него слезы в глазах стояли, когда он рассказывал. Слезы благодарности. Локи тоже шмыгает носом, закусывает губу и отворачивается. Один (хмыкнув): — Как трогательно! Локи, может, мне поженить вас с этим Бартоном? Локи делает негодующее лицо Локи: — Мы друзья! Один: — Два друга с перепуга. Ладно, а что в это время (обращается к Тору) делал ты? Локи (не дает Тору заговорить): — А Тор все делал правильно! Он меня уговаривал домой вернуться. Сильно уговаривал! До сих пор все болит. Тор: — Я был осторожен! Ни одного перелома! Я его хотел… Локи (пораженный): — Ты меня хотел?! Тор: — …убедить, что он не прав. Воззвать к разуму. Уговорить, чтобы вернулся в лоно семьи! Один: — И что же? Не уговорил? Локи (смотрит на Одина с видом добронравного ребенка): — Как я мог бросить Бартона? Его же продолжали искать! И я знал, что он придет за мной, попытается меня освободить. Как я мог его покинуть? Один: — Прямо верная жена! Или муж. Черт вас разберет с этим Бартоном. Локи (раздувая ноздри): — Мы только друзья! Один: — Хватит пыхтеть! Сейчас ты только допрашиваемый! Значит, ты остался ради друга? Локи кивает с надутым видом. Тор (подхватывает): — Ну да, он остался! А я, когда понял, что не выгорает вернуть Локи домой, ну тогда и подумал: разносить Мидгард все равно придется, так надо разнести его с толком. И предложил Локи сосредоточиться на Манхеттене. Там банк международной мафии. Торговля наркотиками! Торговля людьми! Женщин используют для утех! Тор сладко улыбается. Локи наступает ему на ногу. Тор (делая серьезное лицо): — Да! В общем, я сказал: «Локи, давай отхалкуем мидгардскую мафию!» Один (сардонически улыбается): — Ага! И для этой благородной цели Локи позвал читаури? Локи (задохнувшись от возмущения): — Я?! Читаури позвала мафия! Один (чуть не роняя копье): — Полно врать-то! Локи — Я не вру! (воздев глаза к сводам тронного зала) Твои обожаемые мидгардцы! О! Это лютые волки, когда дело касается денег, собственности, жирных кусочков! Они готовы на что угодно! (смотрит на Одина глазами младенца) Я не звал читаури. Я от них отбивался. Вместе с Бартоном. Спина к спине. Один: — Хорошо хоть оба спинами поворотились. Локи (дрожащим голосом): — Мы только… Один (отмахиваясь): — Слышал! Только друзья. До гроба. Вероятнее всего, до гроба Бартона. А что делал Тор? Тор: — Я… Локи (перебивает): — А он все правильно делал! Он сражался! Как лев. Один: — Тоже спина к спине? Локи: — Да. С агентом Романофф. Один: — А это кто? Тор: — Это баба… (поправляется) подруга Бартона. Леди Наталья Романофф. Один: — Значит, у Бартона есть подруга? Уже легче. Тор (прыскает): — Они только друзья. Локи наступает ему на ногу. Тор делает серьезное лицо. Один: — И чем же дело кончилось? Тор (широко улыбается) — Победила дружба. Читаури всмятку. Мафия всмятку. Команда ЩИТа отпраздновала победу шаурмой. Один (в тон ему): — А потом Бартон заковал Локи, с которым сражался спина к спине, и передал Тору, который все это видел! Так? Тор: — Не получалось по-другому. Начальство ЩИТа такое злое было, перепуганное, и ничего нельзя было объяснить, ведь Локи выгораживал Бартона. Один (теряя терпение): — Да зачем же было выгораживать Бартона, если он ни в чем не виноват? Локи: — А с этим бы никто не стал разбираться. Все забыли, с чего началось. Все помнили только, что пришли читаури, что кто-то хотел куда-то кинуть ядерную бомбу, а тут еще Халк скакал по стенам и окончательно все запутал. Тогда решили меня заковать — для успокоения умов и торжества демократических принципов Мидгарда. А когда мы вернулись в Асгард, меня вообще заковали по самые уши. Наверное, тоже для успокоения умов (кланяется Одину). Здравствуй, милый дом! Тор наступает Локи на ногу. Локи кланяется ему. Один (задумчиво смотрит на сыновей): — Выпороть бы вас обоих… Да поздно уже, поперек лавки не положишь. Ладно (устало машет рукой), потешили, скоморохи. На этот раз прощаю. В следующий попадетесь — будете коротать вечность за книжечкой в тюремной камере. В темнице Бора библиотека большая, на несколько тысячелетий хватит. Ступайте! И постарайтесь пока не попадаться мне на глаза! Эпизод II Темная ниша в одном из коридоров дворца. В нише примостились Локи и Клинт Бартон. Оба утирают слезы смеха. Посмотрев друг на друга, снова принимаются хохотать. Бартон: — Я твой должник. Так прикольно мне еще никогда не было! Локи: — Жаль только скипетр судьбы. Отдать такую вещь за презренные мидгардские деньги! Бартон (рассудительно): — Напротив, это было хорошее решение! Дарси прекрасная девушка, она заслуживает, чтобы ей оплатили научную стажировку с полным пансионом. И это ты удачно придумал отправить ее в университет Улан-Батора. Тор попыхтит, пока отыщет своего… А-ха-ха-ха-ха! Бартон сгибается пополам от смеха. Локи (приставив палец к губам): — Тссс! Стража! Локи делает движение рукой. Бартон принимает облик Тора. Оба выходят из ниши и чинно направляются во внутренние покои. Эпизод III Нью-Йорк. Маленькая квартирка. Минимум мебели, максимум мягких игрушек, бижутерии, коробочек с косметикой и других мелких предметов. Возле зеркала, вжав голову в плечи и закрыв глаза, стоит Дарси. Дарси (громко): — Сволочь! Тут же зажимает уши руками. Дарси (шепотом): — Сволочь! И голос мне женский сделал! Открывает один глаз, искоса смотрит в зеркало. Из зеркала глядят такой же косой взгляд, очки, вязаная шапочка и пухлые губки. Дарси (вопит во все горло): — Локи, не-ее-ет! Крупным планом лицо Локи. На лице играет злорадная ухмылка. Музыка. Затемнение. Титры. Название: Косточки Автор: fandom Loki 2014 Бета: fandom Loki 2014 Размер: мини, 1523 слова Пейринг/Персонажи: Тор, Локи, Тьялви, крестьяне Категория: джен Жанр: виньетка Рейтинг: G + кинк (футфетиш) Краткое содержание: Локи выбирает для Асгарда самое лучшее. То, чем хотел бы обладать сам Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Косточки" По Асгарду пару столетий назад гуляла шутка: сколько асов способна вместить колесница Тора? Ответ на неё несказанно раздражал огневолосого Локи: одного. Полуаса Тора Одинсона и полуаса Лофта. Последний из кожи вон лез, пытаясь задушить язвительные речи или перешутить их, но анекдот держался. Возможно, потому что придуман был — в кои-то веки! — не им, его касался и удивительно был точен. В колесницу Тора, влекомую двумя козлами, действительно помещался либо один добрый ас, либо не менее могучий Тор. А если Тор занимал своё законное место, то с ним рядом во время передвижения могли находиться либо стройная прекрасная дева, либо столь же стройный Локи. Особо злые языки непременно добавляли, что разница невелика. Около века начал Лофт начал замечать, что шуточка звучит всё реже, удвоил усилия, и спустя ещё полсотни лет асы, наконец, замолчали. Но теперь, раздражённо думал Локи, её непременно вспомнят, достанут из подвалов памяти и будут мусолить ещё лет триста! Колесница Тора мерно катилась по снежным тучам, погромыхивая время от времени попадающими в неровности ободами колёс. Вверх взмывала холодная мелкая пыль, ощутимая даже сквозь прочную кожу волшебных сапог, покрывая ноги богов от лодыжек и выше неприятным, ощутимым инеистым слоем. Тору всё было нипочём, Локи же мысленно проклинал на языках трёх миров своё неудержимое желание увидеть Громовержца униженным. В том, что последнему прищемят его непомерно раздутое самолюбие, Локи не сомневался. Кое-что он знал об Утгарде. Это желание — не упустить момент, стать свидетелем — было настолько острым, что заставило Лофта самого предложить себя в спутники Тору. За что сейчас приходилось платить: питаться отвратительным сухпайком из вяленой рыбы, терпеть бесконечные часы молчания или, того хуже, разговоров с Тором, трястись в повозке, будучи лишённым самых элементарных удобств. И когда Соль уже направила свой путь в Асгард, Локи не выдержал. — Снижайся. Сейчас же, — как можно внушительней произнёс он. Тор удивлённо оглянулся. — Я не желаю ещё и ночь провести стоя! Никуда не убежит от тебя Утгард. А вот я… Громовержец, которому тяготы были только в радость, обиженно насупился, но внял. Козлы замедлили бег и нырнули в облака. Сегодня норны были на стороне Локи: несмотря на безлюдные места, в пределах окоёма оказался маленький скромный домик, лачужка кого-то из мидгардских смертных. Но даже подобие кровати и горячего обеда было сейчас куда желанней продолжения пути в ночной сырости. И Лофт решил не привередничать. Явление Тора местным жителям было подобающе грозным и внушительным. Бог сошёл на землю, окутанный сетью молний, крестьяне всей семьёй повалились ему в ноги, прося пощады и милости. Тор вальяжно кивал, белозубо улыбаясь. Позади него Локи спрыгнул с колесницы и принялся распоряжаться о ночлеге, горячей воде и еде. — Сжалься, Равновеликий, — проблеял белый от страха глава семейства. — Нет у нас сегодня ни крошки на ужин, хоть весь дом обыщи… Лофт бросил испытующий взгляд. Нет, не врёт. Совсем захолустье, не то изгои, не то просто бедняки. Пожал плечами. Что же, не проблема — Тор любит проворачивать этот свой фокус. — Не беда, добрые люди! — и впрямь оживился Громовержец. — Или мы не боги? Или мы не те, кто приходит в самый тяжёлый час, чтобы помочь? Распрягайте моих козлов, смело свежуйте их, готовьте мясо! Только помните: кости не троньте! Завершив речь, Тор прошествовал в дом — так же уверенно, как входил по вечерам в свой чертог. Хозяин стряхнул оцепенение и начал распоряжаться. Хозяйка с девицей, — видимо, дочерью — поспешили следом за гостем, сын остался и вместе с отцом принялся за дело. Локи, на несколько секунд задержавшись на пороге, бросил на них взгляд. Мальчишка двигался быстро — очень быстро и очень легко для смертного. Даже слишком. Ас отвернулся и вошёл под гостеприимный кров. В доме пахло прелой соломой, Тор сидел за некрупным столом и залихватски поглядывал на девку, хлопотавшую вокруг с матерью. «Началось. И плевать Громовержцу на то, что эти люди себя-то прокормить не могут — позарез нужно оставить ещё один рот». Локи скривился. Прошёлся по избёнке, изучил предоставленные им лавки. Вернулся было к Винг-Тору, но стоило послушать, как тот любезничал с молоденькой, отчаянно смущающейся крестьянкой, чтобы ноги сами вынесли обратно в сени. Ладно, пусть его. От родного отца ума не досталось — свой не вложишь… В сенях обнаружилась крупная лохань, в которой курилась горячим паром вода, и от этого настроение Лофта, испорченное было длительной поездкой вообще и Тором в частности, поползло вверх. Приготовления к омовению были ещё в самом разгаре, но предчувствие хоть какого-то удовольствия согревало не хуже крепкого мёда. Рядом с лоханью расторопничал юноша: таскал вёдра, скрывался за дверью, почти сразу появлялся вновь. Не суетился, нет — действовал сосредоточенно, целеустремлённо и с завидной быстротой. Локи выглянул во двор. Козлы уже были разделаны — на диво споро, голод с людьми чудеса творит, — а мальчишка вытягивал кипяток из крупной печи. Видимо, хозяева брались возвести баню, да так и не сподобились до сих пор. Вот, пригодилось. Нет, ну какой шустрый… — Прекрати мельтешить, — сказал Лофт юноше, усаживаясь на лавку. Усталые ноги возликовали. — В кипятке я всё равно мыться не стану. Пусть остынет. А ты пока займись. Он демонстративно вытянул ступни в высоких, облачной влажной пылью покрытых сапогах. Смертный, оробев, поставил ведро и боком приблизился. Помедлил, наконец опустилсся на колени, с опаской взялся за правый сапог обеими руками и неумело потянул. Значит, не зря на отшибе живут, думал ас, прислонившись затылком к бревенчатой стене. Не учит хозяин дома сына другим прислуживать, даже собственному отцу. Ничего, Тору наверняка это только понравится. Он таких всегда любил — независимых, но послушных. Шершавые тёплые ладони юноши, в которых угадывался ещё след изначального огня, принялись разматывать тканевые полосы. Прикосновения к коже были так приятны, что Локи чуть не застонал — вовремя спохватился: не дома. Не в Асгарде. Как давно эти два понятия стали для него равноценны? Мысль неприятно кольнула, и он скорей рефлекторно, чем со злым умыслом отпихнул босой ступнёй замершего у колен мальчишку. Тот так и сел на пол, недоумённо хлопая длинными белёсыми ресницами. Не возмутился и не испугался; почему — Локи понял только миг спустя и ухмыльнулся. Смертный, не иначе, готовил себя к поистине "божественным" запахам. Отсутствие оных поразило его больше ветвистых торовых молний. Удивительно, но подобные детали впечатляют куда сильней эффетных жестов. Хорошее настроение вернулось, и Локи жестом, не лишённым некоторого кокетства, вновь вытянул вперёд лодыжку, указав ею в сторону корыта: — Подтащи. И если вода остыла — продолжай. Мальчишка вскинул взгляд, полный благоговения, Локи легко поймал его и некоторое время удерживал. Чем дальше, тем этот смертный нравился ему больше. Прискорбно… для смертного, конечно же. Неторопливо облизнувшись, ровно чтобы наметить двусмысленность, но не дать её обдумать, Локи потянул носом в сторону горницы. Запах козлятины был — для разнообразия — действительно приятен. Когда опустил глаза — обнаружил, что поняли его верно. Вода была приставлена почти вплотную, и сейчас мальчишка как раз купал в ней пальцы, проверяя. Удостоверившись, что высокий гость не обварится, зачерпнул влагу, позволил ей стечь и обеими руками бережно обхватил аса за лодыжку. Локи снова закрыл глаза, блаженствуя. Одна из ладоней несмело скользнула ему под пятку, робко погладила, пальцы цепко легли под косточки, фиксируя стопу в воздухе. Горсть воды пролилась и скатилась обжигающими каплями по коже, смывая холод небесной пыли, освежая, разгоняя кровь в затекших от долгого пути в неудобной позе мускулах. Мыла здесь, конечно, не знали, а если и знали, то не добывали, но Лофт привык наслаждаться тем, что есть, а не тем, что могло бы быть. Юноша сам, без подсказки, принялся неумело разминать голень, ступню, перебирать пальцы, перемежая поглаживания водой, и прикосновения эти волнующе отзывались в Локи, заставляя попеременно напрягать и расслаблять мышцы. Движения смертного становились всё уверенней и настойчивей, Локи приходилось стискивать зубы, чтобы сдержаться, не выказать удовольствие хотя бы вздохом. И всё равно, когда его нога, размятая, сладко ноющая, погрузилась в ласковую жидкость, тут же обнявшую и окутавшую, — не стерпел, коротко выдохнул, чувствуя, как дрожит всем телом. И хорошо, что Тор сейчас так увлечён девкой и предстоящим ужином. Даже его языка хватило бы на рождение новой шутки, ещё постыдней той, что про колесницу. Не поднимая век, вытянул перед собой вторую ногу. Восхитительное действо повторилось — ещё острее, ещё ярче, ещё ощутимей. Быстро учится мальчишка… Быстро. Локи сидел, чувствуя, как пульсирует в груди огонь, особенно сильно отзываясь в нежившихся в слегка тёплой уже воде ногах, и гадал, что увидит, когда откроет глаза. Это был вопрос жизни и смерти — не его собственных, разумеется; его судьба, сплетённая ненавистными пряхами, ещё поджидала где-то в дымной дали Рагнарёка. Наконец решил, что сидеть так скучно, Тор уже к трапезе приступил — слышно, как чавкает, — и в любом случае пора что-то решать. Приподнял ресницы. Юноша сидел у его ног, глядя снизу вверх, и в светлых глазах плескалось обожание. И от этого было так ликующе хорошо, что Лофт расслабился окончательно. Не уронив ни капли, поднял из воды ступню на уровень лица смертного; тот осторожно принял её, коснулся губами, а потом и вовсе прижался щекой к коже бога и замер так. — Эй, Хведрунг! Мы тут без тебя скоро всё съедим! Локи принял решение. Не из-за доставленного удовольствия. Просто теперь окончательно уверился: первое впечатление не было ошибочным. В этом мальчике и впрямь горела та самая искра, отголосок божественного пламени, которое из смертного делает нечто большее. Осторожно, но неумолимо Локи отнял конечность, и прежде чем вышагнуть из воды окончательно, вдруг наклонился к начавшему подниматься мидгардцу, сложившись почти пополам, и шепнул ему на ухо, едва слышно: — А косточки-то — самое вкусное! И подмигнул. Когда Лофт вошёл в зал, где Тор жадно, похваляясь перед хозяином, а ещё больше — перед его дочкой, заглатывал козлиную ногу, он был абсолютно спокоен. Что бы ни говорили насчёт его происхождения, он уже привык выбирать для Асгарда самое лучшее. И выбрал. Название: Мерзкий Логе Автор: fandom Loki 2014 Бета: fandom Loki 2014 Размер: мини, 1422 слова Пейринг/Персонажи: Фрикка, Вотан/Логе Категория: гет, слэш Жанр: драма Рейтинг: PG-13 Краткое cодержание: Тщеславие, страсть и ревность Примечание/Предупреждения: по мотивам заявки Для голосования: #. fandom Loki 2014 - "Мерзкий Логе" Сватовство Вотана польстило самолюбию Фрикки, а то, с каким усердием верховный бог добивался её руки, предпочтя остаться без глаза, чем без жены, окончательно уверило в собственной неотразимости и счастливом будущем супружества. И первый месяц всё соответствовало ожиданиям: прочие боги были почтительны, Вотан предупредителен, как всякий влюблённый, и ложе часто сотрясалось от бурных ласк молодых, а за несдержанные стоны приходилось поутру краснеть перед не менее смущённой Фрейей. Фрикке даже казалось, сестра завидует сладости её ночей. Но к концу месяца Вотан загрустил, и его любовный пыл угас. Опечаленная Фрикка сидела на берегу, рассеянно следя за блестевшими на мелководье рыбёшками, и думала о супруге: чего не хватало Вотану? Неужели он успел пресытиться её юным, жарким телом? Фрикка приспустила платье с упругих грудей: вроде по-прежнему хороши, и кожа гладкая, приятно пахнет молоком и мёдом. Волосы — точно шелк. Приподняв подол, Фрикка вошла в прогревшуюся к полудню воду и, дождавшись, когда та успокоится, посмотрела на своё отражение. И в таком «тусклом» зеркале Фрикка была дивно хороша: светлые кудри блестели, а кожа, казалось, излучала сияние. «Чем недоволен Вотан?» — Фрикка повернулась так и эдак, по отражению её прелестного лица, уродливо искажая, заскользили рыбки, и она в раздражении пнула их ногой, взметнув фонтан брызг и ни одну не задев. Это ещё больше разозлило, и Фрикка, нахмурившись, вышла на берег, где лежали её сандалии и небесно-голубой плащ, подёрнутый ажурной тенью ракитника. Этой ночью Вотан не прикоснулся к Фрикке, прохрапев под боком до утра, и теперь её злило всё: и улыбка завтракавшей Фрейи, и уход Вотана на прогулку, даже вялое пение птиц и стрёкот насекомых. «Что не так?» — топнула Фрикка и плюхнулась на плащ. От обиды и разочарования наворачивались слёзы: мало того, что Вотан не приласкал этой ночью, так ещё и собирался уйти со своим полубожком Логе в какое-то глупое путешествие. «Куда вы пойдёте?» — изумилась известию Фрикка, а Вотан, беззаботно пожимая плечами, ответил: «Не знаю». Логе вставил: «Куда глаза глядят». Одно слово — мужчины! Ни капли ума, только развлечения. Где это видано — ходить куда глаза глядят? Зачем? Сердито фыркнув, Фрикка вернулась к воде полюбоваться отражением: неужели надоела за месяц? Неужели Вотан пресытился? И не привязался? Не будет скучать по развлечениям на супружеском ложе в своих бесцельных скитаниях? Или того хуже, — Фрикка испуганно зажала ладонями рот, — Вотан будет делить ложе с другими женщинами? Этот его хитроглазый приятель наверняка соблазнил возможностью быть со многими женщинами вместо одной, как ещё объяснить, что ненасытный в любви Вотан вдруг согласился на воздержание? И как этому воспрепятствовать? Как уговорить остаться рядом? Может, потребовать от Вотана обещание верности? Фрикка нервно закусила палец: клятва — нет её прочнее и ненадёжнее. Сам Вотан, может, не придумал бы, как слово нарушить, но Логе… Ох, этот мерзкий Логе, свалился он на их несчастные головы: опять уведёт Вотана, и будет тот скитаться неизвестно где, вместо упрочнения своей власти над мирами. «Я этого не допущу», — решительно выпрямилась Фрикка. Распустив великолепные золотистые волосы по плечам, она многообещающе улыбнулась своему отражению и, обувшись, отряхнув и накинув плащ, отправилась по узкой тропинке в тисках ракитника к возвышавшемуся на холме жилищу богов, угнетавшему своей неподобающей скромностью. «Это всё Логе, — сердилась Фрикка. — Из-за Логе Вотан попусту тратит время… Ходит непонятно где… Никак не справит дом». Фрикка надеялась сделать из Вотана настоящего бога: могущественного, такого, чьё величие будет очевидно каждому живущему, и который сможет повелевать всеми. Увы, Вотан не торопился править миром, и следовало скорее его к этому подтолкнуть. В спешке Фрикка споткнулась и упала, ушибив колени и расцарапав ладони. Брызнули слёзы, и почему-то казалось, что в этом тоже виноват Логе. Шмыгнув носом, Фрикка вытерла тыльной стороной ладони глаза и, поднявшись, оглядела себя: платье и руки были так грязны, что немыслимо показаться перед своими в таком ужасном виде. — Будь ты проклят, Логе, — пробормотала Фрикка, ведь он и впрямь был виноват: из-за него спешила и не смотрела под ноги. Она заторопилась к реке, собираясь отмыться, вычистить и высушить одежду. Сбоку раздался звонкий смех Логе. Фрикка остановилась. Снова засмеявшись, Логе воскликнул: — Щекотно! Кто мог щекотать вредного божка? Позабыв о грязи, Фрикка вся вытянулась и приподнялась на цыпочках, пытаясь разглядеть за нежной зеленью ракитника соседнюю тропу. — Щекотно же! — ближе послышался смех Логе. Забыв о приличиях, Фрикка опустилась на колени и, немного проползя вперёд, заглянула на соседнюю дорожку: Логе сидел на валуне и с улыбкой смотрел вверх, за его спиной сидел Вотан и, обхватив за талию, целовал в шею. Внутри всё замерло и оборвалось. Фрикка закрыла глаза, надеясь, что ужасное видение исчезнет, но когда осмелилась посмотреть, алая рубашка была спущена с острого плеча Логе, и Вотан, довольно жмурясь, целовал его, что-то поминутно бормоча. — Щекотно же! — Логе выскользнул из объятий и попятился вниз. — И у тебя для этого есть жена, разве нет? — Есть, — наступал Вотан, краснея от вожделения и, кажется, от злости. — Но от тебя я не отказался. Расхохотавшись, Логе продолжал пятиться, уже почти поравнявшись с Фриккой. — А если отказался я? — звонко спросил Логе. Вотан прыгнул к нему, и Логе побежал к реке, Вотан — следом. Глядя на опустевшую дорожку, Фрикка не могла пошевелиться, не хотела верить, что правильно поняла увиденное и услышанное. Нет, это просто невозможно. Показалось, померещилось от полуденного зноя. Приснилось. Попятившись, Фрикка выбралась на свою тропу, поднялась на дрожащих ногах и несколько минут стояла. — Что это я? — она рассеянно провела по волосам, выпутала несколько застрявших листьев и веточек. — Так, я хотела… Потерев лоб, Фрикка медленно пошла к реке, чувствуя — туда нельзя, замедляя шаг, но продолжая идти. Охи и стоны резанули слух. Зажмурившись, Фрикка сделала ещё несколько шагов и открыла глаза. Так же, как её, Вотан целовал выгнувшегося под ним Логе, сжимал огненно-рыжие космы вместо её золотистых. Весь этот невыразимый ужас заволокло слезами, спрятало за их мутной пеленой. Фрикка попятилась, острые ветки кольнули её меж лопаток, и она, шумно вдохнув, бросилась наверх. Снова упала, но не ощутила боли, бежала, наткнулась на кого-то. — Фрикка, что с тобой? — Фрейя тоже была за пеленой слёз, хватала за руки. Вырвавшись, Фрикка побежала прочь, утирая слёзы, натыкаясь на стены и кусты. — Фрикка?! — Не ходи за мной, не ходи! — истошно воскликнула Фрикка и, выбежав на дорогу, подхватила подол, помчалась изо всех сил. Бежала бесконечно долго, задыхаясь, падая и поднимаясь, проклиная Логе: — Мерзкий, мерзкий, отвратительный, гадкий! Фрикка не знала слов, достойных этого мерзавца и обманщика, но верила, что когда-нибудь Логе поплатится за отнятую любовь Вотана. «Так вот почему Вотан долго не женился, — догадалась Фрикка и пробовала выбросить это из головы. — Вот почему Вотан не боится одиночества в путешествиях». Обессилев, Фрикка, наконец, остановилась. С трудом отдышавшись, огляделась по сторонам: дубовый лес. — Фрикка! Фрикка, ты где?! — кричала Фрейя. Её Фрикка совсем не хотела видеть и поковыляла дальше, выискивая, где бы спрятаться. У корней одного из дубов темнело отверстие, Фрикка подбежала туда и заглянула: довольно просторное дупло, хоть вход и узкий. Но здесь никто не помешает выплакаться и успокоиться! Фрикка пролезла внутрь. — Фрикка, Фрикка! — кричала поблизости Фрейя, а Фрикка вспоминала, как гордилась своим замужеством, похвалялась пылкой страстью Вотана, как… верила в собственное непреодолимое очарование, и слёзы текли по щекам. — Фрикка, ты где?! — Фрейя прошла мимо. Гулкий стук дятла заглушил шелест её шагов. Фрикка осела в своём убежище и, зажав рот ладонями, разрыдалась. Она плакала точно дитя, шумно, навзрыд, боясь выдать себя стенаниями и надеясь быть обнаруженной и утешенной. Но никто не пришёл. Наплакавшись, Фрикка не знала, что теперь делать, как удержать Вотана, признаваться ли в увиденном, а тьма надвигавшейся ночи постепенно обволокла всё. Лес переполняли звуки, и Фрикка никак не могла уснуть. Вдруг послышались шаги. — Так что ты задумал, Фазольт? — Что? — раскатисто засмеялся мужчина, и сухо затрещали ветки. — Присядем-ка, глотнём вина, и я всё тебе расскажу, братец. Фрикка боялась шелохнуться. Что-то заскрипело. Зашуршало. Хлопнуло. — Вот что я задумал, Фафнер: надо построить дворец. — Дворец? — Да, да такой, чтобы не было ему равного, чтобы стоял он на высоком утёсе и блестел золотом, возвещая о нашем величии всякому, кто его видит. — Но зачем? — Как «зачем»? Фафнер, неужели ты не понимаешь, что такой дворец будет притягивать славных мужей, они захотят служить нам, его владельцам, и мы с тобой возвысимся. — Фазольт, сдаётся мне, дворца мало: мы же не боги. Фазольт хмыкнул: — Послушай, братец… И он пустился расписывать, как с этого величественного дворца начнётся их славное царствование. Фафнер возражал, Фазольт убеждал… Немного успокоившись, Фрикка стала прислушиваться, невольно сожалея, что не Фазольт достался ей в мужья: уж больно совпадали их устремления. К тому же, задумка неизвестного мужчины казалась верной: удивительный дворец любого возвысит, а уж бога… Только бы Вотан захотел величия вместо ласк мерзкого Логе! К утру братья, изрядно напившись, уснули. Воздух звенел от храпа, Фрикка осторожно выглянула из дупла: фу, великаны. Она прокралась мимо них и побрела к своему непростительно скромному жилищу, покусывая палец и придумывая, как объяснить своё исчезновение — и как убедить Вотана, что ему нужны не путешествия с Логе, а золотой дворец на вершине горы, чтобы каждый уверился в непревзойдённом величии богов.

@темы: "Локи", "Фандомная битва"

---

Сундук Гейрреда

ЗДЕСЬ БУДУ РАЗМЕЩАТЬ ИНФОРМАЦИЮ, ИМЕЮЩУЮ ОТНОШЕНИЕ К МИФОЛОГИИ, ТРАДИЦИЯМ, ИСТОРИИ

И ВСЕМУ ЛЮБОПЫТНОМУ, ЧТО СВЯЗАНО СО СКАНДИНАВИЕЙ (И НЕ ТОЛЬКО)

РАЙТЕРЫ, АРТЕРЫ, КРАФТЕРЫ И ПРОСТО ЛЮБОПЫТНЫЕ - ЧИТАЙТЕ И ПОЛЬЗУЙТЕСЬ!



1. Сайт исследователя мифологии и любительницы фэнтези А.Л.Барковой

Литература, живопись, научные труды, путевые заметки - много вкусного!

mith.ru/





2. АДОЛЬФ ТИДЕМАНД (1814 — 1876) — крупнейший норвежский художник, живописец, представитель национального романтизма, лауреат многочисленных премий и наград академий художеств европейских стран. В своих работах часто обращался
к сценам из быта норвежских крестьян и охотников.









3. Международный фестиваль славян и викингов в польском городе Волин

Около полутора тысяч человек из разных стран собираются летом в польском городе Волине на ежегодный исторический фестиваль «Славяне и викинги».
Расположенный вблизи границы Польши с Германией, Волин возник в VIII веке на одноименном острове. Сейчас это относительно небольшой населенный пункт, однако в X-XII веках он представлял собой крупный ремесленный и торговый центр, где сходились пути купцов из Византии, Средней Азии, Фризии, Руси и ближайших славянских поселений, разбросанных на берегу Балтийского моря. Наведывались туда и викинги – для торговли и для набегов.
Идея устроить фестиваль в древнем Волине возникла у местных любителей истории не случайно. В старину мирные и враждебные встречи славян с северными мореходами происходили там постоянно, поэтому перед желающими исследовать истоки славянской и скандинавской культуры открывается много возможностей.


Ссылки
www.jomsborg-vineta.com - «Центр славян и викингов» (Centrum Slowian i Wikingow)
www.wolin.pl - сайт Волина


В программе фестиваля:
• инсценировка сражений на суше и на воде,
• поединки между воинами,
• выступления танцоров и музыкантов.
• На ярмарке можно увидеть, как работают кузнецы, гончары и резчики по дереву.
• Многие постители фестиваля с удовольствием упражняются с стрельбе из лука по капусте, учаться плести корзины и лепить горшки, становятся зрителями средневекового кукольного театра, «отрываются по полной» на средневековой дискотеке или «скорбят» в процессии обряда «похороны вождя».
Организует фестиваль волинский «Центр славян и викингов», а все мероприятия проходят под партонатом бургомистра Волина.
Приглашаются коллективы, представляющие собой аутентичный фольклор (танец, песня, музыка), исторические клубы и общества.

@темы: "легенда и символ", "слова, слова, слова"

---

Ответчик со стажем

21.07.2014 в 02:08

Пишет  Старскрим:

Фандомная Битва 2014 началась!
Нагльфар спущен на воду!
Команда Локи выложила первый, необязательный, но очень увлекательный и истинно командный квест - визитку!
Никаких длинных пафосных речей, нудных текстов, повествующих о каноне, вы у нас не встретите! Всё равно о Локи можно писать и говорить часами... днями... годами... столетиями! Так как уложиться в лимит одного дайри-поста на 10000 слов?))

Вместо "блаблабла" у нас можно посмотреть зажигательное видео, полистать "книжку с картинками", поставить себя на место Локи и попробовать выиграть приз от нашей команды, а также просто зарядиться хорошим настроением и полюбоваться тем, какой же Локи разный!))

И нам будет очень приятно услышать от каждого заглянувшего хотя бы пару слов))

* * *

А ещё команда перед выкладкой дала интервью. Его можно почитать здесь:

[J]Старскрим[/J] <a href="http://starscreamy.diary.ru/p198870723.htm">радуется</a> выкладке команды Локи

@темы: "Локи", "Фандомная Битва"

---

Ты мне не брат? Да ладно! (Часть 7)

Он рожден царем, но за право взойти на трон ему пришлось сражаться. У него есть родители, но он рос в приемной семье. Его старший брат обладает большей физической силой, чем он, и вооружен тяжелым металлическим предметом на деревянной рукоятке. По его желанию разразилась величайшая из битв. По его совету был убит один из величайших воинов. И да, у него синяя кожа.
Это не «Марвел». Это чистой амриты индуизм. Джая Шри Бхагаван Трикстер!

Исследователи скандинавской мифологии отмечают, что Локи – чуть ли не единственный эддический образ, обнаруживающий способность к развитию, изменению, трансформации. То же самое относится к одной из центральных фигур индуизма – Кришне. На фоне статичных в абсолютном большинстве богов Кришна выделяется незаурядной глубиной, объемом и пластичностью характера. Можно заметить, что столь же глубок и пластичен Шива, но Шива всегда – именно БОГ, Кришна же действует в мире смертных под личиной смертного.
Строго говоря, индуизм знает три образа Кришны, не сходных между собой (как не сходны между собой Локи-трикстер, хтонический Локи-демон и оставшийся в расплывчатых намеках Локи-герой). Первый из этих образов – мудрец и отшельник из «Упанишад», философской и, пожалуй, наиболее интересной части обширного комплекса ведической литературы. Оговорюсь, что речь идет именно о ВЕДИЧЕСКОЙ литературе, к которой относятся собственно Веды – гимны богам; Брахманы – тексты, объясняющие происхождение ведических ритуалов; Упанишады – философские трактаты, поднимающие кардинальные проблемы бытия. Последователи Движения Сознания Кришны (а часто за пределами Индии индуизм воспринимается сквозь призму этого учения) причисляют к ведической литературе Пураны – гигантские по объему тексты, излагающие мифы о богах и героях. Однако Пураны – тексты позднего происхождения, своего рода «религиозный ликбез» для тех, кто не имел права слушать (и даже слышать) Веды, и к ведической литературе причислены быть не могут.
Но вернемся к нашему Трикстеру. Самое раннее упоминание о нем встречаем в «Чхандогья Упанишаде», где Кришна выступает в роли ученика одного из древних мудрецов. Интересно, что подобно Локи с его устойчивым кеннингом «сын Лаувейи», Кришна здесь обозначен также по матери – «сын Деваки».
Совсем другого Кришну мы встречаем в «Махабхарате». На арене эпической истории Кришна выступает прежде всего как царь, воин и политик. И какой политик! Его тонкая интрига приводит к войне между двумя ветвями могущественного царского рода Бхараты – Пандавами и Кауравами. При этом Кришна не только стремится избавить Землю от демонов, но и от лишних жителей. В мифах недвусмысленно говорится, что Земля, обернувшись коровой, пришла к Кришне и сказала: "Помоги"! Меня перенаселили!" И Кришна взялся за дело.
Выступая как союзник Пандавов, Кришна помогает пятерым братьям одолеть врагов не только силой оружия. Так, Пандавы не могли одержать победу, пока их противникам Кауравам помогал герой Дрона – наставник и Пандавов, и Кауравов в искусстве владения оружием. Кришна посоветовал сообщить Дроне о мнимой гибели его горячо любимого сына. Услышав известие, Дрона выронил оружие и позволил себя убить. Таким образом, Кришна в «Махабхарате» выступает в роли «убийцы советом».
Несмотря на царский титул, Кришна на поле битвы становится возничим одного из братьев Пандавов – героя Арджуны. Возничий Кришна - один из самых устойчивых символов в индуизме: Бог управляет чувствами своего преданного, как умелый возничий - лошадьми. С Арджуной Кришну связывает дружба настолько тесная, что только ему Кришна поверяет все тайны бытия и ступени духовного пути и открывает свой истинный – божественный – облик, свою вселенскую форму (вират-рупа или зримое проявление Всебога). Этот диалог между вопрошающим Арджуной и отвечающим Кришной изложен в самой знаменитой и почитаемой всеми индуистами части «Махабхараты» – «Бхагавад-Гите». На доктрине, которая излагается в этой замечательной по своим художественным достоинствам религиозно-философской поэме, построены все позднейшие ответвления вишнуизма и многие неортодоксальные учения, возникавшие как в Индии, так и за ее пределами.

Наконец, третий, самый поздний из образов Кришны – озорной, влюбчивый пастушок, воспитанный в деревне Вриндаван на берегу реки Ямуны, пасущий коров, затевающий любовные игры с красавицами и легко побеждающий сказочных демонов, которые выглядят тем менее страшными, чем больше рассказчики историй о Кришне стараются напугать своих слушателей. Этот образ появляется в уже упомянутых Пуранах и наиболее полно развит в «Бхагавата Пуране», целиком посвященной прославлению Кришны. Здесь уже, как говорится, сказка на сказке сидит и сказкой погоняет. В «Бхагавата Пуране» рассказывается о том, как шурин доброго царя Васудевы, злодей Камса сверг законного правителя, заточил его вместе с женой, сестрой Камсы Деваки, в темницу, а сам захватил престол. Камсе было предсказано, что он падет от руки сына Васудевы и Деваки. Подобно классическим голливудским злодеям, Камса оказался персонажем без умственных способностей и, вместо того, чтобы развести Васудеву и Деваки по разным темницам (если уж не хотел их убивать), оставил в одном помещении со всеми удобствами. Как результат, у супругов каждый год исправно рождалось по ребенку. Камса так же исправно убивал всех новорожденных. Пока не родились седьмой и восьмой сыновья – Баларама и Кришна, чудесным образом спасенные и отнесенные в деревню Вриндаван. Там оба выросли, вернулись в Матхуру, отомстили Камсе и освободили родителей. Кришна совершил еще множество подвигов, стал царем волшебного царства Дварака посреди моря, возникшего за одну ночь, женился на 16 тысячах с лишком принцессах, а после великой битвы между Пандавами и Кауравами вернулся в божественный мир, имитировав собственную гибель от стрелы охотника, принявшего его за оленя.

В разных ответвлениях индуизма Кришну почитают либо как восьмое воплощение – аватару – Вишну либо как самостоятельное божество, превосходящее всех богов и заключающее в себе весь мир. Наиболее преданные почитатели Кришны разработали систему взаимоотношений с богом и, в зависимости от того, на каких именно отношениях делается упор, внимание верующих акцентируют либо на детских играх Кришны (ватсалья-раса, или отношение к Кришне как к своему ребенку), либо на его любви к девушкам Вриндавана и особенно Радхе, которая рассматривается как внутренняя энергия Кришны (мадхурья-раса или отношение к Кришне как к супругу), либо на его дружбе с ровесниками-пастушками, а впоследствии – с Арджуной (отношение к Кришне как к другу). Многочисленные поздние истории, иллюстрирующие эти отношения Кришны и его преданных, окончательно размывают первоначальный сложный, многоплановый образ, превращая его либо в бездумно резвящегося шалунишку либо в «добренького боженьку» и сводя вселенскую силу к локальным проявлениям на уровне анекдота. Парадоксально, но именно почитатели Кришны практически игнорируют его как бога перемен, движения вперед, взаимодействия разнонаправленных сил, то есть, его космическую, вселенскую суть. И уж тем более забыта причастность Кришны к первобытному хаосу, которая выявляется как из его имени («кршн» – «черный», корень, который присутствует в именах асуров), так и из статуса (строго говоря, никто не знает, к какому сословию его отнести – то ли к кшатриям-воинам, то ли к пастухам-вайшьям) и поступков (он нарушает моральные нормы, встречаясь с замужними красавицами Вриндавана, похищает из-под носа женихов царевну Рукмини, не боится давать повод слухам и пересудам, не прочь проехаться на собственный счет).
Не удивительно, что прежние объем и пластичность Кришне приходится возвращать европейцам. В уникальной постановке «Махабхараты», осуществленной знаменитым английским театральным режиссером Питером Бруком, можно увидеть ТОГО САМОГО Кришну. И уж если не он брат Локи по духу, то у Локи вообще братьев нет.

@темы: "Локи", "легенда и символ", "ты мне не брат?"

---

Когда долго болеешь...

Когда долго болеешь, сознание начинает развлекаться по-своему.
Сначала пытаешься выглядеть бодрячком. Прикрываешься стебом над собой и миром.
Отписываешься от соцсетей, - чтобы не скулить в них о том, как тебе, золотому-любимому, плохо.
Уверяешь родных и знакомых, что все в порядке, все под контролем, и тебе просто надо немного отдохнуть
(наглая ложь, отдохнуть все равно не получится).
Потом, когда твое состояние близко к знакомым всем финальным кадрам из "Мстителей",
становишься философом. Этакий умудренный испытаниями "сократ", объективно оценивающий себя и других.
В голову лезут пошлые сентенции о счастье довольствоваться малым, жить одним днем, ценить то, что есть...
И тут, опа! - третья часть марлезонского балета. Ты понимаешь, что не хочешь малого, не ценишь никаким боком то,
что есть (хотя безумно боишься его потерять), что все твои пороки и амбиции остались при тебе, и никакие
вульгарные рекомендации, идут ли они от науки или религии, тебя не переделают. Разве только отказаться от себя.
Но отказаться от себя не получится - ты и это понимаешь.
И ты обращаешься к Нему и говоришь: Я так больше НЕ МОГУ! Или уже убей или измени мое отношение к тому, что со мной происходит.
И, знаете, это срабатывает. По крайней мере, я начинаю реально приходить в себя. С чем себя и поздравляю


Нагло сперто с дневника OSKAR RIMANETZ.
Не удержалась, так как точно подходит под мое сегодняшнее настроение

@темы: "welcome to my life"

---

Лаувейя

В этих местах могла бы жить Лаувейя. А, может быть, она когда-то проходила здесь?
Почти первобытный уголок природы с необычным мостом и речкой открыла для себя, когда работала
над маршрутом Локи-экскурсии.

@темы: "я живу в красивом городе"

---

Мидсаммер

Подарок от Локи на Мидсаммер

Художник Джованни Кассели. Иллюстрация к книге Брайана Бранстока "Боги и герои мифологии викингов"
( 1978 год). Локи сильно смахивает на героев Боттичелли. И даже на самого Боттичелли. И это уже повод сохранить
картинку на память.

@темы: "Локи"

---

Всепобеждающее Солнце

Любитель сумерек и снега все же не прочь погреться в этот самый долгий день
Поздравляю всех с серединой лета и да пребудет с вами Солнце!

Семь кобылиц
по крутым небесам
влекут Твою
колесницу,
Пламенновласый,
Ты тьму сжигаешь
радостно и легко,
И все, что дышит,
видит и слышит,
к свету -
к Тебе стремится,
О славный Сурья,
О наш Солнцебог,
Видящий далеко!

(Ригведа, гимн Сурье)

@темы: "индуистом был, индуистом останусь"

---

Only Джармуш

"Поживем еще", - говорил герой Мисимы, спаливший Золотой храм и собственную душу. Мне казалось, никто не осмелится вернуться к этой мысли. Мне казалось, культура отдана на откуп розовым няшкам.
Я забыла про Джармуша.

"Только любовники останутся в живых" для меня тоже стал открытием. Я готова поставить его в один ряд
с "Апокалипсисом наших дней", хотя масштабы несоизмеримы. Масштабы, но не содержание.
Великолепный фильм. Ироничный. Циничный. Жесткий. Безжалостное лабораторное исследование человеческой природы. Это про вампиров? Бросьте! Это про нас. Мужчина, так глобально лишенный чувства юмора, что вправду становится смешно. Женщина, способная мужское "нет" превратить в "да", не очень, в общем, беспокоясь, а нужно ли это любимому (при этом, конечно же, любит, сомнений нет). Неизбежные родственные связи, порождающие неизбежное желание послать нах... но послать - некультурно, а потому неизбежны проблемы. И тонкий глянец цивилизации, слетающий под напором основного инстинкта - инстинкта выживания. Да, выживут только любовники. За счет других любовников.
И запах свежей крови, на протяжении фильма будоражащий зрителя не меньше, чем героев. И музыка, будоражащая не меньше, чем кровь. Лучшее музыкальное сопровождение к фильму, слышанное мною за последние двадцать лет. Настоящая музыка, а не саундтрек, пусть даже самый крутой.
Джармуш, поцелуй себя в пупок, если сможешь. Ты гений. I love you.

@темы: "мое кино"

---

Тропой безумного локианца

ЙЕСС! Я сделала это!

Еще в прошлом году возникла идея экскурсии "Тропою Локи".

О том, что это такое

«Он муж женовидный!» – «Он муЖЫГГГ» «Он ётун!» – «Он ас!» «Он мелкий скандинавский божок!» – «Он великий Бог!» «Он злокозненный и вредный!» – «Он няша!»
И это все о нем, неугомонном и неотразимом Локи. Во славу его ломаются гунгниры, и черепа трещат под ударами разнокалиберных мьелльниров на всевозможных сообществах, форумах, блогах и просто в личной переписке. Страсти пылают так, что уже хочется сказать: «А ну, выйдем!» А не выйти ли нам, в самом деле, из Сети (изобретенной, подозреваем, тем же Локи, автором всех сетей в мире) на свежий воздух, под ясное солнышко? И пройтись по родному Асгарду (Ётунхейму, Ванахейму, далее – везде) «Тропой Локи»?
«Тропа Локи» – универсальный экскурсионный маршрут, который можно проложить практически в любом городе. Не надо копить деньги на поездку в Норвегию, Исландию или Фарерские острова. Локи, он везде. Главное – разглядеть его следы и провести от одного к другому пунктирные линии. Для более или менее подготовленного почитателя Локи это, убеждены, не проблема. 
Что же представляет предлагаемая нами тропа?
Маршрут включает в себя следующие основные пункты:
1. Самое старое место города (в идеале оно должно быть связано с древними, языческими культами, но сойдет и пустырь, о котором рассказывают, что именно отсюда «пошел есть» славный тутошний гард).
2. Чем-либо примечательное дерево (самое старое/большое/высокое/необычного цвета) или деревья.
3. Краеведческий музей.
4. Мост
5. Кафе (паб)
Что понадобится:
1. Гид, фанатеющий от Локи (желательно, все же мифологического).
2. Помощник гида с явно выраженными чертами трикстера.
3. Руна Дагаз (если экскурсанты относятся к Локи с пиететом и шутить не намерены) либо лофия (если экскурсанты не прочь поозоровать).
4. Маленький металлический стаканчик.
Расходы:
Проезд на общественном транспорте к удаленным точкам маршрута,
посещение музея,
посещение кафе,
призы для конкурсов во время экскурсии (в качестве призов можно вручать то, что так или иначе связано с мифами о Локи: яблоко, орехи, кольцо – не обязательно золотое, можно бисерное и т.д., либо просто приятную мелочь, конфеты, например);
гонорар помощнику гида (для удешевления себестоимости маршрута можно выплатить китайскими киндер-сюрпризами с изображением Мстителей на обертке, баннером фильма «Тор: царство тьмы», ссылками на закрома сайта deviantart).
Краткое описание маршрута:
«… о чем на пиру
за пивом хмельным
беседуют боги?»
(«Старшая Эдда», «Перебранка Локи»)
1. Экскурсия начинается в самом старом месте города. Процитировав Эдду, гид дает краткую характеристику места, касается истории (или предыстории) города языческих времен. Рассказывает об общих чертах язычества у разных народов, о местных богах, по возможности, проводя параллели со скандинавским пантеоном. Практически в любом древнем пантеоне есть свой трикстер, о котором остались хотя бы смутные воспоминания.
От него переходим непосредственно к Локи, предлагая участникам экскурсии совершить ритуал в его честь. Ритуал, в зависимости от обстоятельств, может варьироваться от вполне серьезного подвешивания руны к ветке старого дерева до выкрадывания лофии (деревянной фигурки Локи, использовавшейся в средневековой Скандинавии для привлечения удачи в сомнительных делишках, особенно, воровстве). Выглядит это так. Гид показывает экскурсантам лофию и объясняет ее значение. Помощник гида «выкрадывает» у товарища лофию и незаметно вручает ее одному из экскурсантов. Экскурсанты стараются передать друг другу лофию у себя за спиной незаметно от гида, а его помощник фотографирует этот процесс; гид, обнаружив, наконец, лофию, выкупает ее за приз.
В ходе маршрута гид пользуется лофией как путеводителем, советуется с ней, спрашивает дорогу, а помощник всячески сбивает его с толку, пытаясь направить в другую сторону. При этом гид громко взывает к участникам экскурсии, прося указать верное направление. Задача – рассмешить экскурсантов и дать им возможность немного расслабиться после информативной вводной части.
2. «Какие есть кеннинги Локи? Его зовут… сыном Лаувейи или Наль»
Снорри Стурлусон. «Язык поэзии»
Следующий пункт маршрута – дерево (деревья), чем-либо выделяющиеся из общей массы зеленых насаждений. Здесь гид рассказывает о связи Локи с деревьями, в частности, о том, что одним из самых устойчивых наименований Локи является «сын Лаувейи», которая, вероятно, была связана с лесом и растительностью, и о научных гипотезах, существующих на этот счет. Помощник гида, в свою очередь, приводит гипотезы, вычитанные в фиках. Экскурсантам предлагается сравнить гипотезы и определить, какие из них наиболее занимательные\сумасшедшие\лаувеистые. Автор самого остроумного ответа получает приз.
Также гид рассказывает миф о том, как три неразлучных бога, Один, Хёнир и Лодур (Локи) вдохнули жизнь в найденные деревянные прообразы людей, о том, что Локи обладал башмаками, в которых можно передвигаться по воде и воздуху (предположительно, деревянными); о его связи, через двойное похищение Идунн, с молодильными яблоками и, конечно же, о знаменитой омеле, сгубившей Бальдра. Можно вспомнить и Ангрбоду, которая была хозяйкой хоть и Железного, но все же леса.
Тут же устраиваем конкурс: кто назовет больше пород деревьев, растущих в данной местности (городе, районе, регионе).
3. «…над степью курился диковинный дымок. Он вился клубами и в то же время был прозрачнее самого воздуха; казалось, солнечные лучи клубились и плясали над степью.
– Это Локеман гонит свое овечье стадо! – сказали Юргену, и ему было довольно – он сразу перенесся в сказочную страну…»
Г.-Х. Андерсен. «На дюнах»
Далее дорога приводит в краеведческий музей. Это – основная часть экскурсии. Здесь можно найти предметы, связанные практически со всеми основными мифами о Локи. Сундук проиллюстрирует миф о том, как Локи сидел взаперти в сундуке великана Гейрреда; мужская рукавица – отсыл к сказанию об Утгарда-Локи; бусы или ожерелье – вспоминаем о похищении ожерелья Фрейи Брисингамен и о том, как Локи боролся за это ожерелье со Стражем Бивреста Хеймдаллем; кольцо из коллекции старинных украшений – история карлика Андвари и золота Нифлунгов; рыбачья сеть – легенда о том, как асы ловили Локи после знаменитой перебранки и тому подобное. А уж образцы старинного холодного оружия и вовсе прекрасный повод потолковать о приближающемся Рагнарёке.
Чтобы удержать внимание экскурсантов, помощник гида изредка вставляет неожиданные замечания. Это позволяет избежать монотонности в достаточно продолжительном рассказе. «Перебранку» гида и его помощника необходимо продумать заранее.
В завершение экскурсии по музею угощаем конфетами смотрительниц залов, которых все это время заставляли терзаться беспокойством от необъяснимости происходящего и пугали рассказами о конце света.
4. «И вот Фенрир Волк на свободе, и вот море хлынуло на сушу, ибо Мировой Змей поворотился в великанском гневе и лезет на берег. И вот поплыл корабль, что зовется Нагльфар».
Снорри Стурлусон. «Видение Гюльви».

Следующая остановка – мост над рекой, каналом или озером. Это завершающий аккорд информативной части экскурсии. Здесь гид в красочных подробностях описывает, как волки похищают солнце и луну, как Локи ведет Нагльфар, как сыны Муспелля обрушивают Биврест, и как армия Локи сражается с асами. Полный ангст. В завершение по знаку гида экскураснты одновременно топают левой ногой. Помощник гида при этом скандирует We will rock you!

5. «Все садятся рядом и ведут разговор, вспоминая свои тайны и беседуя о минувших событиях, о Мировом Змее и о Фенрире Волке».
Сн орри Стурлусон. «Видение Гюльви».

И ну хватит уже страшилок, пора и повеселиться. Маршрут заканчивается в кафе (пабе). Желательно, чтобы название этого заведения можно было хотя бы за уши притянуть к скандинавским мифам. Садимся рядом, угощаемся сами и угощаем соседей, с которыми познакомились на экскурсии. Но гиду и его помощнику не стоит дремать и здесь. Желательно организовать последний конкурс на прощание, теперь уже не связанный с мифами, но, конечно же, связанный с Локи. Например, выяснить, кто ловчее подбрасывает и ловит стаканчик и кто точнее может повторить это развлечение заключенного Локи в фильме «Тор: царство тьмы». И объявить сбор предложений и пожеланий по следующей экскурсии. В общем, как-то рулить. А то разговор о Локи вернется к началу. Ну, вы помните: «Он муж женовидный» – «Он мужЫГГ!» и так далее...


Осуществление замысла. по разным причинам, неоднократно переносилось. Но Локи послал мне чудесного человека
с императорским именем, молодая эрнегия которого немало содействовала делу. Народу было немного, но
веселились вовсю.
Фотоотчет прилагается.





Поскольку своего транспорта не было, то ради экономии времени и сил пришлось отказаться от посещения самого древнего памятника города (он находится у Лофта на рогах). Зато экскурсия началась в центре Ташкента, у старого тутовника, которому много больше ста лет. Когда-то он рос во дворе дома, потом была реконструкция центра, дом снесли, а на дерево ни у кого рука
не поднялась, дерево оставили. Несмотря на возраст, оно до сих пор цветет и плодоносит, а в его ветвях гнездятся бомжи, они
устроили себе ночлег из досок и неплохо проводят время, созерцая с высоты суетящихся обывателей. Здесь я рассказывала о Лаувейе и связи Локи с зеленым миром, а Октавиан тем временем выкрал руны и потихоньку передавал их участникам экскурсии.





Те самые руны. Долго искала, какие именно можно отнести к Локи, поняла, что единого ответа не существует и подумала:
все едино, ансуз. В конце концов, мне очень нравится теория тождества Одина и Локи. Ну, и дагаз заодно
Руны нарисовал Октавиан, на камнях, которые я привезла из пустыни.





Руны мы принесли в жертву Локи и Лаувейе. Положили их в маленькие дупла в дереве. Загадали желания.
Пожелали всем добра.






Следующий пункт - музей прикладного искусства. Возле этого сундука я рассказывала миф о Гейрреде.





А где-то здесь спрятался Брисингамен.




Мы так долго говорили о Локи, что, в конце концов, явился он сам...




... и напугал экскурсанток (в роли Локи - Октавиан).





И, конечно же, был Биврест! Вот одна из участниц экскурсии по нему пробирается.







Завершили экскурсию мы в кафе "Асгард". Здесь играли в кости и обсуждали
виденное-читанное-слышанное

@темы: "Локи", "сам себе праздник"

---

Колдунья из Железного леса

Рассказ от Marita~

Мне нравится этот стиль




В том лесу белесоватые стволы
Выступали неожиданно из мглы.

Из земли за корнем корень выходил,
Точно руки обитателей могил.

Под покровом ярко-огненной листвы
Великаны жили, карлики и львы,

И следы в песке видали рыбаки
Шестипалой человеческой руки.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Может быть, тот лес - душа твоя,
Может быть, тот лес - любовь моя,

Или, может быть, когда умрем,
Мы в тот лес направимся вдвоем.

(Н. Гумилев, «Лес»)


Змеи.

Холодно-серые, чешуисто-гладкие тела – скользили, текли, извивались, гибкими водопадными струями лаская лоно и грудь, тугими кольцами цепей сжимая запястья и бедра, на шее, в ногах, блестяще-влажным клубком по земляному полу – бесчисленное множество змей. Ядом лоснящиеся жала, глаза, осколками янтаря, изгрызенного морской водою – точно стремительно-приливная волна, змеи захлестывали, скрывали с головой, от выдоха до вдоха, пенными каплями чешуек на высохших губах, медвяно-желтой, ядовитою росой, истаивающей на коже быстрее, чем водная морось в прибрежном галечнике.

Ярнвид*, унизанное стальными шипами сердце Ётунхейма, сердце, полное дикой, беспокойною кровью, хищный, сумрачно-еловый, пахнущий железом и страхом – словно разбуженный зверь, дышал за порогом ее хижины, зеленовато-синими всполохами болотных огней пульсировал сквозь незадернутые окна, изогнутыми кинжалами волчьих когтей скребся снаружи о костяные стены, сопел по-медвежьи, высвистывал птичьими, пронзительно-скрипучими голосами, манил, магичил, зазывал – новых и новых тварей, что мутно-серым потоком лились через распахнутую дверь. Змеи – тяжелые морские буруны, змеи – шторма и приливы, она тонула, сдерживая вдох, падала на дно, дубовой ладьей, опрокинутой бурей, погружалась в рассыпчато-желтый песок, и буро-зеленые водоросли качались над ней, как змеи, изготовившиеся к прыжку, и едкой горечью жгла губы соленая морская вода, и бледно-белые раковины сияли перламутровыми боками, точно белесовато-мутные глаза линяющей змеи…

– … Оковы Мира, Иор*, Вечноменяющийся, – она вскинула ладонь, змеино повела пальцами, очерчивая вкруг лица многоголовую руну. – Пусть завершится то, что было начато, и пусть начнется то, что станет завершением, жизнь – за смерть, и смерть за жизнь достойною платой… – и огромный, белотелый змей, свернувшийся на груди ее, качнулся, словно бы согласительно кивая, раздвоенным жалом языка прошелся по щеке, оставляя на коже влажновато-липкие следы.

– … Иор-веревочное кольцо, Иор-ни конца, ни начала… – змей рос, раздувался, точно дымный столб над кровлей в ненастную погоду, жег не мигая в упор зелеными, малахитовыми глазами, и каплями медвяной росы яд золотился на кончиках кинжально-острых клыков его, и пасть, распахнутая бездонной пещерой, грозила поглотить ее, и хижину, и многозмеиное море вокруг. Она едва успела свести пальцы в оборотничью Уруз*, руну лесных охотников, руну Госпожи Волчьего Клана, как змей зашипел, и бросился вперед, и темная пасть его заслонила солнце и звезды, и бледными лунами зажглись в непроглядной ночи чудовищные клыки его, и, теряя опору, она рухнула вниз, в бесконечно глубокое ничто…

… и распахнула глаза на лесной поляне.

Солнце клонилось в закат, и красно-багровым, закатным огнем пылали над поляной косматые островершинные ели, и темно-густые, как волчья шерсть, бродили по траве на длинных ходулях-ногах предзакатные тени, и ветер, звонким охотничьим рогом, трубил, продираясь сквозь силками сплетенные ветви, и в воздухе пахло сумерками и дождем.

– Клацк… хру-ум… – сплошная еловая стена вкруг поляны хрустела, поддаваясь, ломаясь, осколками свежеобгрызенных костей сыпались на траву скручено-изломанные ветки – он шел, учуяв запах добычи, черный, как сама ночь, высокий, как горы Нидфьёлль, Хозяин Железного Леса, свирепейший из сыновей его, и, пискнув испуганной мышью, она метнулась в сторону, прочь из ловушки-западни.

– Шва-арк… – пропахав землю когтистой пятерней, серо-черная, обхватом в два еловых ствола, щетинистой шерстью обросшая лапа тотчас преградила дорогу, толкнув в плечо, играючи швырнула на траву. – Гр-р…р-рр…

… Цепь натянулась, подрагивая и звеня, и, запрокинув к небу косматую голову, зверь завыл, потерянно и жалко, огромный, словно могильный курган, бесформенно-темный, и пена, окрашенная красным, тяжелыми как снег хлопьями валилась с жемчужных клыков его, и красно-рубиновым светом сияли в сгущавшихся сумерках глаза под густо-мохнатыми веками, и, потирая ушибленное плечо, она поднялась на ноги, смахнула с подола шерсть, терпко пахнущую лесом и псиной.

– Конец наших страхов, Пожиратель любви, Ждущий всех у последних врат… – острые, точно густой частокол, ели-часовые на границе меж лесом и травой качнулись, стряхивая с вершин припозднившиеся звезды, и месяц, наточенным волчьим когтем, всплыл над чернеющей поляной, и сумрачно-серые тени, точно звери, изготовившиеся к прыжку, смотрели на нее из-за каждого пня, и земля под ногами ее дрогнула, расступаясь, зияюще-черной, как жадная волчья пасть, бездонно-глубокою ямой, и длинными языками корней оплетая лодыжки, с чавканьем потянула в себя. – Сильнейшая из всех скорбей мира, Безжалостный, Кровавозубый…

… Эар*, трупно-серого цвета, руна могилы и смерти, холодными пятнами гнили проступала сквозь кости ее, и толстые личинки червей копошились в ее глазницах, и где-то там, над пластами глины и камней, грызлись друг с дружкою волки, растаскивая на куски ее плоть, лакали взахлеб, как новорожденные щенки молоко, парную, теплую кровь ее, а потом появилась Она, в длинном черном плаще от горла до пят, точно озеро, полное тьмы, и протянула ей руку, и сказала: «Пойдем».

И бледная кожа Ее опаляла испепеляющим жаром, и холоднее всех ледников Нифльхейма, смотрели глаза Ее, Гиннунгагап*, колодцы бездонной черноты, и ослепительно-белым венцом стальных, остроточеных лезвий, сияла на голове Ее царственная корона, Она спросила: «Что тебя так страшит?», Она сказала: «Принеси мне в дар свои страхи», Владычица Мертвых, Королева Хельхейма, Неумолимая Стражница Душ.

– Настанет час, и наши страхи вырвутся на свободу, поглотят солнце и луну, последним погребальным костром зажгут Иггдрасиль, и свет его будет виден во всех Девяти Мирах, – она замолчала, теряясь на мгновение пред хищно ощерившейся улыбкой Королевой, но Королева кивнула: «Продолжай», и трупные черви белесовато-серых волос вились у висков Ее, и гнилью смердело Ее дыхание, и голос Ее отдавался в густой тишине, точно раскатистое пещерное эхо, – … во всех Девяти Мирах, и не один из них не избегнет разрушения. Хозяйки Веретена, норны-паучихи, плетут, не останавливаясь, нити нашего вирда, Урд прядет, Верданди ткет, Скульд перерезает, и тот, с кем будет сплетена моя нить, завязана тремя крепчайшими узлами, тот, кто станет погибелью этого мира…

– Нет нужды думать об этом сейчас, – медленно, точно разжевывая во рту влажные земляные комья, произнесла Королева, и жухлые цветы в волосах Ее шуршали высушенными шкурками змей, и белые, как кость, клыки Ее были по-волчьи остры, порывом промозглого ветра, гиблыми туманами хельхеймских озер веяло от слов Ее, Хозяйки Последнего Дома, Хель Красно-Черной… – Придет время – и судьба сама постучится в твои двери, и ты узнаешь ее – в любой маске, под любым обличьем. А теперь – прочь.

«Прочь», – выдохнула Она, и кожа Ее, бледно-гнойного цвета, словно обваренная кипящей водою, за доли мгновенья зажглась красно-алыми бутонами незаживающих язв, клочьями пошла с тела Ее, обнажая розовато-влажное мясо, мясо сходило с костей, кости с сухим, глиняным треском крошились, точно сгнившие от болезней и старости зубы, Королева обращалась в прах, едким дымом погребальных костров уходила в сумеречно-серое небо. Дым ел глаза, густой паутиной забивая ноздри и гортань, она закашлялась, замахала руками, сплевывая густую, тягуче-горькую слюну, рванулась прочь, сквозь неподвижно-вязкий воздух, как муха, влипшая в прозрачную древесную смолу…

… и солнце обожгло веки золотыми, пронзительно-колкими лучами. Словно румяное яблоко, оно каталось в окне – рыжее, сочно-наливное, свет полз по стенам и потолку, дожирая остатки ночных теней, клоками изорванной паутины тьма расползалась по дальним углам до следующей ночи, и Ак*, руна молнии, дубовый посох Жрицы Волчьего Клана над изголовьем ее, светилась алмазным и алым, точно железо, раскаленное в горне докрасна.

– Сегодня ночью ты видела странные сны, Ангрбода, – она коснулась пальцами щеки, словно стирая с лица невидимые пятна сажи. – То, что прорицала первому среди асов воскресшая вёльва, должно быть, уже недалеко…

– Ближе, чем ты думаешь, о, всеискусная в сейде!

… Его улыбка была подобна остроточеному ножу, лукавством плавились его изумрудно-сияющие глаза, он весь – огненно-рыжий, в красной, как свежепролитая кровь, дорожной рубахе, с потертой позолотою на плаще – казался вестником самой Суль, осколком солнца, неосторожно оброненным на землю. Облокотившись о дверную притолоку, он стоял на пороге, стоял и бесстыдно смотрел на нее, полуприкрытую одеждой, спросонья разметавшуюся на волчьих шкурах широкого спального ложа, и не отвел глаза в ответ ее недоуменно-просительному взгляду.

– Мое имя – Локи, сын Лаувейи, Госпожи Лиственного Острова, и от нее я узнал о тебе, Ангрбода, искуснейшей из ётунхеймских магичек, что, ходят слухи, не брезгует брать себе учеников…

… Нос, острый, как ястребиный клюв, худые, торчащие скулы – ей вспомнилась его мать, жена ётуна Фарбаути, с волосами, рыжими, точно лисиный мех, маленькая, тощая, незаметная рядом с гигантом-мужем, она провела в Ярнвиде три зимы, потом ушла, унося в раздавшемся чреве еще не рожденного сына, и Фарбаути сказал: «Погас огонь моего очага», и Турс*-руна, ядом истекающий шип, язвила сердце его, отравленным жалом горечи и тоски с каждой зимою вонзаясь все глубже и глубже…

– Зачем же ты не пришел к своему отцу, сын Лаувейи? Его мастерство сейдмана* ничуть не слабей моего, и кровное родство не позволило бы ему дать отказ в ученичестве!

… Веснушки, огненно-золотые на снежно-белой коже его, точно крапинки солнца, искры из-под ног златоупряжных коней Суль Светоносной – говорят, его мать была ванских кровей, слишком чистая для темной, истинно рёккской* магии Железного Леса, и Ярнвид не принял ее, исторг из себя, как пораженное болезнью тело исторгает и воду, и пищу...

– Боюсь, что для отца своего я был бы лишь источником горьких воспоминаний и острых сожалений о несбывшемся, – точно солнечно-алые крылья, плащ бился, горел за плечами его, солнечно-рыжим огнем опаляли его пышные, женски длинные волосы, карминово-алые губы на бледном лице пылали свеженанесенною раной. Приблизившись к ложу ее, он встал на колени, паучье длинными пальцами зарылся в косматый мех распластанных шкур. – И потому я пришел к тебе, Госпожа Волчьего Клана, искусством своим сравнимая с лучшими из ётунхеймских делателей чар…

– В искусстве говорить комплименты тебе тоже не откажешь, но знай – я требую от учеников прежде всего беспрекословного послушания… до тех пор, пока в знаниях своих они не сравняются со мною, – она сделала знак, и гибкими языками пламени он перетек к ней на ложе, красноволосый, кровавогубый, в одеждах, красных, как восходящее солнце, огненно-жарким плащом укрыл колени и бедра, и Кеназ*, золотом сиявшая фибула на плече, жарко слепила глаза, когда, нависнув над нею, он распустил шнуровку на тонко-осиной талии, когда проник в нее, горячий, твердый, как камень между углей очага, когда входил в нее снова и снова, до боли, до наслаждения, острого, как ожог…

– У тебя слишком ясные глаза для рёкка. Справишься ли ты? – кончиком ногтя, острым, как сточенный волчий коготь, она царапнула по бледно-нежной щеке, в пушистой тени длинных, рыжевато-светлых ресниц. Глаза – зелеными лесными озерами с растревоженной водою, росой блестящие изумрудные луга под ясно-утренним солнцем… Сын Лаувейи, сокровище, что пуще жизни берегла, прятала от недоброго, единственное, обожаемое дитя – зачем отпустила, мать, зачем позволила вернуться туда, где не было места тебе самой?

– Странно так говорить о том, кого породило семя Фарбаути, могущественнейшего из рёккских колдунов, – вспыхнув на миг коварно-золотым, сияюще-изумрудные глаза его потускнели, покрылись мутью, точно стоячая болотная вода, – поверь, во мне достаточно рёккского, Ангрбода, чтоб справиться с любыми испытаниями, что даст мне Железный Лес. Не сломает, не искорежит – а лишь подскажет дорогу к себе, понять позволит – что есть я, и что есть мое предназначение. Веришь ли мне?

И ей верилось ему.

***

Эар, руна могилы, мясницкой стойкой для туш разлапилась на дубовом стволе, угольно-черная, в рыже-бурых корках запекшейся крови, раскинула руки-ветви у подножия шаманского шеста, и пахло от нее – чем-то гнилостно-сладким, и серо-зеленые мухи роились над ней, и бледной, щербатой улыбкой скалилась ей с неба луна, обглоданный лошадиный череп.

– Ангрбода, я…

– Раскрась ее заново, – как требует ритуал, она протянула нож рукоятью вперед, чуть сжала в ладонях – и теплым, влажно-алым от крови ее, сын Лаувейи принял клинок за рукоять; точно пытая на прочность, прохладными, лунно-белыми пальцами скользнул по зубчато-острым краям, смеясь тому, как с легкостью расходится кожа, как соком перезрелой вишни кровь падает из неглубоких порезов, мешаясь с ее, темною и рёккски густою. – Жизнь прерывается смертью, а смерть порождает новую жизнь, умри для прошлого, чтоб будущее стало доступно тебе…

Широкой, полной до краев молочною чашей луна висела над пиками елей, парной, сияюще-белый, свет лился сквозь щербатые края, причудливо-ломанной тенью рёккских рун ложился в дорожную пыль. Алое в серебряно-белом, кровь и молоко, металл, раскаленный докрасна, что окунают чан с водою, дабы остудить жар – прямой, тонкий, как обоюдоострый клинок, в одеждах цвета луны и серебра, сын Лаувейи склонился к подножию шеста, изрезанными в кровь пальцами нанизываясь на оленерогую Эар.

… Эар, кровь, холодно-лунное сияние. Месяц рождается и умирает, олени сбрасывают рога в талые послезимние сугробы, давая место новым росткам, хрупким, как первовесенние почки, жизнь прорастает в смерти, смерть кормится жизнью, Эар радуется с шаманского шеста, красная, как разверстая рана. Сон, смерть, неотвратимость...

– Достаточно, Локи, – круглая, как колесо, тугой, обтянутый кожей бубен в руках шамана, луна плыла над млечно-холодными звездами, сияющая, ясно-звонкая, она тянула к луне ладони, исчерченные красным, и мягкий, успокоительно-белый, свет тек в нее сквозь кончики пальцев, и, сбросив одежды, она кружилась, в запутавшемся в волосах венке из лунных лучей, и где-то над елями все била и била в бубен невидимая рука, и лес откликался ей черными, вороньими криками. – Не видишь разве – Эар смеется, и губы ее красны от крови, кровь брызжет на землю, кровь льется через край!

Земля с разбегу толкнулась в грудь, серая, как пепел погребальных кострищ, луною выбеленные травинки защекотали кожу, серебряные, красные, черные – луны плыли перед глазами, наслаиваясь друг на дружку, серебряно-красно-черные молоточки звенели в ушах – где-то там глубоко, в недрах земли, альвы-искусники ковали новый месяц, стальными заклепками ладили острые рога, месяц рвался из рук, блестящий, гладкобокий, шипел, точно неснятое молоко…

– Ангрбода! – худое, острое, как молодой месяц, лицо склонилось над ней, прохладно-лунными пальцами сын Лаувейи гладил ее по щеке, и кожа его пахла кровью, землей и каленым железом кузниц. Холод, молчание, серебро. Она перехватила его запястье, жесткое, как кость, холодное, точно стальное острие, не опасаясь изрезаться, притянула к губам.

– Обратной дороги… уже не будет. Эар попробовала тебя на вкус, – и красная, как занимающийся день, Эар щерилась им с дубового шеста, и изжелта-бледная, словно взбитое масло, луна таяла в кадушке небес, холодными каплями звезд стекая за черновершинные ели, и хрустким, румянобоким караваем из недр огненной печи, над Ярнвидом вставало рыжее, пылающее солнце.

И не было дороги назад.

***
Уруз, распахнутая волчья пасть, от неба до земли – непроглядно-белесой пеленою, точно дыхание зверя в зимнем морозном воздухе, точно льдинками стынущий пар на морде его. Снег – белый, как несточенные волчьи резцы – колючими, злыми укусами в щеки и шею, к теплой, кровью пульсирующей артерии, пометить, прогрызть, напиться сладко-красного… ар-рр…

– … не стой на месте – замерзнешь, – тяжелой, косматою рукавицей она сжала его плечо, худое, костистое, даже под слоем одежды; сын Лаувейи поднял глаза – прозрачно-светлые, как у новородившегося волчонка.

…Уруз – ярость и сила, Уруз – оскаленные в бешенстве клыки, волки мчат по заснеженной равнине, кинжальные росчерки когтей на снегу, поземка, юркая, как хвост, несется следом, вьюжно-белым танцует по звонко-скрипучему насту.

Голод, азарт, добыча.

– Тише, Ангрбода. Я почти не слышу их, – он сдернул с головы шапку, и ветер, обрадовано взвыв, холодными крючьями когтей впился в красно-рыжие кудри, взлохматил, растрепал, ушатом воды в дотлевающий костер – обсыпал серебряно-белым; запрокинув лицо в мутно-серое небо, сын Лаувейи замер, вслушиваясь чутко, по-волчьи. – Они рядом… и в то же время далеко.

– Глупый. Так ты их никогда не настигнешь! – воздух резал гортань острыми, ледяными клыками, она закашлялась, пряча рот в рукавице. Тяжелым, багрово-алым, Уруз билась под кожей свежетатуированною меткой, пульсировала ноющей болью, точно невскрытый нарыв, жаркая, как головня, безжалостная, как наточенный меч, Уруз – руна жестокости и испытаний. – Для начала… позволь им… услышать тебя.

… И у метели есть уши – звериные, настороженно-чуткие – слышать скрип унт по морозному насту, хриплое, кашлем лающее дыхание заплутавших, их бледно-исчезающие голоса, их кровь, стынущую в венах рекою, скованной панцирем льда, метель смеется – беззвучным, снежинками рассыпающимся смехом, в снегу, подо льдом, в белесой мутью затянутом небе… Ее позови – и услышишь тоже.

– Волк, вырвавшийся на свободу, рок, ждущий каждого у последних врат… – присев на корточки, кончиком ножа сын Лаувейи царапал на снегу углобокую рогатину Ур, острые косульи рога.

… Morsugr*, голодный месяц, мороз вслед за оттепелью, кора на деревьях звонкая, как лед. По щиколотку проваливаясь в коркой стынущий наст, косули бредут сквозь холодно-бледную равнину, кроваво-теплым тянущие следы цепочкой ложатся за ними, острыми мордами к земле, волки крадутся по следу, прозрачными, ледяными ручьями стекает в снег голодно-нетерпеливая слюна. Они уже близко.

– … бесшумнее кошачьих шагов, тише, чем рыбье дыхание, крепче медвежьих жил… – Уруз обнажала клыки, волчьей, белозубою пастью скалилась из-под снега, рычала придушенно, точно скованный цепью пес, тянула, манила, звала – Уруз, разрушенье и смерть, Уруз, борьба до последнего… – прочнее, чем корни гор, горше птичьей слюны, длиннее, чем бороды женщин…

И они ответили.

Это скорее напоминало внезапную, стремительную атаку – снег, в мгновение ока окрасившийся густо-красным, метелью нарастающий вой. Хватаясь тонкими, враз побелевшими пальцами за горло, сын Лаувейи медленно опустился на землю, и плащ на спине его взметнулся бордовыми, глубоко-острыми надрезами, точно невидимый кто-то полосовал его наточенными ножами когтей… точно волк наконец-то вырвался на свободу.

Битва, испытание, боль.

– Они здесь! Сражайся! Покажи, что ты стоишь против них! – и ветер бил в лицо колючими горстями снежинок, с ног опрокидывал, запутывал, слепил, и Ур стучала в грудь огненно-красным, от мощи ее, казалось, хрустели ребра, и сердце, кровью исходящий комок, вспугнутою птицей рвалось из груди, она была беспомощна, скована, цепями привязана к жертвенному камню-алтарю, и Уруз, зазубренный нож, неумолимо простирался над нею, и воя по-волчьи, с лицами, скрытыми маской, жрецы в одеждах цвета огня и крови обступали алтарь… и серый, косматый, желтоглазый, волк прянул из-за плеча ее, грудью принимая обоюдоострую Ур.

И бой закончился.

– Я… дрался, и меня едва не одолели, – растерянный, оглушенный, сын Лаувейи поднимался на ноги, ощупывая бережно кровью набухающий плащ. – Это было… слишком сильно, даже для…

– … даже для сына Фарбаути, – закончила она, подавая ему ладонь. – Но как видишь, тебе удалось-таки укротить… своего Зверя.

– Скорей, потуже затянуть цепь на упрямой волчьей шее, – он засмеялся ей тихим, рассыпчато-снежным смехом, кончиками пальцев смахнул с уголков рта темные капельки крови. – И вирд свидетель, Ангрбода – это был полезный урок!

Метель стихала, укрощенная, присмиревшая, пушистым волчьим хвостом мела перед ними дорогу, и ранние звезды над головою сияли, точно бесчисленные волчьи глаза, небесная стая ждала, затаившись, своего часа…

… и терпению их не было предела.

Иор, змей о пяти головах, бледно-зыбкою тенью мерцал сквозь литой, хрустальнобокий сосуд, плыл, утопая в прозрачно-золотистом, ленточно-длинным хвостом бил янтарную пену. Иор, спирали и кольца, вода бурлила, пузырчатыми ягодными гроздьями вскипая через края, с тихим змеиным шипеньем Иор погружался на дно.

Яд, магия, безграничность.

– Пей, если не устрашишься, – сияюще-перламутровые брызги на коже – сотнями ласкающих жал, Иор истекал ядовитыми соками, как перезревший на дереве плод, сорвать, поднести к губам, вкусить ароматно-терпкой отравы… Осколком нифльхеймских ледников, колкой, острогранною льдинкой, кубок плавился, хрустально-золотистою влагой тек в ладонях ее, едва не скользнул из рук, точно извивающийся веревкою угорь, когда холодными, как змеиный живот, бледно-тонкими пальцами сын Лаувейи стиснул ее запястье, когда ласкающими друг друга змеями их руки сплелись над бурлящим пеною зельем, когда с первым, судорожно-торопливым глотком, отрава вошла в него…

… и где-то там, посреди океана, Великий Змей заворочал боками, точно снимая с себя тесную, давящую плоть старую кожу.

Иор, море, перерождение.

Словно яйцо, распираемое изнутри, скорлупа шла мелкими трещинами, отжившей свое оболочкой ссыпалась с живота и коленей. Иор, мельнично-острые жернова, размалывающие прежнюю плоть, Иор – колесо возрождения и смерти, царапая ногтями земляной пол, сын Лаувейи корчился у ног ее, точно теряющая шкуру змея, и красно-рыжие кудри его были мокры от пота.

– Да, во мне и вправду достаточно рёккского, – сухой, как чешуинки, слетающие с кожи, голос его показался ей непривычно тонким и тихим. – Смотри, Ангрбода!

… Нежная, как молодая кора ивового деревца, веснушчато-бледная кожа, губы – красные, как вишни вечноцветущих ванахеймских садов… нет, рёккского в нем не было и в половину, и сотой доли темных, проклятых кровей потомков Бергельмира и Бёльторна*. Слишком ясные глаза. Слишком невинные помыслы. Слишком…

– Находишь меня в женском обличье не менее привлекательным, чем в мужском? – отбросив на спину огненно-рыжие пряди, он поднялся с колен, гибкий, как танцовщица, и рыжий плащ покрывалом по полу стелился за ним, и изумрудно-ясным, невыносимо светлым огнем горели его глаза, и пальцы его извивающимися змеями скользнули по ее бедру, и, раня ладонь о точенобокую Кеназ, она рванула завязки на рубахе его, обнажая нежно-белые груди, острые, точно холмы благословенного Ванахейма.

Двуликий. Пересмешник. Лукавец. Мужчина в женском своем естестве и женщина – в мужском…

… Иор, змей с серебристой чешуей, с кожей холодною, как морская волна, сжимал ее в давящих кольцах-объятьях, и влажные жала языков его, лаская, скользили по телу, и море вышло из берегов, безжалостной приливной волною накрыло Ярнвид, и Ётунхейм, и все Девять Миров, и солнце, пламенно-жгучий шар, растворилось в волнах крупицами соли, соленой, обжигающей влагой коснулось губ, огнем опаляющим вошло в ее ждущее лоно…

– Ты сводишь с ума в любом обличье, – щекою прильнув к худому, угловато-острому плечу, она пыталась восстановить дыхание, и пальцы ее купались в огненно-рыжих волнах распущенных волос, и женственно-мягкие, припухшие губы под губами ее горчили морскою солью, сын Лаувейи смотрел на нее, и отступающее море плескалось в глазах изумрудно-зеленого цвета. – Уже сейчас твоим способностям могли бы позавидовать сильнейшие из магов… что же станет, когда ты войдешь в полную силу?

… Рёкк – сумерки, тьма, непроглядная ночь, луна и солнце, с хрустом ломающиеся в волчьих зубах, рёкк – черные тени на жухлой траве, бледный дым, ползущий с могильных курганов, рёкк – бурлящий котлом Мировой Океан, вода, разрывающая в клочья сушу, гибкие, как змеиный хвост, зелено-серые плети волн, с маху впивающиеся в кору Иггдрасиля…

Рагнар-рёк – сумерки богов. Иор, Эар, Уруз.

– Мать рассказывала мне – когда-то мы были могущественнейшими во всех Девяти Мирах, пока потомки Бора и Бестлы* обманом и подлостью не присвоили себе власть, – вкрадчивый, точно шуршание змей по речному песку, ядом по капле сочащийся голос, зеленым прищуром из-под ресниц – взгляд, тяжелый, неподвижный, змеиный. Он вдруг показался ей старше – ее самой, Фарбаути, Железного Леса… древний-предревний рёкк, родившийся на истоке времен, в морозно-стылом дыхании Спящего*, непостижимое рассудку создание, чьими силами будет разрушено то, что великим трудом создавалось долгие века… – Но придет время – и отнятое вернется к нам, по законному праву, и в этот день ты встанешь со мною, Ангрбода, ты и твои сородичи – плечом к плечу, в сияющих боевых доспехах, на белой, как ногти мертвецов, палубе Нагльфара*, под черными хельхеймскими парусами…

…Черные, как вороньи крылья, смоляно-вязкие волны лизали округло-гладкие бока драккара, белого, как ногти мертвецов, еще не изъеденные тленом, волны шумели в ушах, накатывали, грозно рокочущие, дальние, тенью под сонно тяжелеющими веками, и Змей, сияя стальными пластинами чешуи, ворочался в волнах, грозя расплескать океан, и Иор гремучими якорными цепями тянул его ко дну, Иор – якорь о пяти головах, Иор – перемены, что наступят нескоро…

Зарывшись лицом в тепло-рыжие волосы, мягкие, точно лисиный мех, девичье нежные, змеино-длинные косы, она спала, и сны о грядущих переменах не беспокоили ее этой ночью.

***

– Локи!

Стройный, как молодая ива, с глазами цвета первовесенних, едва распустившихся листков, он обернулся на пороге хижины, и красным, драконово-жарким огнем взметнулся за плечами его дорожный плащ, и Кеназ, острая, как стрела, пылала под сердцем его, слепила солнечно-огневыми лучами.

… Вирдом сплетенные в единую нить – три лета, три зимы, три прочно-крученых узелка на долгую-предолгую память – их нити застыли на ткацком станке, в паучье проворных пальцах прядильщицы Урд, и Верданди, улыбаясь, качала головой, и нити в ладонях ее пахли яблоками и кровью, холодным мрамором асгардских крепостных стен и золото-янтарным ожерельем, нагретым женскою кожей, и каменно-жесткими гранями мерцали из темноты ножницы Скульд, черные от едко-змеиного яда, и Урд повела челноком, распутывая нить, и Верданди пела за работой, и Скульд разомкнула губы и сказала: «Пора».

– Иди, и пусть свершится то, чему назначено быть, – Ак-руна, крепко-дубовый ствол, молнией выжженный до сердцевины, обуглено-черною тенью корчился со стены, и красно-рубиновой короной горело над ним предзакатное солнце, и, пачкая ладони в красном и черном, она простерла руки над головой в благословляющем жесте. – Да сохранит тебя вирд!

И Кеназ, сведенные в схватке боевые мечи, огнем и золотом пылала сквозь красно-алое зарево, до слез, до рези в глазах, и гибкий, как деревце-первогодок, сияюще-рыжий, клинок, закаленный огнем, магией и водой, сын Лаувейи вскинул ладонь, прощаясь, и воздух искрил от улыбок его, и солнечными кострами Биврёста в сумрачно-черных зрачках его вспыхивали и угасали миры.



Примечания

* Ярнвид – Железный Лес, сосредоточие всего самого темного и колдовского, что есть в Ётунхейме

* Иор – руна изменчивости, непредсказуемости, перемен, посвящена змею Ёрмунганду, младшему сыну (или дочери, ибо оно двуполо) Локи и Ангрбоды

* Уруз, Ур – руна агрессии, битвы, отваги, выносливости и умения приспосабливаться к изменяющимся условиям. Посвящена волку Фенриру, сыну Локи и Ангрбоды

* Эар – руна могилы, олицетворяет собой постепенные, но неотвратимые перемены. Своими очертаниями напоминает стойку, на которой мясники разделывают туши животных. Посвящена Хель, богине смерти, дочери Локи и Ангрбоды

* Гиннунгагап – бездонный колодец в царстве Хель, с водою, черной, как ночь

* Ак – руна дуба, самого крепкого дерева, олицетворяет стойкость перед лицом испытаний. Посвящена Ангрбоде, воительнице, охотнице и колдунье

* Турс – руна, формой напоминающая шип, служит олицетворением темной ётунской магии

* Сейдман – колдун, владеющий искусством сейда (прорицания, оборотничества, исцеляющей и вредоносной магии)

* Рёкки – могущественнейшие из ётунов, объекты поклонения

* Кеназ – руна огня, олицетворяет собою стремление к знаниям, а также огонь энтузиазма и вдохновения. Является одной из рун бога Локи

* Morsugr – «сосущий жир» в переводе с древнескандинавского, в современном календаре соответствует периоду с 20 декабря по 20 января

* Бергельмир – внук великана Имира, Бёльторн – сын Бергельмира, прародители всех ётунов

* Бор – сын Бури, прародителя асов. Бестла – жена Бора, мать Одина, Вили и Ве, виновных в смерти великана Имира

* Спящий – великан Имир, первосущество, возникшее из ожившего камня, был огромен и беспомощен, все время проводил во сне

* Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов, на котором Локи и его армия двинутся к месту последней битвы

@темы: "Локи", "легенда и символ"