Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Грядет Хэллоуин и... а давайте поговорим о приметах. Предлагаю в Год Локи скинуться и принести по примете. Получится мешок венок примет для нашего трикстера. Что-то вроде: Увидел Локи — так и будешь смотреть, пока все фильмы с ним не пересмотришь.
Увидел в Сети кадры из нового фильма. Там Локи есть. К чему бы это? — К еще одному миллиарду для Marvel.
Ну что, плетем венок, придумываем свои приметы? Можно с рыжим мифологическим, оперным, комиксным, своим хэдканонным, главное, чтобы с Локи.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Три дня шел дождь. После дождя хорошо. Листья поразноцветнели, грибами пахнет, в небе облака танцуют, на лоджии птицы поют-переливаются. А я завела круглую вазочку, похожую на крошечный аквариум. Выставила на оконную решетку, положила на дно яркие камешки, налила воды, сверху — листья мяты и маленький цветок хризантемы. Отличный заряжатор получился) Точка отдыха и позитива.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Неожиданно по Диснею. Из серии "Объясни канон лучше автора". Не знаю, как насчет лучше, но объяснить хотелось давно. Название: Взрыв. Автор: Муравьиный лев. Размер: драббл. Категория: джен. Жанр: если б я знала. Персонажи: Лея Органа, спойлерДарт Вейдер Таймлайн: события Эпизода VIII.
читать дальше Взрыв – величайший уравнитель. Не точка в предложении, а математический знак. Две черты, стирающие разницу между трусом и смельчаком, рядовым бойцом и командиром, живым существом и дроидом, душой и космическим мусором. Абсолютный знак равенства. Символично, что ее жизнь оборвал взрыв на мостике атакованного вражескими торпедами корабля. Лея Органа, наследница королевской семьи, сенатор и генерал, всегда сражалась за равенство – для всех. Вот только четкая геометрия равенства в жизни, как ни бейся, невозможна. Исключительно в смерти. Темно. Генерал Органа никогда не любила темноту. Странная неприязнь для мятежника, которому привычны ночь, подземные переходы, нижние ярусы больших городов и непроходимые заросли маленьких планет. Она всегда предпочитала гулять под солнцем и одеваться в белое. Белое стало ее броней – против того человека. Который все равно оказался сильнее. Будь проклят Дарт Вейдер, трижды отнявший у нее семью – мать, приемных родителей, сына. Не будь его, ничего б не случилось. Включая этот взрыв. Взрыв. Он должен был разметать ее, вместе со всеми, кто находился на мостике, на части. Нашинковать и засунуть в холодильник отрытого космоса. Генерал Лея Органа должна быть дважды мертва. И все же… она ощущает свое тело, не уравненное с обломками дюрастали. Что-то держит ее. Держало с начала взрыва. Ее словно запахнули в широкий плотный плащ. Укрыли от смерти, как укрывают от непогоды. Она чувствует, как от плаща-кокона в нее перетекает жизненная сила, как эта сила держит ее сердце и не дает оборваться дыханию. Люк. Это он, кто же еще. Услышал через расстояние в целый космос и примчался на помощь. Мог бы раньше. Должен был раньше. Они все должны были что-то важное сделать намного раньше. Не сделали. Почему? Она не знает ответа. Сейчас не знает. Но они обязательно найдут его – вместе. Если, конечно, выживут. Атака кораблей Первого Ордена, она ведь еще продолжается? Люк спасает ее от смерти. А насколько защищен он сам? И… где они? Она не может открыть глаза, но чувствует, что там, за укрывшим ее плащом, ничего нет. Пустота, наполненная мерцанием звезд. Они в открытом космосе. Но этого не может быть, если только Люк… Люк… умер? «Нет!» – безмолвно кричит она, понимая, что – да. Ее держит призрак. Брат стал призраком Силы, как Бен когда-то. И теперь призрак погибшего не дает погибнуть ей. Люк! Люк! Бесстрашный, умный, всегда находчивый. Всегда выходивший смерти навстречу и всегда уходивший победителем. Что могло случиться? Как он позволил себя обмануть? Кому? Неужели… сын? Ее сын?! Лея мысленно хватается за плащ, пытается звать призрак, она мучительно хочет взглянуть в глаза брата и в них прочитать ответ. «Люк!» – отчаянно зовет она, пытаясь преодолеть преграду между ними. И вдруг понимает, что для ее брата это слишком широкий плащ. Слишком тяжелый. Слишком черный. Понимание парализует ее словно удар молнии. А через несколько секунд Лея начинает молча и сосредоточенно вырываться из обвившего ее кокона. Она вкладывает в это всю накопившуюся за долгие десятилетия ненависть. Ненависть так велика, что еще немного, и… Бесполезно. Ее сил не хватает. Или – не хватает ненависти? Призрачный кокон держит ее, спокойно, игнорируя все попытки вырваться, и по-прежнему качает кровь в ее сердце. Наконец, сердце соглашается выполнять свою работу само, без посторонней помощи. Кокон свивается вокруг нее еще туже, и Лея вдруг слышит: «А теперь, ваше высочество, вам пора возвращаться». Генерал Органа чувствует резкий толчок и буквально летит в направлении, как она догадывается, уцелевшего корабля. Краем сознания она ловит знакомые голоса. Плащ-кокон разворачивается, опуская ее на теплые человеческие руки. «Живи, девочка!» – слышит Лея властный, отливающий металлом голос. И теряет сознание.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Ну, и маленький бонус в завершение сентябрьской темы. В одном из наших кафе подают кофе "Хель". Рецепт простой: крепкий черный кофе, без сахара, с ванилью, корицей и кардамоном. Такой подбор специй меня, признаться, удивил. Хель с ванилью... как-то хм. Впрочем, сам по себе рецепт неплох. Вполне стоит того, чтобы попробовать.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
В завершение кулинарного сентября — фирменное блюдо Локи-фандома "Сердцеед".
Название: "Сердцеед" Размер: не имеет значения Пейринг/Персонажи: Локи, Клинт Бартон Категория: на этот раз не джен Жанр: юмор Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: "...все подойдет к этому блюду и найдет благодарных едоков".
читать дальшеГорячее блюдо "Сердцеед" – одно из любимых в Локи-фандоме. Для его приготовления нам понадобится сердце, 1 штука. В принципе, сердце можно купить, но это OOC и AU. Канон предписывает его похитить, выражаясь на высоком асгардском или спереть – на общедоступном мидгардском. Словом, украсть. Для этого, в соответствии с классическим рецептом, следует сначала увлажнить взор, а затем сфокусировать его на грудной клетке выбранного объекта. Собственная грудная клетка при этом должна волнующе подниматься и опадать, опадать и подниматься, чтобы разогреть объект до нужной температуры. Будьте осторожны: объект может броситься на вас, не в силах сдерживаться. Тогда проколите его специальным кухонным прибором «Скипетр». Это потребует некоторых усилий. Сосредоточиться поможет фраза: «У тебя есть сердце!» Она же поможет отыскать место расположения упомянутого сердца, которое при этих словах забьется еще сильнее. Признаком успешного похищения станет взгляд объекта, внезапно ушедший в себя, так что, кажется, объект ничего не замечает. Кроме вас. Теперь можете поздравить себя с успешным завершением самой трудной части готовки и приступить к подбору специй. Перец или мед, хёрт или комфорт, ангст или флафф – все подойдет к этому блюду и найдет благодарных читателей едоков. Аппетитных вам историй!
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Чтобы приготовить этот чай, вам нужно отправиться в рощу, где гуляет Идунн, и добыть румяное яблоко. Возможно, придется выменять его на поцелуй или что-нибудь покрепче, но в накладе вы не останетесь. Заодно пусть Идунн соберет пылающие солнцем ягоды облепихи, а вы, пока ждете, сорвите еще пару поцелуев с ее уст и пару листочков мяты с берегов ручья. Добыть мед будет немного сложнее, но разве бедовую головушку настоящего смельчака остановит такой пустяк, как дикие пчелы?
Приключение разгорячит вас так, что вы легко вскипятите воду в том же ручье, поэтому наберите ровно столько, сколько потребуется для чая — зачем беспокоить окрестных жучков-паучков? Возьмите нож и нарежьте кубиками, нет, не врага, а яблоко. Добавьте листья мяты, лучше мелкие, с верхушки стебля, и две-три чайных ложки облепихи. Если любите сладкое, добавьте мед. Залейте кипятком и дайте настояться под крышкой в течение десяти минут. А потом устраивайтесь поудобнее на зеленой полянке в лесу, на резной скамье в саду, на троне Одина или в любимом кресле у монитора и — приятного вам чаепития в обществе историй о Лофте.
P.S.Прошу прощения за вечный вид из окна *сижу за решеткой *, но пока это единственная возможная точка съемки.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
"Месяц ты мой медовый, огонь ты мой бедовый", — говорила Сигюн, когда Локи возвращался из очередной порции приключений. И принималась его в бане отмывать, раны перевязывать да бальзамом смазывать, новости асгардские рассказывать. Разговор ведя, за стол сажала, досыта кормила, допьяна поила. Когда же основная трапеза заканчивалась, готовила Сигюн особый напиток, что сил придает, мир несет и самого большого непоседу ненадолго превращает в домоседа. Отведал Локи этого напитка и сам завел рассказ о том, где побывал и приключался. Да не просто так он рассказывает, а похождения свои еще и показывает. Пока же Сигюн и дети смотрят его представление, мы вам вполголоса поведаем, как готовить тот напиток. По примеру Локи, мы не только расскажем, но и покажем.
Для начала нам потребуется побродить по лесам и полянам и собрать рыжую рябину, золотой зверобой и лиловый как ночи в Ётунхейме кипрей. Зверобой и кипрей высушить и измельчить, а рябину свежей оставить, чтобы можно было ею стол украсить.
Берем глиняный горшок (ну, не в чайнике же такое зелье колдовское заваривать!), кладем в него 2 ч.л. ягод рябины, 2 ч.л. кипрея, 1 ч.л. зверобоя. Заливаем кипятком, добавляем мед по вкусу. Накрываем крышкой или чашкой, неважно чем, лишь бы плотно. Даем настояться 5-7 минут.
Когда наш чай настоялся, подаем к столу — с земляникой, орехами, медом или печеньем. Или всем сразу Отведайте глоток чая "Рыжий Локи", и вы тут же окажетесь в осеннем лесу, где ясень роняет желтеющие листья, где белка Рататоск прыгает по стволам вековых деревьев, где пахнет дождем, грибами и душистыми травами, и где шагают три путешественника. Один одноглазый, другой рыжий, а третий... а третий — Хёнир.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Крона
Ветер летит, веселый, весенний, кружит у корней дерева-города, шелковым поясом обвивает ствол, играет в кроне. Крона, корона сияет драгоценными изразцами Гур-Эмира, ловит небо в лазурную ловушку купола Биби-Ханым, пятнает солнечными зайчиками бока леопардов Регистана. Передать красоту города так же сложно, как выразить красоту цветущего дерева. Слишком много клише. Слишком часто именования «Гур-Эмир», «Биби-Ханым», «Регистан» повторяются в пышных по форме, равнодушных по сути текстах путеводителей. А ведь каждое из них – озвученная мета-физика бытия. Слово из сфер, где ничего не знают о будничном, но все ведают о вечном. Если идти к Гур-Эмиру от Регистана, то дорога поведет вверх. Подойдя к мавзолею, надо будет спуститься на несколько ступенек вниз. Спуск после подъема. Высота одновременно и глубина. Первая дает жизнь, вторая придает ей объем. читать дальшеМы не знаем, в какую эпоху возникла легенда о подземном дворце Кусамы ибн Аббаса, но если не авторов, то пересказчиков ее мог вдохновлять мавзолей Тимура. Когда заходишь внутрь, перехватывает горло. Не от веса сусального золота или числа полудрагоценных камней, о которых непременно сообщат услужливые гиды. Причина совсем иная. Здесь, под этим золотистым сводом, ты делаешь вдох и понимаешь, что дышишь вечностью. Не галочки и палочки дат, а неизмеряемое бесконечное уместилось в пределах вполне измеримого восьмиграника под защитой купола, тянущегося вверх, словно древесная крона. Бесконечное веет прохладой от облицованных яшмой стен, чертит полосы света на темно-зеленом нефрите надгробия, расцветает золотыми букетами в изящных вазонах с внутренней стороны барабана и пристально смотрит из самой высокой точки свода. Бесконечное продиктовало гармонию ребристого купола, где синие и небесно-голубые изразцы сочетаются с золотисто-желтыми, как небо сочетается с землей. Цветок Гур-Эмира настолько естествен под этим небом, на этой земле, что, кажется, он просто вырос здесь, питаясь водой из подземных родников Хызра. Похоже, артерии от колодца Шаабан пролегли по всему городу, рождая избыточно разную бесконечность Самарканда, не пятое и не двадцать пятое – особое, неисчисляемое измерение города. Она водопадом обрушивается на сознание при подходе к Биби-Ханым, мечети, носящей имя любимой жены Тимура. Мне никогда не понять людей, проведших в Самарканде один день и утверждающих, что они были в городе. Даже проведя сутки в мечети Биби-Ханым, вы не сможете сказать, что были в одной этой точке бесконечности. Пилоны, порталы, переходы, внутренний двор самого грандиозного самаркандского сооружения вмещают в себя не мир – миры. Их не подносят праздному туристу как завтрак в кафе. На их фоне не сделаешь селфи. Их не выложишь ни в Instagram, ни в Facebook. Для того, чтобы увидеть их, надо заново учиться видеть, отвинчивая от себя вросшие в сознание гаджеты. Мы слишком привыкли останавливать мгновение и разменяли на мгновения жизнь. Здесь, в Самарканде, вспоминаешь, что жизнь измеряется вечностью. Не больше. Не меньше. От Биби-Ханым мой путь ведет к Регистану, где гипнотизирует крошечными галактиками темно-синий портал медресе Улугбека, прозванного царем мудрецов внука Тимура. Хитросплетения звезд были ему куда понятнее хитросплетений человеческой подлости. Подлость не входит в категорию вечного. Автор «Звездных таблиц», каталога звездного неба, чью точность столетиями не могли превзойти ни на Востоке, ни на Западе, погиб от руки собственного сына, но успел оставить нам звезды, которые светят даже в самый яркий полдень. Отсюда, от звезд в орнаментике Регистана, следует проделать специальный путь до сохранившейся части обсерватории Улугбека. Две точки, в которых город, восходящий, растущий вверх, встречается с городом, нисходящим с вершин на землю. Спуск после подъема. Высота есть глубина. Высота и глубина, точность и озарение научного слова, запечатленного в трудах великого астронома. Это тоже – Самарканд. *** …Восход играет на пештаках и пилонах Регистана. Леопарды жмурятся от удовольствия и потягиваются, выгибая спины. Солнце, которое они несут на себе, подпрыгивает и катится прямо в небо. Начинается день. Еще один день. Еще одна отметка в вечности, из которой растет персиковое дерево города. У города бессчетное число обликов и проявлений, значений и смыслов, откровений и загадок, которые так и остались бы невыразимы, если бы не слово. Одно. Единственное. Самарканд.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Ствол.
Эллины ошибались, полагая, что под землей текут реки смерти и забвения. В подземной надмирности пещеры Хазрата Дауда, в горах, ушедших глубоко в почву артефактах далекого прошлого корни города орошает живая вода. Город – еще одна попытка человека найти бессмертие, стать частью если не вечного, то долговечного. Даже в местах погребения город связан с жизнью. Самарканд похож на горячий от солнца, горящий золотом плод на лягане рыжей земли с пятнами-оазисами полей и садов. Точь-в-точь «золотой» персик, из тех, что в эпоху династии Тан привозили в Китай маракандские купцы. Прозвали их «золотыми» за цвет или цену, сегодня уже не узнать. Возможно, за надежду получить эликсир вечной жизни. Люди ищут бессмертия, очевидного как плод, ясного, как ясно различим взором ствол дерева. Для меня ствол метафизического дерева Самарканда – согдийская Атлантида под названием Афрасиаб. читать дальшеПосле вне- довременья гор Афрасиаб кажется почти современником. Глаз привычно выхватывает латинские галочки и палочки дат (а ум по-детски любопытствует, как выглядели бы эти даты, изобрази их согдийскими петельками). Начало города, теряющееся в первой половине первого тысячелетия до новой эры. Торговые контакты со всем светом. Вездесущий как голливудское кино Александр Македонский. Арабское завоевание, монгольское нашествие… Город рубили как дерево, но он вырастал вновь, ибо корни его крепки и вспоены водой из живого источника. Источник бессмертия Самарканда известен каждому его жителю. Что же это еще, как не живая вода пророка Хызра. Таинственный мудрец, путешествующий по миру и приходящий на помощь тем, кто особенно в ней нуждается, во всех странах мусульманского мира ассоциируется с идеей бессмертия во плоти и дарующей это бессмертие чудесной водой. Самаркандцы не сомневаются, что Хазрат Хызр особо связан с их городом, недаром же древнейшая мечеть на Афрасиабе, возведенная в восьмом веке, была названа в его честь. Та мечеть погибла пять веков спустя, при нашествии Чингизхана, но место так и осталось почитаемым, и в 1854 году здесь построили новую мечеть. Ее радостный айван с тонкими изящными деревянными колонками и весенней росписью потолка и сегодня замыкает собой островок согдийской Атлантиды на высоком холме цвета папирусных свитков. Афрасиаб грезит о бессмертии, о воскресении, растущем из умирания. Комплекс мавзолеев Шах-и-Зинда. Не здесь ли надо помнить о смерти. А ее не воспринимаешь. Ее здесь нет. Есть жизнь, и какой же избыток жизненных, творящих сил плещется в многоразличных узорах резной терракоты и поливной майолики, куполах, исчерпавших всего Эвклида, прозрачных, вуалевых росписях. Вечный странник Хызр незримо ведет по лестнице среди мавзолеев (и как тут не вспомнить лестницу в горах) к собственно Шах-и-Зинде, «Живому царю» Кусаме ибн Аббасу. Двоюродный брат пророка Мухаммада в предании давно стал самаркандцем. О Кусама ибн Аббасе бытует несколько легенд. В одних он погибает от рук язычников, но чудесным образом оживает, в других успевает спастись от врагов, уйдя в щель расколовшегося минбара (и как тут не вспомнить пещеру Дауда). Но во всех легендах, или, точнее, вариантах единого сказания, присутствует Хызр. Он приводит Кусаму ибн Аббаса к загадочному колодцу Шаабан на Афрасиабе, где, испив живой воды, смертельно раненый воин становится «Живым царем», обретает бессмертие. Легенды утверждают, что колодец ведет в пещеру, а в ней в сказочно прекрасном дворце посреди столь же прекрасных садов, возможно, персиковых, живет в ожидании конца света Шах-и-Зинда. Говорят, колодец и пещера расположены глубоко под надгробием Кусамы ибн Аббаса в посвященном ему мавзолее на вершине афрасиабского холма. И снова, как в горах – сначала подъем к святому месту, потом… Нет, спуститься в колодец нельзя. Если верить легендам, это удалось лишь одному смельчаку из войска Тимура, но в наказание за дерзость он ослеп. И все же спуск после подъема, пусть и запретный, существует. Спуск в тайная тайных земли, в пещеру, хранящую сокровище не иссякающей, вечной жизни. Поистине, эллины, с их Летой и Стиксом, глубоко ошибались. Подземные источники несут не умирание – жизнь. Там же, на Афрасиабе, в пятнадцати минутах пешего хода от Шах-и-Зинды, течет родник возле усыпальницы Ходжи Данияра. Предания утверждают, что источник возник после того как Тимур, вернувшийся из семилетнего похода в Малую Азию, повелел захоронить здесь часть мощей пророка Даниила, дабы святое место охраняло рубеж города от врагов. Даниил – один из четырех великих библейских пророков, равно почитаемых в иудаизме, христианстве, исламе. Библейская книга, носящая его имя, повествует, что в молодости он, вместе с соотечественниками, был уведен в плен вавилонским царем Навуходоносором, пережил трех царей, видел завоевание Вавилона персами, стал советником шахиншаха, прошел многие испытания, но не отступил от веры в единого Бога. Книга Даниила даже на фоне других библейских пророческих текстов выделяется обилием темных и загадочных мест. Именно в ней впервые в Библии говорится о воскресении мертвых. По тихой воде Сиаба плывут утки, важные, словно жены падишаха. Живая вода. Усыпальница Ходжи Данияра стоит недалеко от реки. Рядом с усыпальницей бьет явившийся из-под толщи земли источник – один из тех, что питает корни города, растит и наполняет силой его ствол и крону. Рост ведь тоже часть бессмертия. Живое не терпит статики, оно должно развиваться. Может быть, поэтому бытует поверье, что надгробие в усыпальнице Ходжи Данияра растет. Каждый, кто видел надгробия на мусульманских кладбищах знает, что они невелики. Надгробие в мавзолее Ходжи Данияра достигает почти восемнадцати метров в длину. Что это? Отголоски неизвестных нам согдийских традиций? Случайный результат переделок и поновлений усыпальницы? Или символ? Ствол города упрямо и доверчиво тянется вверх, от живительных подземных источников к бирюзовой вечности неба, о которой говорят пророческие книги. На берегу Сиаба усыпальница хранит останки человека, верившего в бессмертие души и тела и знавшего о бессмертии духа. Нетленности реченного и записанного слова. И кому как не городу, в котором производили лучшую бумагу своего времени, знать, что в слове мы продолжаемся даже, когда нас уже нет. Слово как глоток эликсира вечной молодости. Как плеск воды из источников Хызра. Са-мар-канд.
Демон? Это ваша профессия или сексуальная ориентация?
Семь раз я была в Самарканде, и каждая поездка становилась открытием нового мира. Я задолжала этому городу, одному из лучших на Земле, рассказ о нем, и рада, что теперь могу вернуть свой долг. Эссе о Самарканде написано и даже опубликовано в одном из наших ведущих интернет-изданий
Осязаемость слова почти пугает, но что бы мы делали без этой плотности – плоти – бесплотного. Так и остались бы в зябком досмысловом одиночестве. Слово связует нас с миром, как объятия связывают с любимым человеком. Поцелуй слова придает жизни вкус бессмертия. Слово, словно мировое древо, прорастает из сухого и едкого лёса материи прямо в душу, объединяя в себе человека, город, мир. Город-мир. Слово-древо с персиковым запахом. Самарканд…
Корни Город схож с персиковым деревом. Оба выведены цивилизацией, оба – плод многократного скрещивания культур. Царь летних базаров числит в своих предках миндаль, сливу, алычу и еще пару фруктов, традиционно именуемых персиками, но имеющих мало сходства с привычным для нас розово-золотым плодом. Царь городов Мавераннахра, хозяин одного из самых оживленных торговых перекрестков ойкумены, видел согдийцев, эллинов, арабов, тюрок, принимал купцов и послов четырех сторон света, неспешно оценивая и отбирая то, что приходилось по нраву. Пластичную, плавную крону самаркандских куполов держат корни, протянувшиеся по всему Шелковому пути. Могучие, цепкие, с удивительной сопротивляемостью любому не-бытию, они обнаруживаются в самых плотных слоях скального массива времени. Если вы хотите коснуться корней Самарканда, возьмите такси и отправляйтесь в горное село Аксай в сорока километрах от города, к пещере Хазрата Дауда. В наше время встречи с древностью неизбежно начинаются с бетона. Или пластика. Или тонированного стекла. Или… но в нашем случае – с бетона. И он здесь весьма кстати. Самаркандцы рассказывают, что еще в советское время кто-то из местных руководителей распорядился построить без лишнего шума лестницу, чтобы паломникам было удобнее подниматься к святому месту. А паломники к пещере Хазрата Дауда приходили всегда. Даже в те времена, когда еще не знали легенду о библейском царе Давиде – Дауде Корана – который так быстро мчался на своем коне, спасаясь от врагов, что добрался до гор, окружающих Самарканд. Тут его и настигли преследователи. В изнеможении Дауд схватился руками за скалу, и она раздвинулась. Дауд успел пройти в узкую щель, которая тут же сомкнулась, преградив дорогу врагам. Царь же благополучно вышел из скалы, раздвинув ее с другой стороны. Так, согласно преданию, возникла эта удивительная пещера. Удивительного здесь в избытке. Ну вот, хотя бы – спуск в пещеру начинается с подъема. Святое место находится на вершине горы, куда еще нужно добраться. И добирались, веками, по узкой тропинке, между оползней и буйных горных колючек. Пока не появилась лестница. Утверждают, что в ней тысяча триста ступенек, но, если кто-то примется их считать, то счет сойдется лишь у человека с чистыми мыслями. И тогда можно что-нибудь пожелать и надеяться на исполнение желаемого. По лестнице поднимается и спускается множество людей. Молодежь и глубокие старики, женщины с младенцами на руках, семьи и группы односельчан, приехавшие из отдаленного поселка в специально нанятом для этой цели автобусе. Поток вверх, поток вниз, а горы на каждой новой ступени, на каждом метре подъема и спуска меняют очертания и цвет, превращаясь из темно-сизых в шоколадно-коричневые с пурпурным оттенком или звездно-синие как летнее ночное небо. С обрыва видна летящая пара ястребов. А над необъятной равниной, открывающейся в просвете гор, над головами паломников, над забывшим бредовые земные проблемы миром парят орлы. Эта небольшая, в общем-то, дорога – целая жизнь. Такая, какой и должна быть. Свободная от мелочности и мелочей, открытая и радостная, всех принимающая и никаких различений не признающая. Здесь люди не делят друг друга по религии, национальности, языку. Здесь все свои, потому что все – божьи. Стоит пройти тысячу триста ступеней, чтобы испытать это чувство. А потом начинается спуск под гору, к узкой и длинной щели, прорезавшей тело скалы. Когда в 2013-м году я в последний раз была в Самарканде, у входа в пещеру горела единственная электрическая лампочка, а дальше узкая естественная крипта освещалась десятками свечей у дальней стены. Свечи – отголосок живущего по всей Средней Азии почитания огня. Большинство свечей, принесенных паломниками, фабричного производства, но пожилые женщины предпочитают брать с собой из дому традиционные самодельные фитильки, скрученные из хлопкового волокна и пропитанные маслом. Тысячи свечей, зажигавшиеся на протяжении столетий, закоптили стены сталактитовой пещеры, которые некогда сверкали как корона. Но отдельные блестки ярко вспыхивают в отблесках огня, бриллиантовой змейкой пробегают по холодной поверхности камня, зачаровывая драгоценной игрой света. Ты как будто внутри алмаза, потемневшего от времени, но не потерявшего цену. Пламя, живущее в камне, отражается в пламени над промасленными фитилями, похожем на лепестки цветущего персика. Мерцающая полутьма скрывает отпечаток руки Дауда, оставленный на стене пещеры. След космической безмерности, осмысленный в категориях человеческой жизни. Алмаз пещеры Хазрата Дауда поет. Над ирреальным великолепием пещеры взмывает голос чтеца, декламирующего суры Корана. Голос легко преодолевает законы физики. Он не затихает под уходящими в темноту сводами, не растворяется в парном, почти тропическом от жары и влажности, воздухе, не тонет в гуле других, обыденных голосов. Он собирает фрагментарный, неустойчивый и обреченный рутине мир и встраивает его в иерархию надмирной гармонии. Слово – вечность, окликнутая по имени. Вечность дает жизнь времени, время – городу. Из вечности воспоминаний, надежно зафиксированных легендами (легенды – те же исторические хроники, только более точные), вырастает дерево с цветами, похожими на восход солнца. Самарканд.